Домашнее чтение,

Вообще, мой список слов, у которых я обнаруживал такие любопытные изменения значений, был длиннее. Был, пока не потерялся. Поэтому я с неизменной радостью буду встречать все письма читателей, которые попытаются помочь мне найти другие слова.

Интермедия (о Грибоедове (и других))

Помните строчку из "Горя от ума": "...Сведенья черпают из забытых газет..."?

Курьёзная строчка, где надо говорить "сведенья" и "забытых", так как требовалось в начале XIX века. Да и слово "черпать" в наши дни произносят всё чаще как "черпать". Если и это ударение утвердится в качестве нормы, то строчка станет ещё курьёзней.

Эти сдвиги ударений могут иной раз вызвать некоторую грусть от осознания того, что ток времени понемногу увеличивает расстояние между великими сочинениями прошлого и читателями будущего, но, чтобы утешиться, можно вспомнить, что такие процессы - неизменный признак жизни языка и его молодости, пусть даже и относительной. До тех пор, пока ударение в языке не устоялось на определённом слоге, как во французском, например, язык может считаться молодым.

Куда исторически движутся ударения в русском языке? Сложный вопрос. В одной газете я как-то читал статью, где филолог сообщал, что за несколько веков многие ударения сдвинулись от средневековых позиций на один слог к концу. Так как я не профессионал, то спорить не могу, а просто замечу, что, например, в книжке Д.Э.Розенталя и И.Б.Голуб "Секреты стилистики" в разделе об орфоэпи приводится пример слова "апартаменты", которое раньше произносилось как "апартаменты", и "обеспечение", прежде звучавшее как "обеспечение". То есть, даже если большинство ударений и вправду передвинулось к концу своих слов, мы сможем найти огромное количество противоположных примеров. Вот, хотя бы, два старинных союза: "коли" и "дабы. Раньше они произносились с ударением на второй слог, но понемногу устарели, перешли в разряд книжных слов, и новые носители языка стали произносить их по аналогии с современными союзами "если" и "чтобы": "коли" и "дабы". У Бориса Акунина в одном романе персонаж с пограничья XIX и XX века сочиняет стихи с рифмой "крабы - дабы". Хотя Акунин - наш современник, очевидно, даже раньше, чем сто лет назад, именно так "дабы" уже и звучало.

Сдвиги ударений в русских словах - вечная головная боль иностранцев, изучающих наш язык. Помните, стихотворение Пушкина про младую гречанку?

Я дал ему злата и проклял его,

И верного позвал раба моего.

Позвал! Так говорили в XIX столетии.

А вот ещё некоторые любители русской литературы знают эпиграмму П.В.Шумахера на памятник Крылову:

Лукавый дедушка с гранитной высоты

Глядит, как резвятся у ног его ребята...

Резвятся! Так говорили тогда же.

Теперь ударения в этих словах сдвинулись к концу. А в других - к началу, и я не помню, когда в последний слышал словарное "строчат", "доят" или "бурят"; только "строчат", "доят", "бурят"

Добавьте к этому всевозможные переходы ударений при словоизменении: например: он - "поднял", но она - "подняла"; и при этом он "поднялся" либо "поднялся"!

Впрочем, чтобы читатель не заскучал, я не буду превращать развлекательное чтение в словарь, а только поделюсь случайно найденной замечательной мнемоникой, которая намного смешнее, чем знаменитое "говорят, что кур доят!"

Кинотрилогия "Матрица", часть II.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Морфей показывает Нео подземелье, уставленное мириадами бурильных машин.
Нео: Что это они делают?
Морфей: Бурят.
Нео: Но зачем нам столько бурят?
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Ну, и под занавес "Интермедии" (так сказать, навеяло) о больном вопросе: "Бальмонт или Бальмонт"?

Это тот редкий случай, когда возникает знаменитый вопрос: "Если слово неправильно написано в словаре, то как об этом узнать?" Обратиться к более авторитетному источнику. В книге Л.П.Калакуцкой автором приводятся слова М.Цветаевой: "Прошу читателя, согласно носителю, произносить с ударением на конце".

Домашнее чтение

Имя Ларисы Павловны Калакуцкой я упомянул не случайно. К её книге "Склонение фамилий и личных имён в русском литературном языке" я обращался в связи с соответствующей темой из первого выпуска. Книга содержит такое количество разнообразных особых случаев, что читатель, всерьёз интересующийся ономастикой, наукой об именах собственных, просто обязан прочитать её. Книга содержит множество любопытной информации. До знакомства с нею я, например, не знал, что актёр Родион Нахапетов с первых дней жизни носил имя "Родина" в честь партизанского отряда "Родина", где он родился. Родионом он стал после двух "исправлений" со стороны. С таким же удивлением узнал я, что имена "Инна" и "Римма" изначально, вообще-то, мужские! Они даются в честь скифских святителей; праздник святителей Инны, Пинны и Риммы отмечается 20 января и 20 июня по юлианскому календарю. Я попытался представить, как мог бы выглядеть двойной портрет, скажем, отца и сына из патриархальной купеческой семьи, где имена дают строго по святцам, если бы на три поколения мужчин там приходились только эти скифские имена:

После этого я заглянул в святцы и обнаружил такие мужские имена как "Зина" (не "Зинаида", но всё-таки) и "Аза" (после чего сразу вспомнилась песня: "Цыганочка Аза, Аза").

В длиннейшем списке не было только имени Конона Молодого (наверное, тогда ещё не всем полагалось знать его), но были непременные Сухово и Дурново. Фамили с окончаниями такого типа принадлежат очень древним родам, они складывались тогда, когда фамилий вообще почти не употребляли в устной речи, только на письме, и обладатель очень внимательно следил за тем, чтобы дьяк правильно записывал происхождение рода: от такого-то боярина по прозвищу "Дурново". (Уж что считалось самой примечательной чертой, то и бралось для создания фамилии, хоть бы и получался Свиньин, Грязной или Толстой.) Позже, когда фамилии стали использоваться чаще, их неблагозвучие начало напоминать о себе, и владельцы решили произносить их с французским ударением: "Хитрово", например. Это было немного смешно. Когда в своё время царь Александр III назначил на пост министра внутренних дел графа Дурново, недоброжелатели графа запустили злую шутку: "Ждали умного министра, а получили Дурново".

Буква "в" в окончании отражает, как вы понимаете, произношение тех времён и мест, когда и где фамилия давалась. В современном русском языке сохраняются окончание болеее древнего времени: "-ого" и "-его".

Это, пожалуй, самое "неправильное" место русской орфографии, где букве "г" вместо привычного звука {г} (или {g} в международной транскрипции) приходится обозначать другой, с совершенно непохожими на первый характеристиками: {в} ({v}). До орфографической реформы 1917 года окончания прилагательных слов были ещё сложнее: они писались по-разному во множественном числе в зависимости от рода: "тонкiе стволы" и "тонкiя нитки". И это тоже было свидетельством различия в произношении, когда-то реально существовавшего, но к тому времени в русском языке уже исчезнувшего. Однако букву "г" реформа пощадила, и нас это совершенно не обременяет; мы привычно пишем "г", а говорим {в}. (Помните сцену из рассказа Кира Булычёва про город Гусляр: "Го. Это перенос со страницы 119"?) "Словарь ударений для работников радио и телевидения" сообщает, что в слове "итого", как называлась, например, сатирическая телепередача В.Шендеровича, тоже произносится {в}.

Однако, главка посвящалась книге Л.П.Калакуцкой, поэтому, сообщив о книге читателям, перейду к следующей, которую стоило бы назвать:

Совершенно не собираюсь конкурировать со Львом Васильевичем Успенским, который написал о твёрдом знаке почти всё, что можно, но последняя картинка даёт повод кое-что сказать.

Возможно, что некоторых читателей удивил твёрдый знак, поставленный после буквы "ч", которая обозначает МЯГКИЙ звук. Это - дореволюционное орфографическое правило, согласно которому после слов, заканчивающихся на пусть даже всегда твёрдый или всегда мягкий звук "ж", "ч", "ц", "ш" или "щ", в любом случае следовало ставить либо мягкий знак - для женского рода, либо твёрдый - для мужского. Сейчас из двух знаков мы пишем только мягкий для женского рода, даже в таких словах, как "рожь" и "сушь", где он не имеет фонетического действия. До революции это правило имело вторую, зеркальную, часть для мужского рода, по которой слова "сыч" ,"товарищ" и т.п. должны были писаться с твёрдым знаком. (Также твёрдый знак писался в словоформах "туч", "круч" и им подобных.)

Сакраментальное хокку от "Красной бурды", если бы его записал увлекающийся "жапонизмом" гимназист из царской России, могло бы выглядеть в его альбоме так:

Твёрдый знак, который обозначал не твёрдость звука, а мужской род слова, выполнял функции маркера.

Филологические термины

Филологи используют огромное количество терминов. Эти термины берутся, в основном, из латинского и греческого языков, иногда в неизменном виде, иногда переводятся. "Маркер", например, это звук, буква, слово или ещё какой-нибудь элемент различия в такой паре языковых объектов, которая отличается только наличием и отсутствием этого элемента. Скажем, в паре согласных {б} - {п} маркером является голос, так как только он выступает различием этих звуков.

Даже переведённые на русский язык термины могут напугать человека не знакомого с научным лексиконом. Откуда, например, взялся термин "спряжение"? Это буквальный перевод с латинского языка слова "conjugatio". (Кстати, буквальный перевод называется калькой.) Но откуда термины брались в латинском? Их придумывали античные учёные; например, известный филолог И.П.Сусов в книге "История языкознания" называет в качестве главного древнеримского лингвиста Марка Теренция Варрона. Но почему термины создавались именно в таком виде? С различной степенью условности учёные пытались закладывать в них обозначение главных свойств называемых явлений. Если слова обозначали более или менее постоянные вещи, то им давалось прозвище "с у щ е с т в и т е л ь н ы х", для слов-обозначений к качествам, придумывался термин "п р и л а г а т е л ь н ы е". Митрофанушка был в чём-то прав, когда считал, что прилагательные - это прилагающиеся вещи; разумеется, заслуга в этом - не его, а древних учёных и их последователей, которые создавали и переводили слова научной лексики.

Термины "склонение" и "спряжение", которые люди иногда путают, обозначают, как вы помните, глубоко различные вещи: первый - изменение окончаний у существительных и других имён, а второй - у глагола. При этом у существительного окончание может измениться в окружении самых разных слов, а у глагола оно как стрелка компаса смотрит только на соответствующее местоимение и принимает нужную форму в зависимости от его лица и числа. Поэтому я решил нарисовать мнемоническую картинку для различия этих явлений и терминов для них.

Существительное - как дерево, что-то постоянное, само по себе, но под разными ветрами склоняется в разные стороны, а глагол - как лошадь, всегда в движении, в действии, но припрягается к местоимению.

Число терминов филологии так велико, как велико число разных явлений в языках нашей планеты. Есть такая книга: "Тезаурус по прикладной и теоретической лингвистике" С.Никитиной, в которой статья "падеж" содержит добрых два или три десятка названий падежей из различных языков, все на "-ив": "адессив", "аллатив", "эргатив", только творительный - "инструменталь". Правда, в тезаурусе не даётся разъяснений к названиям, поэтому главная книга на полке у любителя языков это, конечно, филологическая энциклопедия.

Хотя в русском языке существует переводные термины, учёные обязательно помнят и зачастую употребляют латинские и греческие названия, так как это что-то вроде профессиональной латыни у медиков: если врач выписывает рецепт на аскорбиновую кислоту, аптекарь продаст пациенту именно аскорбиновую, а не синильную. Общий латинско-греческий лексикон (с терминами и из иных языков) помогает лингвистам в тех случаях, когда в отдельных национальных традициях какое-то явление называется по-своему. Например, тот падеж, который римляне называли "аккузативом", что означает "винительный", в украинской грамматике именуется "находительным" ("знахидным"), но общий термин "аккузатив" помогает иностранному учёному понять, что это за падеж.

Однако, чтобы не слишком отвлекаться на другие языки за счёт любимого русского, объявляю новую главку, продолжение "терминов", с названием:

Эллипсис

Замкнутая линия "эллипс" и фигура речи "эллипсис" - одно и то же греческое слово в оригинале, но в нашем языке их различают так же, как "кристалл" и "хрусталь".

Эллипсис это пропуск слов, если они кажутся говорящему или пишущему человеку неважными. Вот диалог из книги Н.Наганумы: "Первые уроки японского":

А: Занят?

Б: Да.

А: Сильно?

Б: Нет, не очень.

А: Выходим?

Б: Да.

А: Направо?

Б: Нет.

А: Когда?

Б: Немного позже.

Об эллипсисах писал ещё Николай Васильевич Корнейчуков (ну да, да, Корней Иванович Чуковский, конечно), в книге "Живой как жизнь":

"- Граждане, переходя улицу там, где нет перехода, вы подвергаетесь".

Вы легко узнаёте этот милый юридический жаргон. Я писал в воспоминаниях, как однажды перепугал чуть ли не до смерти старуху грозным вопросом: "Бабушка, вас что привлечь?!" (Было мне тогда, кажется, 11 лет, но бабулька сиганула от меня как воришка от милиционера.) А однажды в суде я услышал, как девушка-секретарь просила судебного пристава:

- Максим, зови Николая Васильевича, начинаем слушать!

Мне представилось, как судья с секретарём торжественно достают из ушей затычки и внимают всем звукам мира. (Там участвовал, конечно, другой Николай Васильевич, некто Приз, фамилия такая, бывший краснодарский градоначальник.)

Многие эллипсисы по стилю нейтральны: "само собой" {разумеется}, "не усугубляй" {положение}, "не драматизируй" {обстановку}. Есть шутливые: "на всякий пожарный" (что возникло в два этапа), "уважить" или "употребить"; главное, чтобы "употребляя" не "злоупотреблять". Есть совершенно, на мой взгляд, бескультурное: "Куда поступаешь?", которое меня в своё время доводило до белого каления. (Потом было ещё хуже: "Поступил?") Я уж планировал отвечать как в анекдоте: "- Штурман, приборы! - Двадцать! - Что: "двадцать"? - А что: "приборы"?"

Когда в краснодарском трамвае кондуктор проходит по салону и спрашивает у пассажира: "Что у вас?" (имея в виду "на проезд"), таким общефилософским вопросом он напоминает мне любознательного врача, обычно - стоматолога. Иногда он кричит: "Оплачиваем, пожалуйста!", и я не требую, чтобы было продолжение. Не всякий кондуктор просит "оплатить проезд", иногда звучит: "Оплачиваем за проезд!", страшно болезненное, как гром расстроенного пианино.

Более всего интересны эллипсисы, из которых исчезает собственно смысловой глагол, такие как "может" {быть} и "будешь" {есть}. В первом случае мы наблюдаем перспективу появления интересной грамматической конструкции, а во втором случае, она уже появилась: "Ты кашу будешь? Не будешь? А братик будет кашу!"

Превращение чисто технического, вспомогательного глагола "быть" в смысловой (со значением "принимать пищу") и к тому же переходный это такая диковинка из нашего языка, что, пожалуй, нужно быть иностранцем, чтобы прочувствовать её прелесть полностью - со стороны. В языках мира опущение смыслового глагола иногда наблюдается, немцы, например, вполне свободно говорят: "Я хочу домой" или "Мне надо на почту", но пропуска смыслового глагола при ТАКОМ логическом перевесе над вспомогательным я пока не встречал. Кто встречал, пожалуйста, напишите мне.

И ещё один шуточный пример эллипсиса, навеянный творчеством того же Виктора Шендеровича.

Экзамен по истории КПСС в некоторых российских институтах сдавался вплоть до середины 1990-х. Успевающий студент, которого преподаватель спрашивал: "А в каком году проходил IV (стокгольмский) съезд?", мог тут же ответить: "В 1906-м" и мысленно добавить: "Понятно, что раз четвёртый, то стокгольмский, а если стокгольмский, то четвёртый, других съездов в Стокгольме не было".

Но если бы 10 лет спустя всё тот же студент, ставший, скажем, преподавателем истории России, задал бы новому студенту всё тот же вопрос, то мог бы услышать:

- Извините, съезд кого? Или чего?

И бывший студент сказал бы нынешнему снисходительно:

- Эх, братец, сразу видно: не из нашего поколения. Съезд партии, конечно.

И услышал бы:

- Ах, понятно, да. А... какой... партии?

Фуражка с гербом города Киева

Условное название для главки о географических названиях мне прислал Дмитрий (фамилии не указал) из Соединённых Штатов ({Америки}, старый привычный эллипсис). Писал Дмитрий следующее:

"...Фуражка с гербом города Киева. Во всяком случае, так было у Ильфа и Петрова. Тем не менее, даже в солидных изданиях (например, в энциклопедии «Города России», изд. РЭ) сегодня сплошь и рядом фигурируют конструкции типа «План города Изборск». Если это правильно, то, стало быть, правильно будет и «Мы катались по реке Волга». Бред какой-то. Хотелось бы разобраться в этой проблеме..."

Эта проблема часто становилась и становится предметом обсуждения. Такие конструкции отражают сознательное или подсознательное желание человека передать название географического объекта как можно точнее, чтобы, скажем, его собеседник не переспрашивал, в каком городе Пушкине тот побывал: в подмосковном, который - Пушкино, или в ленинградском, который - Пушкин. Такие обороты в русской речи возникли, очевидно, от словосочетаний с названиями в кавычках: "на машине "ЗИС"", "на заводе "Большевик", в кинотеатре "Полярник" и т.п.

Ничего страшного в этом нет, если такое используется в меру и там, где действительно нужно. Хотя бы в случае наподобие: "земли за озером Байкал". В немецком, например, языке вообще правилом является писать только одно родо-падежное окончание в цепочке из нескольких слов одного падежа, остальные несут "дежурные" символические окончания (это называется принципом м о н о ф л е к с и и, то есть "одного окончания", одного показателя формы). Так и в нашем языке можно использовать для передачи падежной роли первое слово (тип географического объекта: город или село, обычно), а само название написать или произнести в словарной форме. В устной речи можно выделить имя собственное паузой или особым ударением.

Но когда такое навязывается, тем более в школе, когда учитель или плохой филолог именно заставляет говорить и писать только "в городе Иваново" или "при деревне Бородино", то иначе как глупостью назвать это нельзя.

Прекрасный образец для подражания: когда все жители Бологого обращаются со своим Бологим как с простейшим русским словом (хотя оно не такое уж простое, обликом способно смутить почти каждого встречного: мало того, что происходит от устаревшего слова "благое", так ещё и приняло уникальную полногласную (см. первый выпуск) форму).

Так зачем же нам обходиться с нашими русскими, во всех смыслах, Бородиным и Ивановым, как с чужеземными Толедо или Бергамо?

Джон Ячменное Зерно

Так англичане и американцы называют спиртное. Когда в 1920 году в США началась эпоха сухого закона, члены одного из обществ трезвости похоронили символическую бутылку виски - Джона Ячменное Зерно.

История эта стала поводом для вопроса, который мне пришлось разгадывать на местной игре в "Что? Где? Когда?" Когда наш ведущий Женя задал вопрос "Кого хоронили в тот день?", а ответом оказался по сути неодушевлённый предмет - бутылка, я попытался оспорить форму вопроса, сказав, что надо было спрашивать не "кого", а "что". Женя совершенно справедливо возразил, что, поскольку бутыль была названа не обычным образом, а парафразом в виде человеческого имени, вопрос был абсолютно корректен: американцы похоронили не что-то, а кого-то: Джона (собственное имя одушевлённого предмета) Ячменное Зерно.

Одушевлённость и неодушевлённость суть те качества, разграничить которые бывет трудно. Мышь заведомо одушевлена, а трава - заведомо неодушевлена, но как быть с иными уровнями жизни?

Актриса Инна Ульянова в знаменитой рекламе чистящего порошка сообщала: ""Комет" и микробы убивает!" Не без ошибки ли она говорила? Очевидно, с ошибкой: микробы должны считаться скорее одушевлёнными предметами, соответственно, учёные классифицируют микробов, наблюдают микробов, разводят, изучают и используют микробов для своих научных целей. Но если речь зайдёт о вирусах, то тут уже сами микробиологи скажут, что они изучают вирусы, отделяют один вирус от другого, и снова испытывают вирусы; этот уровень жизни уже не содержит одушевлённых предметов, т.к. это, фактически, "безжизненная жизнь".

Но что если эта жизнь уже не то, что безжизненная, а мёртвая? Как правильно: "есть устриц и креветок" или "устрицы и креветки"? "Конечно же", скажешь ты, уважаемый читатель, ""устриц и креветок", потому что хотя бы, например, на столе и стоял жареный заяц, люди будут есть именно "зайца", а не "заяц"". Ответ совершенно верный, но мне доводилось читать выражения типа "устрицы часто едят особой вилкой". У меня в таких случаях остаётся только один вопрос: "Кого или что едят благовоспитанные устрицы особой вилкой?"

Бывают ситуации, когда неодушевлённый предмет обозначается названием одушевлённого, например, трактор - "железным конём", как писали те же Ильф и Петров. Такие случаи, как мне всегда казалось, не представляют трудности: исходная одушевлённость при переносе названия на неодушевлённой предмет сохраняется, и мы говорим: "через спортивного козла" или "через лежачего полицейского", хотя этот "полицейский" сделан из асфальта, а козёл - из стали, дерева и дерматина. "Робот" вообще от рождения одушевлённый (хотя сроду же не обозначал живого существа), даже если это не человекоподобный робот, а промышленный автомат с таким названием.

Исключения из этого правила достаточно редки. Например, у В.Короткевича белорусское блюдо "колдуны" упоминается как неодушевлённое: "поставить на стол колдуны с грибами". В Библии под влиянием старославянского пишется, что Иоанн Креститель ел дикий мёд и "акриды", где акриды - насекомые вроде саранчи. Бывает, что соединение одушевлённого существительного с неодушевлённым даёт полностью неодушевлённое: "употреблять слова" + "использовать паразитов" = "употреблять слова-паразиты".

У В.Пикуля солдаты в "Баязете" "ставили единорог" (пушку), у В.Крапивина мальчики "запускали воздушный змей", у М.Булгакова царь Иван Васильевич "брал и выбрасывал селёдки". В трёх последних случаях за авторами-классиками признаётся право на отступление от норм, но, тем не менее, надо заметить, что в качестве одушевлённых "селёдки", "змей" и даже "единорог", чьё имя пришло из легенд, а не из жизни, выглядели бы лучше.

Почти неразрешимый случай, который мне довелось наблюдать, это "мастер" в значении "программа для неопытного пользователя компьютера". В компьютерной операционной системе "Виндоус" вы часто работали с такими программами, которые после решения своей задачи показывают окошко: "Закрыть мастер". Слово, обозначающее человека, было дано программе по вполне хорошему умыслу: чтобы не затирать лишний раз "приложение" или собственно "программу". Но оно оказалось во взвешенном состоянии, так как его нельзя стало отнести к одушевлённым, но и нельзя было включить в число неодушевлённых. Это последствие беспечности переводчика теперь может быть разрешиться в два результата: или вместо "мастера" в норму войдёт что-то другое (к примеру, то же "окно"), или неодушевлённое "мастер" для обозначения программы само станет нормой, что уже, в сущности, произошло с "редактором".

Но что позволено писателю и простительно техническому переводчику, то должно строжайше преследоваться у журналистов. Всякий раз, когда я читаю в газете, как "актёр играет персонаж" или "НПО выпускает крылатые богатыри", мне очень хочется подвергнуть журналиста строжайшей экзекуции. Потому что дай волю такому грамотею - и однажды мы прочитаем в газете: "Старинная задача. Перевезти в лодке волк, козёл и капусту, так, чтобы козёл не съел капусту, а волк - козёл". Бр-ррррр!

Кстати сказать

О кальках

Как я уже упоминал, буквальный перевод с иностранного языка называется у филологов калькой.

А знаете ли вы, что кальками в русском языке являются даже слова "качество" и "влияние"?

Слово

кач-ество

произошло от латинского

qual-itas

(при этом через посредника - греческое слово),

а слово

в-лия-ние -

от французского

in-flu-ence.

О Достоевском

О Достоевском в первой главке выпуска я упоминал неспроста. "Наверное" было одним из любимых слов Фёдора Михайловича, которые он регулярно вставлял в романах. Другим его любимым словом было "ихний".

Поскольку я не литературовед, я не могу с уверенностью судить, почему он так любил это слово, но могу предположить, что его тяготило ограничение, существующее в русском языке, согласно которому притяжательные местоимения "его", "её", "их" не склоняются. За такими запретами, например, на "причастия будущего времени" скрывается историческая развилка: либо анархия, либо небывалое развитие языка.

О развитии языка

...написал широко известную книгу Рубен Александрович Будагов. (Кстати, толчок к сюжету с кальками дала мне именно она.)

Развитие языка...

За этими двумя словами скрывается процесс настолько сложный, что описывать его надо в объёмном труде.

Впрочем, можно сказать, что это такое, в общих чертах.

Процесс развития языка не означает какого-либо особенного усложнения или, наоборот, упрощения. Это вечная одновременная борьба двух противоположных тенденций: к экономии средств с сокращениями и упрощениями и к наибольшей полноте передачи информации с удлинениями и усложнениями. Первая отрезает звуки и буквы и удаляет целые слова, вторая наращивает звуки и буквы и создаёт новые словарные единицы. Если воспользоваться символом из восточных религий, то можно изобразить эту борьбу так:

Когда-то в древнем языке существовали послелоги (то есть, служебные слова вроде предлогов, только стоящие после своих главных слов), которые со временем превратились в падежные окончания. Затем во многих индоевропейских языках падежные окончания, флексии, вымерли, но появилось большое количество предлогов. Возможно, что однажды они в свою очередь прирастут к существительным и тоже станут флексиями, только не окончаниями, а "начинаниями". А может быть, что они до этого успеют стать послелогами, поскольку таковые пока ещё существуют в индоевропейских языках.

Кстати, вы помните, какие предлоги-послелоги есть в русском языке? "Ради" и производный предлог "навстречу", которые могут стоять как перед своим словом, так и после.

И в русском языке борьба двух главных внутренних тенденций понемногу изменяет его. Пусть сейчас почти никто не произносит слово "наверное" до последней буквы "е". Зато всё чаще употребляется и уверенно завоёвывает место под солнцем слово "нету", которое пока ещё считается разговорным, то есть, ниже нейтрального стиля.

Я, должен признаться, люблю его и спокойно употребляю; с особенным удовольствием я написал его, когда переписывал "хокку" выше. Это, всё-таки, не "здеся" или "тута", это вполне симпатичное "нету". Дополнительный стимул к употреблению этого слова - то, что это - на наших глазах отпочковывающийся от родителя синоним. В скором будущем у нас, вполне вероятно, слово "нет" останется только частицей для короткого отрицательного ответа, а именно "нету" станет обозначать отсутствие чего-либо.

И ещё о "мастере", или как один корень дал семь ростков

А знаете ли вы, сколько потомков латинского слова "magister" поселилось в русском языке? Я насчитал целых семь корней.

Вот они на картинке. Юный магистр из Оксфорда, мастер дядя Федя, мистер Икс, мэтр в адвокатской мантии и парике, маэстро, гроссмейстер Бендер на исторической фотографии и добрый немецкий бургомистр в парадном цилиндре.

Не считая метрдотеля.

А ещё...

Как бы ни была сложна проблема отличия одушевлённости от неодушевлённости со стороны семантики, то есть, смысла слова, она достаточно проста с технической стороны: явное различие наблюдается только в мужском роде и множественном числе, где в одном случае винительный падеж совпадает с родительным, а в другом - с именительным.

Но ведь есть у нас и особые случаи, прежде всего - "путь", который обладает мужским родом, однако склоняется по образцу женского!

А помните ли вы, как выглядит местоимение "сама" в винительном падеже? Думаю, что не всякий вспомнит эту словоформу - "самоё": "познать самоё себя", "познать самоё суть, самоё глубину". Уже и вечно консервативные словари признают её устаревание, и дают в качестве современной рекомендации обычное "саму". "Познать саму себя, саму суть, саму глубину".

Впрочем, от этого старая форма приобретает особый вкус, как "кофе" мужского рода, и тот, кто хочет по-доброму щегольнуть познаниями, пусть говорит и пишет "самоё", с этой весёлой буковкой на конце.

Кстати сказать, Дмитрий из США, прислал мне ещё и идею написать что-нибудь отдельно о букве "ё", что я с удовольствием и сделаю. Но уже в следующем выпуске!