«Механизм» - драма с первых строк, которая меняет оттенки, сперва убеждая в том, что теория о механизме вовсе не иллюзия, антиутопическое будущее, потом показывая, как драма о внешнем мире превращается параноидальный абсурд. Механизм защиты главного героя от себя и от мира.
«Внутри меня растёт механизм, и я чувствую, как он поглощает меня изнутри, нарастая с каждым часом, он сжирает мои органы, разрывает на части лёгкие, наматывает на свои шестерёнки кишки и кромсает кости» - ясно, что описание «разрушений» преувеличено. Но пока еще не возникает сомнений в реальности механизма. «размеренных ударов, я почувствовал металлические щелчки механизма»; «острый шип впился в позвоночник на уровне живота, и, отложив там свою личинку, он стал разрастаться, заменяя плоть на железо» - все предпосылки считать произведение фантастическим.
Герой борется с механизмом за тело и за душу.
«Неделю назад я мылся в душе и думал о том, что вода очистит меня. Что каждая капля изменяет меня, и, что когда я выйду из ванны я буду другим» - слова про очищение – уже намек на духовное, хотя тут и сказано про ржавчину (вероятно, герой мог подумать, что механизм ржавеет внутри него, потому посчитал этот способ неэффективным).
«Но у меня, в отличии от многих, есть лекарство… Есть способ, как не дать механизму поглотить душу» - с этого абзаца начинается недоверие к пути главного героя. Может, потому что я нашла схожие с иными текстами слова и выражения, вроде: «Моё спасение. Моя святая обитель, моя Голгофа и мой крест, на котором я сам себя распну во имя себя». А уж когда говорится об обряде, появляется шприц – сомнений не остается: механизм самообман. Вероятно, прелюдия, путь к шприцу и ода ему несоразмерно растянута, наряду с переживаниями и ощущениями главного героя.
«Я смотрю на шприц и на прозрачную жидкость внутри.
Пол куба – три месяца.
Куб – полгода.
Полтора куба –два года.
Два куба – пять лет» - и вот тут возникает вопрос: как давно герой сражается с механизмом, таким образом?
Два года, год или полгода – странные цифры, если всего неделю назад у него была иная надежда на избавление (обычный душ).
«Со временем бороться с механизмом становится труднее и всё больше и больше требуется для того, чтобы выиграть отсрочку» - для главного героя продолжается иллюзия, он живет в ней, принимая боль, как сигнал к наступлению механического щупальца. Тем самым, придумывает причину для собственной зависимости, ведь ясно, что колит он себе вовсе не обезболивающее или иное лекарство. Что касается физиологии, выставляемой в произведении напоказ. Сравнение матраса с убитым животным, процесс разложения – все вписывается в картину разложения, как тела так и души. Подчеркивается – грязным описанием пути к свободе.
«Его мощь настолько велика, что он вибрирует у меня в руке» - интересная аллюзия, ведь у героя просто дрожит рука, но все происходящее принимается им с иной позиции, утопической.
Аня – еще одна утопия, наказание и радость для героя. Она ведет себя, как призрак с самого начала, потому что звучит намек: «я вою во весь голос её имя, словно телёнок зовущий маму, которую уже отдали на бифштекс».
Аня – иллюзия: «Сейчас она не такая тощая, сейчас она выглядит как звезда из порно-журналов», и единственное, что осталось у главного героя.
Пока герой слышит ее голос (и вместе с ним голос слышит читатель) – сохраняется уверенность в том, что все, видимое им, происходит на самом деле: и воняет в комнате вовсе не труп, а тело героя, который не моется, чтобы сберечь запах тела, человеческое (жестко и очень к месту).
На знакомстве с внутренним миром завершается первая часть, вступительная. Здесь же знакомые мысли о «потребительском фетишизме» приобретают иной оттенок: «Наши дома – это наши памятники самим себе». Но у него ничего не осталось, кроме шприца и Ани, все ушло на борьбу с механизмом.
Вторая часть – описание внешнего мира, хорошее, с продолжением выбранных аллюзий, углубление сумасшествия и веры героя в теорию.
«Если долго стоять на лестничной площадке и смотреть на белые шершавые стены, то можно заметить, как они слабо вибрируют от работающих моторов»

«Но когда я вливаюсь в толпу, становлюсь её частью – я слышу, как у них тихо скрипят шарниры. Они давно уже не люди. Они часть механизма, который разбрасывает свои щупальца по всему миру, и очень скоро все станут его частью»
Здесь и без лишних описаний внутреннего состояние видно, как главный герой шарахается прохожих, слыша посторонние звуки, опасаясь выдуманной угрозы.

«Давным-давно, в тот самый день, когда я впервые сел в автобус, и он увёз меня в школу – я понял, что попал в пасть этому существу. Угодил прямо на конвейер, который обязан подготовить моё тело и разум к трансформации в часть механизма» - есть попытка обоснование теории механизма через прошлое героя. Но связывается она лишь с автобусом, оставляя за кадром дальнейшие перевоплощения: когда началась борьба и порабощение (на примере кого герой увидел действие щупальца).
Интересный штрих: надежда на то, что мир можно сделать чище, но, при этом, усилие приравнивается к отпечатку на грязном автобусе.
Фразы: «Это заложено в программе», «Это программа» - самовнушение, самооправдание героя, и оно подтверждается тут же, когда «люди тянутся к карманам. Почти тайно, словно это что-то противозаконное. Это заложено в программе». Единение – тоже ритуал на пути к механизму.
Третья часть – работа, подчеркивает сходство с механизмом. Лучший пример, конечно, завод, из приходящих в голову, где люди – только шестеренки, как бы иллюстрация банальной метафоры маленького человека в мире.
«Перерыв. Я замираю на середине с коробкой шурупов в руках. Как и все машины, я остановился по требованию» - знак для героя, как и насмешливый крик позади: «Смотри, он пряма как машина». Опасность порабощение заставляет его принять еще одну дозу.
«Кто-то говорит, что это самоуничтожение. Но я знаю, что это любовь. Я знаю, что это очищение» - все же герой понимает, что таким образом уничтожает себя, обменивая кубы на года, но уверен – только так можно стать свободным. В абзаце звучит оригинальная аллюзия – буква «Л» открывает доступ к вене под языком, «Л» - любовь.
Безумие достигает апогея, когда герой убивает рабочего, будто посланца механизма, следящего за его действиями в туалете. Смерть механизма он называет чем-то прекрасным, как сказка на ночь, и герой считает, что переписывает историю, избавляя человека в умершем механизме.
«Очень скоро начнётся слежка» - развитие паранойи определяет дальнейший сюжетный ход, когда главный герой принимает собаку за шпиона и убивает ее крайне жестоко. А когда понимает, что убил живое существо, то впадает в отчаяние:
«Я убаюкивал мёртвое животное, пытаясь усыпить собственное отчаяние. Пытался всё исправить, собирая по асфальту в ладони скользкие внутренности и запихивая их обратно» - в эпизоде нет пафосных сравнений (Монмартр, Голгофа), размышлений о смерти и о жертвах иллюзий, а искреннее – эмоции, потому эпизод с собакой воспринимается, как живой. После того, как герой приносит труп собаки домой, чешет ее за ухом, меняется русло рассказа.
Повторяются те же фразы:
«Каждая комната пуста. Это памятник мне. Это моя Голгофа»
«Это наша Голгофа, это наш Монмартр, наши чувства, которые мы несём за собой, это наши иллюзии которые когда-нибудь станут настолько плотными, что из них можно будет свить верёвку и повесится. Сотворить памятник во славу себя»
«Мы строим надгробия из своих иллюзий, создаём свои гробницы во имя себя.
Памятники образов, настолько плотных, что они могут стать почти реальными»
Мне кажется, что количество памятников на строку текста можно было сократить. В конце важно не многословие главного героя, а динамика открытий. Вот приходит он домой, кричит в пустоту, кладет труп собаки, говорит с Аней, вновь восхищаясь ей, как будто все на самом деле, ловит червя и слышит, как его девушка идет вызывать скорую. Размышления о памятниках и Голгофе будто убеждают, что он все понял, и знает, что в другой комнате валяется женское тело.
Последний монолог героя лучше обратить в диалог от третьего лица. Он есть (разговор врачей), но опять теряется эффект за пафосом самоубийства. Возможно, попав в больницу, герой бы убедился в существовании механизма (навести бы штрихов несколько об этом).
Тем более, повисает вопрос: «А кто звонил? В этом клоповнике был кто-то ещё?». Звонить было некому – вот еще одна загадка, но не мистическая, связанная с возможным призраком Ани, скорее, намек на механизм, который следит за каждой своей шестеренкой.
Замечания по тексту:
1. Сократить (просто убрать, подчистить) лишние местоимения – «это»:
Это частичка моего прошлого.
Это всё что я мог дать этому миру.
Это было моё перерождение и святое причастие под каплями воды пахнущей ржавчиной.
Это хороший знак - помедли я чуть дольше, я бы услышал скрип шарниров.
Содержимое газеты – это мой путь.
но преодолеть их - это слишком большое усилие для меня.
2. Сократить лишние местоимения – «меня»:
«Внутри меня растёт механизм, и я чувствую, как он поглощает меня изнутри, нарастая с каждым часом»
«Где-то внутри меня, на шестерёнку намотался ещё один виток кишок, и из меня..» - если внутри героя, от первого лица, то зачем «меня»?
«Ещё усилие – и у меня в руке лежит шприц. Его мощь настолько велика, что он вибрирует у меня в руке» - тут их вовсе убрать (как и в других местах), ну ясно же, кто тянет руку…
3. Другие замечания:
«Я боюсь утратить этот запах, потому что скоро, это может стать последним, что останется от меня» - лишние: этот, что, это.
«Внутри меня растёт механизм, и я чувствую, как он поглощает меня изнутри, нарастая с каждым часом…» - повтор смысловой – растет и нарастает
«Ещё через полчаса я ощутил, как острый шип впился в позвоночник на уровне живота, и, отложив там свою личинку, он стал разрастаться…» - лишнее «он», «свою»
«Карту своих вен я знаю так же хорошо, как знаю, где у меня член» и «… и дорожная карта, испещренные синими и красными ветками путей» - повтор слов о карте
«Я открываю глаза и передо мной всё та же полупустая комната с серой краской на стенах, которая напоминает отслаивающуюся кожу после сильного загара» - серая краска не может быть цвета загара…
«Она одета в халат, который немного распахнут, и я вижу её тело» - и она, и я. А если: я вижу ее тело в распахнутом халате
«…внимательно осматриваю их, словно на меня одеты новые перчатки, которые я хочу рассмотреть» - осматриваю, словно хочу рассмотреть?
«Кожа Ани шелковиста, словно сумочка эсэсовской фраулин сделанная из кожи ребёнка» - кожа, как кожа ребенка или как сумочка из кожи - нагромождение
«словно там засел маленький червь, обгрызающий края своих владений» - края? Может, тогда расширяющий?
«Оргии убийства и секса, чтобы почувствовать единение в общем безумии» - единение и общем – смысл один, двойное обобщение
«говорит чей-то голос неподалёку, и начинает смеяться» - голос не может говорить неподалеку и смеяться