«Путь вампира» - название не удивляет. Не потому что тема про вампиров себя исчерпала. Даже ее можно раскрыть иначе, не прибегая к уже виденному, слышанному и прочитанному, то есть, к штампам.
Название подходит к рассказу. Оно прямолинейно, ибо сразу открывает тему и намекает на сюжет. Путь, описанный в рассказе, оказывается таким же предсказуемым, как и название.
Сколько фильмов снято, книг переписано о бездушных тварях, и обязательно находится один, который пойдет против остальных, задастся вопросом «Зачем жить» и, совершив благородный поступок, покончит с собой.
Поведение Алукарда, его внешность, судьба – набор штампов из книг и фильмов про вампиров. Длинные волосы, черная одежда, прыжки, обязательно два пистолета, обязательно превосходство над остальными собратьями.
Сюжет могла оживить девочка, но здесь она, как ни прискорбно, лишь фон для одушевления вампира.
У рассказа две часть.
Первая – маленькая девочка из провинции бродит по ночной Москве.
Хм, ну уже страшно предположить участь ребенка, можно представить состояние девочки и то, каким чудовищным ей кажется все вокруг.
Так и происходит во вступлении.
«Маленькая девочка, лет семи, понуро брела по дороге» - ведь «понуро» означает не только, что девочка была печальна, но и шла с опущенной головой. Разве шел бы ребенок по незнакомой местности, глядя себе под ноги? Нет. Она бы оглядывалась в поисках знакомой местности.
Как в рассказе прописывается атмосфера, видно уже из первого абзаца.
«Стоящие повсюду громады многоэтажек неестественными пугающими силуэтами вырисоввались на фоне сумрачного ночного неба. Гигантские небоскрёбы казались сказочными чудовищами - выходцами из мрачных бездн ада» - во-первых, оба предложения описывают многоэтажки, названные во второй раз небоскребами. Что видно из описания? Почему их силуэты были «неестественно пугающими»? Какими сказочными чудовищами они ей виделись? Никакой конкретики. Только общие фразы, которые должны были показать страх – «пугающими силуэтами», «выходцами из мрачных бездн ада» (слишком завернуто для подсознания девочки).
Прежде чем писать, что ребенок измучен, нужно сказать, чем измучен он. А лучше вообще не называть его «измученным», а кратко набросать внешность, показывая состояние девочки.
«Платьеце на ней порвалось в нескольких местах, белые шелковистые волосы взлохмачены и растрёпаны, руки грязные, тело в синяках» - описание дается потом. Что в нем? С платьицем (кроме опечатки) ясно, «белые шелковистые волосы» - прямо как из рекламы шампуня, штамп; «взлохмачены и растрёпаны» - тавтология (это слова синонимы).
«Сейчас у девочки не было дома, где можно спокойно поужинать, с улыбкой глядя за окно, выпить чего-нибудь тёплого и с наслаждением растянувшись на мягкой кровати, погрузиться в сладкий сон. Вернее и уютный домик с красивым садом и резным палисадником где-то в провинции, и любящая семья - папа, мама и старший брат, конечно, имелись, но очень далеко отсюда.» - переход к прошлому девочки достаточно плавный. Нужно сказать, что композиционно рассказ выглядит выстроенным, особенно, первая часть.
«Отец поехал в златоглавую Москву по работе, в короткую командировку и взял дочку с собой - показать стольный град» - так начинается история девочки. И уже в первую фразу умещены два штампа: «златоглавая Москва» и «стольный град», и незачем дважды указывать на город, на общеизвестные факты.
Дальше идет описание дня, как «волшебный праздник», уточняется, что праздник был «полный чудес» - то есть, опять тавтология, ведь волшебство и есть чудо.
«Но, сбитая с толку и растерявшаяся в этом незнакомом, другом, городе, Люба, повинуясь внезапному порыву, словно гипнотическому, лишающему воли, голосу, говорящему в голове, как сомнамбула, глядя в одну точку, пошла прочь, не замечая дороги» - конечно, психоолгизм это хорошо. Но в меру. «сбитая с толку и растерявшаяся» - обозначают в данном случае одно и то же; голос сам говорить не может, только – звучать; гипноз лишает воли, не стоит добавлять «лишающему воли».
Из-за избыточных описаний читать крайне сложно, вязко. А в такой теме нужно больше динамики. Перебор касается описаний ночного города:
«Толпы народу, пробегающие мимо, торопились с работы домой…» - вот здесь «торопились» уже означает спешку, и не нужно уточнять о «пробегающих мимо»
«циклопический мегаполис» - слово «мегаполис» уже содержит понятие «огромный», так что получается тавтология
«Несколько раз встречались, отталкивающие, вдрызг напившиеся личности» - неподходящее слово «личности», почему бы не сказать «пьяницы», сразу убрав причастие.
И тут же: «Попадались целые сборища пьяниц, тусующихся по подворотням и с надрывом, дребезжащще-надтреснутыми голосами, орущих под истерически кричащую, расстроенную гитару старинные романсы» - может, стоило объединять похожие описания?
«Большие, по сравнению с остальным телом, уродливые головы, округлые оттопыренные уши, микроскопические, по людским меркам, но острые, как бритва, зубки, перепончатые крылья с искривлёнными когтями, страшные ненасытные мородочки сделали бы честь любому хорошему фильму ужасов. Но мыши были настолько мелкие, что подробности просто не бросались в глаза» - если подробности не бросались в глаза, то почему дается детальное описание мышей выше?
Что еще замечено в рассказе, так это – обобщение. Если люди, то толпы; если пьяницы, то их тоже много, как и летающих мышей (хотя в городе стаи редко встречаются), так и бомжей.
Правдоподобнее было бы взять одного из представителей каждой группы и столкнуть на улице с девочкой, чтобы в подробностях передать ее страх и неприглядность ночных жителей города.
К тому же, хотя имя девочки названо, она по-прежнему фигурирует в рассказе, как «девочка». Из-за этого ее переживания отходят на второй план, и все городские странности и жуткости передаются как бы со стороны рассказчика (автора), а не героини.
Например: «Но есть что-то странное в его походке» - выглядит так, будто диктор научной программы комментирует то, что зрители и так видят (а в дальнейшем прописано в рассказе).
«Люба в страхе окинула приближающегося мужчину взглядом» - а потом лишь (после авторского представления) героиня разглядывает пьяницу. Переданные чувства действуют только тогда, когда у читателя возникает возможность поставить себя на месте персонажа. Но если накал передается словом «страх» или кто-то преподносит страшное со стороны, как нечто обычное и изученное - теряется атмосферность.
Кроме перегиба в некоторых описаниях, в рассказе есть и сюжетная избыточность, хотя в этом может проявиться его трэшевость. Но уж очень неправдоподобно выглядит нагромождение на пути девочки ворон, летучих мышей, пьяниц, зомби, да еще призраков. Как же другие прохожие, любители ночных прогулок? Они тоже попадаются в сети аномалий? Вероятно, трэш подразумевает абсурдность происходящего, нагромождение
«Девочка из последних сил, как легкомысленная бабочка на огонь свечи, летела к вселяющему надежду свету, становящемуся всё ближе, ближе» - неужели свет спас бы ее от зомби? И куда подевался преследователь, когда с ней разговаривал призрак?
«Неосязаемые пальцы женщины сомкнулись на горле девочки, высасывая дыхание жизни. Ощущения от этого невозможно описать, будто тебя покидают все светлые и радостные эмоции, жизнь начинает казаться отвратительным беспросветным мраком» - опять же ощущения живут вне девочки.
«От магистрали доносился привычный дорожный гул, на дороге не наблюдалась и малейших следов недавней аварии, машины, весело "бибикая" проносились мимо» - но куда подевались следы аварии, как восстановилось движение? Может, все почудилось девочке… тогда почему это не показано.
«Эх, жаль, что нечем покормить щеночка. Как же жалобно он поскуливает, смешно мотая головой» - почему бы вместо авторского комментария не добавить речь девочки, оживить рассказ?
«В небесах разошлась завеса из облаков, и показалась полная луна. Сейчас на охоту вышли куда более ужасные твари - истинные порождения тьмы» - так начинается вторая часть произведения, и наконец-то появляется вампир.
Чисто вампирские заморочки: сальто, плащ, полеты, мысли о вечности уже упоминались, как штампы. Стоит здесь добавить о размытости «призвания» Алукарда: он решил истреблять своих, бороться со злом, но почему-то расправился с патрульными. Такое ощущение, что патрульные появились в рассказе, чтобы погибнуть. Стоило ли тогда уделять им внимание, и какие знания читателю об Алукарде принесла эта сцена?
«В один из серых дождливых дней озарение, пролетая мимо, коснулось лёгким воздушным крылом» - тяжело назвать подобное решение «озарением», конечно, если это не юмор.
«… А вот кстати внизу на территории заброшенного, поросшего сорняками, заводика собралась небольшая группка вурдалаков» - и опять появляется диктор, репортаж с места событий, что опять же снижает атмосферность, придавая приключениям шуточные тона.
После разборок и других событий встречаются девочка и вампир – кульминация.
«Чувство острой неподдельной благодарности переполнило девочку. Размазывая текущие по щекам слёзы она бросилась ко своему спасителю и что-то сбивчиво бормоча в искреннем порыве прижалась к нему» - возвращаюсь к передаче эмоций. Не стоит называть благодарность благодарностью, достаточно сказать, как девочка бросилась в объятия к спасителю.
Таким образом, рассказ характеризуется двойной наивностью: сюжетной (смешение стилей, историй, штампы о вампирах) и повествовательной (чувства выкладываются автором «на блюдечке», что снижает атмосферность и таинственность, которая все же должна быть в мистике).
Даже такой сюжет мог быть интересным, даже увлекательным (ожидание развязки: что ожидает Любу?), но при чтении появляются трудности – перегруженные предложения, избыточная речь. Причем детали, добавляемые в предложения, не несут новизны сюжету, а только усложняют восприятие. Примеры были приведены выше, немного о стилистике и в конце рецензии:
«девочка, сидела на земле и обречённо смотрела на эту бойню, понимая, что скоро придёт её очередь, похоже она совсем обессилела» - снова автор отстраняется от героини, добавляя «похоже». «сидела на земле и обречённо смотрела на…» - не убегала она, значит, сил не было. Девочка показана, и не нужно добавлять о том, что Люба «совсем обессилела».
«Но смерть с танцующими мечами не остановилась, она кинулась к остальным, методично выкашивая оставшихся» - тавтология: к остальным, к оставшимся – одно и то же.
«проткнуть насквозь в области сердца» - в области? Может, просто сердце?
«Сумасшедший забег продолжался. Но уже в воздухе...» - бежать по воздуху тяжеловато. Может, погоня?
«но острые, как бритва», «свежего, как глоток родниковой воды, воздуха», также сравнение с бабочкой, летящей на огонь – это штампы
«отдуваясь после быстрого бега и присев на лавочку, попыталась собраться с мыслями» - не совсем подходящее слово «отдуваясь»
Простой сюжет не становится краше от перенасыщенного языка. Я бы посоветовала избавиться от множественных деепричастий и причастий, заменить поверхностный психологизм глубоким (внешним и внутренним).