Распятый Мона Будда

Обнаружил в носке дыру, размером с носок. Купил новый, но забыл размер. Оказался такой, что поверх обуви только и можно использовать.

Использовал. Они смеются. Я тоже смеюсь, но уши краснеют. Они думают: перформанс. Я так не думаю.

Заметил название чулочной фабрики. “Распятый Будда”. Продолжают смеяться. Я смеюсь по инерции. Будда на кресте – и у того улыбка; внутренняя, но и снаружи она проступает таким тихим драйвом Джоконды.

Они смеются, а я уже позабыл о носке, потому и дивлюсь их смеху. Думаю: распятый Мона Будда, это из области кулинарии: когда соду гасят уксусом.

Смеются, и я смеюсь. Мы смеёмся по разные стороны обуви.

Туман съел дорогу

Она хотела переубедить лицом. У неё было очень живое лицо.

Каждая часть была автономна жива. Левый глаз сказывал байку. Правый светил рифмой. Две ноздри: Армстронг и Гиллеспи. Брови – что-то из водных птиц. Улыбка, как плотное и подвижное электричество. Хоровод зубов напоминал международный праздник.

Я следил за её свитером, где шерстяные кольца дышали ритмом от расширения к сужения.

Совсем не хотела умирать.

ДТП думало иначе.

Падение цен

19:37:59

Октябрьские листья сродни высохшим монетам.

Осенняя девальвация звучала шелестящей медью под моими (двумя) ногами. Эта звуковая дорожка доставила меня в государство с лохматым временем, где точные цифры его не знал никто.

Я делился своим, как огоньком на спрос курильщика без спичек.

Точность моего времени подорвала экономическое здоровье государства. Меня выперли за его пределы вместе с хроносом, живущим в часах на цепи.

Я подобрал его на монетном дворе без дворника.

19:37:60

Сегодня даёт сдачи

Сегодня.

Вчера его не было, завтра не будет.

И его больше нет, чем есть.

Но, ушибив ногу, гремел, как литавры среди ясного неба.

Перепугал перелётных.

Кинозал определяет название

Течение погодной спонтанности принесло меня к берегам кинозала. Из проектора дул ветер невесомых образов, которые оседали на полотне экрана кинетической живописью.

Я думал только о пространстве между полотном и проектором, которое хранило нейтралитет относительно лучей, его пронизывающих.

Бытие плёнки находилось параллельно сознанию кинозала. Тем паче, что фильм был лесом деревянных конфликтов с интонацией пилорамы. “Горечь опилок” было тому название.

На ход событий я не мог повлиять. Свинец полотна брал вес на тонны. Но, закурив, я пустил дым в лучевую реальность картины. Импровизация табачного саксофона саботировало квадрат фильма, усомнившись в конкретности содержимого полотна.

Бытие завихрений дыма было равноценно бытию охренения кино.

Пока дым не ослаб, драматургия свободно висела между полотном и проектором, и была она смешна в своей претензии на плотность.

Когда плёнка порвалась, белый дым оставался единственной иллюзией. На полотне он был тёмным.

“Свободная игра дымка” было на билете кинотеатра “Октябрь”, сеанса на 21 час и ценой, указанной куриной лапой.

Туман в городе

Туман такой плотный по утрам, такой, что некоторые жители завтракают им. Эти ленивые жители открывают форточки и накладывают тёплыми, мягкими ото сна, ладонями свежий туман в свои широкие тарелки. Сверху они посыпают туман шоколадной пудрой и щекочут его корицей.

Я предпочитаю туман с крепким кофе.

Этот туман такой плотный по утрам, что будит жителей трением об окно. И если на ночь не закрывать его хорошенько, туман пробирается в комнату – и, будьте уверены, жители оказываются на полу: туман влезает рядом с ними на кровать, поскрипывая пружинами, и растёт; растёт, пока спящие не съезжают куда-то вниз, взрываясь пробуждением.

Вот именно этот туман, столь плотный туман, и не даёт покоя, если знаешь, как неприятно ждать на площадке лифт (а живу я под самой крышей). Поэтому я твёрдо решил, и решение моё было плотнее тумана: утром выходить в окно, без посредников. И, признаться, был рад и удивлён, ведь мне хватило времени, чтобы хорошенько закрыть окно на ключ (я врезал замок), и лишь после этого продолжить спуск.

Уверен, физически развитым жителям под силу и подъём, особенно, пловцам, и как завидую им: я-то курильщик, да и тонкий, как конструкция.

Впрочем последнее меня устраивает: сегодня я наблюдал, как один весьма тучный мужчина начал спуск в 7:09, а я как раз набирал ту "манную" кашу, а его тело туго пробиралось вниз, но вот а я, заперев окно, управился с 7:27 до 7:31 и уже в 7:32, запрыгнув в трамвай, я видел, как мужчина на него не успел.

Туман в ноябре.

Трамвай позвоночника

Вы понимаете, в трамвае есть что-то религиозное.

На дорогах материи лучше быть такси, в духовном маршрутарии – трамваем.

И если что церковное в нём – так это сигналы поворота.