***

- Не вежливо заставлять девушку ждать в дверях, - ласкающий слух мелодичный голос звучит со стороны прихожей. Женька приподнимается на локте и оборачивается к двери.

О чудо! Там стоит она! Изящная ручка нежно поглаживает дверные петли, на которых никогда не висела дверь. Огненно-рыжие волосы тяжелыми волнами падают на хрупкие плечи. Лицо так прекрасно, что у Женьки просто захватывает дух и он не может ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Просто смотрит в огромные ярко-зеленые глаза случайной гостьи и понимает, что его нижняя челюсть почти что лежит у него на груди. У нее волшебные глаза. В них время от времени возникают бурные всполохи электрического огня. Это и завораживает и пугает, но это прекрасно, как и все в НЕЙ.

Девушка замечает Женькино замешательство и смеется. Красиво и звонко, будто журчит ручек в жаркий день. Она подходит к Женьке и берет его за руку.

- Ну что же ты? Пойдем прогуляемся. Покажешь мне свои любимые места.

Женька ощущает в ее дыхании легкий аромат корицы и кофе. Этот запах возбуждает его. Он не может не повиноваться девушке, он готов идти за ней хоть в адское пекло. Лишь бы не терять из виду ее огромные зеленые глаза и огненные волосы, и вновь и вновь вдыхать чудесный сладкий запах. Он встает с дивана и следует за ней.

На полу нет никаких осколков и мусора. Его покрывает серый ковер с длинным ворсом. Такого ковра никогда не было в его комнате. Даже черный узор на нем Женьке совершенно не знаком. И он впервые задается вопросом: «А может это сон?» Если так, то вполне понятно, почему появление незнакомой девушки воспринимается как само собой разумеющееся событие. Но как бы там ни было, просыпаться не хочется, и Женька продолжает идти, сжимая в своей руке такую реальную горячую ладонь.

Конечно, это сон, потому что около подъезда расстилается бескрайнее зеленое поле. Девушка, не отпуская Женькиной руки, шагает в траву. Он видит, как ее босая ступня приминает большой голубой цветок, похожий на астру. Из недр цветка вылезает черно-желтый мохнатый шмель и жужжа, словно работающий вентилятор улетает прочь. Женька оборачивается и видит, что за спиной нет уже ни дома, ни подъезда, а простирается, на сколько хватает глаз, такое же поле, усеянное яркими пятнами цветов. Синее небо над головой напоминает перевернутую чашу, на которой какой-то шутник приклеил воздушные кусочки ваты.

- Кто ты? – спрашивает Женька у девушки.

Она не отвечает. Улыбается ему и новая электрическая вспышка в ее глазах на время заставляет его забыть о повисшем в воздухе вопросе. Она вдруг отпускает его руку и начинает танцевать, кружась среди буйного великолепия трав и цветов.

- Посмотри, разве это не восхитительно? Разве не это ты любишь? – звенит ее голосок.

Женька смотрит только на нее. На то, как кружится в танце ее легкая голубая юбка, овевая колени легкими облаками, как раскинулись ее тонкие руки, словно желая заключить в объятья небо, как развеваются огненные волосы, как подрагивают крепкие молодые груди в глубоком вырезе летней кофточки. И возникшее желание становится еще острее.

- Ну так что? Тебе нравится здесь? Ты это любишь? – не останавливаясь спрашивает она.

- Да, - выдыхает Женька. – А где мы?

- Мы там, где ты проводишь много времени. Там, где покоится твоя душа. Только очень много лет назад. А теперь смотри и ты узнаешь.

Женька смотрит, повинуясь ее приказу. Смотрит во все глаза. Внезапно небо темнеет, его заволакивают низкие свинцовые тучи. Порыв холодного ветра пробегает по волосам, разделяя их на пряди и откидывая со лба. Роскошная зеленая трава начинает редеть и сохнуть. Исчезают вспышки цветов. На их месте из земли проступают холмики. Они растут и поднимаются все выше. И Женька уже знает, что это такое. Его охватывает страх. Он кричит девушке: «Давай уйдем отсюда!» Но очередной порыв ветра разрывает фразу на слова и уносит их прочь. А девушка все танцует, не замечая, что ковер травы под ногами сменился раскрошившейся могильной плитой. Этот танец уже не завораживает. Он похож на пляску сумасшедшей ведьмы. Женька отшатывается от нее, отступает назад и упирается во что-то спиной. Он не видит, что это, но холод прикосновения подсказывает ответ. Обернувшись он с ужасом убеждается в своей догадке. Над ним возвышается огромный каменный крест. Темные бороды мха покрывают его сверху до низу, почти скрывая полустершуюся надпись «Покойся с миром». Женька затравленно озирается и понимает, что уже со всех сторон его окружают могилы. На месте прекрасного поля в миг вырос мрачный лес крестов, памятников и гробниц, охраняющих прах сотен людей.

- А это то, что мы оба любим! – произносит голос прямо Женьке в ухо.

Он вздрагивает, как от удара и поворачивается. Медленно, словно боясь того, что может скрываться у него за спиной. Там стоит она. Такая же красивая и живая, как и раньше, а на губах играет счастливая улыбка, которую не омрачило страшное изменение в окружающем мире.

- То, что надо, правда? – говорит она возбуждающим бархатным шепотом и опускается на могильную плиту. Юбка сползает к бедрам, обнажая молочно-белые стройные ноги. – Как раз то, чего я хотела! Наше место здесь и только здесь. Иди же ко мне!

Она призывно протягивает руку, другой нежно и медленно проводя по своей груди. Женька видит, как сквозь тонкую ткань кофточки все четче проступают бутоны темных сосков. Он чувствует горячее шевеление внизу живота и из его горла исторгается мучительный стон. А ее рука все поглаживает, сводя с ума от желания прикоснуться, ощутить, насладиться, заставляя забыть обо всем на свете, кроме животного зова плоти.

Женька чувствует, что возбужден до предела. Не в силах больше владеть собой он уверенно идет к ней, такой красивой и чувственной, такой открытой и жаждущей…

Но тут ее тело начинает меняться. Протянутая к Женьке рука покрывается извилистым черным узором, повторяющим рисунок вен. Нити разбухают, наливаются все более зловещей чернотой и начинают пульсировать и двигаться, перетекая под истончившейся полупрозрачной кожей. За несколько минут девушка вся превращается в слизистый шевелящийся комок. Одежда на ней начинает истлевать на глазах, повисая уродливыми лохмотьями и переставая прикрывать ужасающие изменения. От прежней красавицы остаются лишь пышные рыжие волосы, да зеленые капли зрачков на светлом фоне белков.

- Скорее, - голосом, похожим на свист закипающего чайника, говорит существо, - я так долго ждала тебя. И теперь жду. Смелее. Возьми свою награду, если хватит духу.

Крик, вырвавшийся у Женьки, отзывается болью в горле и в ушах. Он кричит, чувствуя, что сердце готово вот-вот разорваться от страха и напряжения. Знает, что должен владеть собой, но продолжает кричать…

***

Женька вырвался из цепких объятий кошмара с криком на устах. Облегчение от пробуждения было пьянящим, как глоток коньяка. Тяжело дыша, Женька сел на диване по-турецки и принялся растирать пальцами виски. Голова не болела, просто этот нехитрый жест помогал прийти в себя и расслабиться.

Будильник на столе показывал без четверти семь. «Ну и заспался же я», - подумал Женька, - «не удивительно, что приснилась такая лабуда. Особенно после встречи с цыганкой и наговоренной ею чепухи».

Приснившийся кошмар уже таял и удалялся, теряя очертания, и только в подсознании остался четкий отпечаток жутковатого видения.

Женька сходил в ванную, умылся. По дороге заглянул к тетке. Она продолжала спать, раскрыв рот и прижимая к груди замотанную грязной тряпкой руку. Вернувшись в комнату, Женька еще раз взглянул на часы. Стрелки пробежали еще десять минут. Его единственный выходной – воскресенье – подходил к концу и был все равно безнадежно загублен, поэтому Женька, не долго думая, решил вновь лечь спать. На этот раз он разделся и постелил себе постель как положено. Сначала ему казалось, что сон так и не придет, но уже спустя полчаса Женька крепко спал, зажав между ног скомканное одеяло.

***

Понедельник выдался таким же жарким, как и все предшествующие ему дни. Синоптики на разные голоса кричали о рекордной температуре за последние пять лет. Но так уж они устроены, эти синоптики. Всегда ищут возможность уцепиться за любую погодную мелочь, словно хотят добавить разнообразия и сенсационности своему безумно скучному занятию.

Женька не боялся жары. Точнее сказать, она его не убивала. Просто была неприятным фактором, будто назойливое насекомое, но вполне терпимым. Работа есть работа, и делать ее надо, что бы там ни горланили синоптики. К тому же важность Женькиной работы в такой зной неизмеримо возрастала. Умерших людей спешили похоронить как можно скорее, пренебрегая порою некоторыми христианскими обрядами, лишь бы не начались жуткие проявления процесса разложения. Поэтому копать и хоронить приходилось больше и чаще.

Женька приехал на кладбище рано утром. До часа, выбранного в качестве официального начала рабочего дня, оставалось еще минут сорок. Поскольку лег вчера Женька непривычно рано, проснулся он ни свет ни заря, и решил уйти из дома, чуть забрезжил рассвет. Катался по просыпающемуся городу, пока ему это не надоело, а потом знакомой дорогой выехал к кладбищу.

Белые гипсовые ангелочки на воротных столбах встретили Женьку своими грустными детскими личиками. Он проехал через ворота и остановил машину. Кладбищенский сторож – сегодня это был шестидесятилетний старик, которого все называли не иначе как «дядя Вася» - несмотря на ранний час, сидел на выставленном для продажи памятнике и курил сигарету. На Женьку он никак не отреагировал, даже когда тот вылез из машины и приветственно замахал рукой.

«Ох, и не любит он меня», - подумал Женька, - «с первого взгляда невзлюбил, и непонятно почему».

Тем не менее он подошел к сторожу и, не дожидаясь приглашения, сел рядом с ним. Густое облако табачного дыма моментально окутало Женьку. Какую бы гадость дед ни курил, дым был на редкость едким и зловонным. У Женьки заслезились глаза.

- Дядя Вася, - сказал он, - вы меня долго будете игнорировать?

Сторож нарочито медленно повернул голову в сторону Женьки. Из-под седых, невероятно длинных и густых бровей, напоминающих пучки сорняков, сердито блеснули внимательные умные глаза.

- Я тебя не игнорирую, парень, - ответил дядя Вася, - просто ты мне не нравишься.

- Это я уже понял. Вот только почему? Что я вам такого сделал?

Дед глубоко затянулся и не спеша выпустил дым сквозь сжатые зубы прямо Женьке в лицо. Тот почувствовал, что закипает. Ему захотелось размахнуться и вбить эту сигарету вместе с зубами сторожу в голову. Удержало Женьку лишь то, что сторож на сорок с лишним лет старше. А старость надо уважать, какие бы мерзкие поступки она ни откалывала.

- Кого и за что я не люблю – это мое дело. И только мое! – был ответ.

- Не спорю, но если мы все же работаем вместе, можно иногда хотя бы здороваться? – Женька продолжал этот кажущийся бесполезным разговор.

- Можно-то можно, но как-то не тянет меня здороваться с извращенцами вроде тебя.

- Не понял, - удивился Женька. Он ожидал какого угодно ответа, только не этого.

- Не понял, ну и ладно, - дед отвернулся, выплюнул окурок и растер его по растрескавшейся земле носком старого рабочего ботинка, - иди уже, копайся! Не даром же ты притащился на кладбище в такую рань.

- А вот это уже МОЁ дело, - вскипел Женька, вскакивая на ноги, - когда и куда мне приходить! И что бы вы там обо мне ни думали, мне на это глубоко на-пле-вать!

Дядя Вася поднял к Женьке морщинистое загорелое лицо. Глаза его смотрели все так же спокойно и внимательно. Женьке показалось, что сторож намеренно выводит его из себя.

- Тебе вообще-то сколько лет? – неожиданно спросил дед.

Вопрос поставил Женьку в тупик, но он все же ответил. Скорее машинально, нежели обдуманно:

- Двадцать!

- Даже меньше, чем я думал!

- А причем здесь мой возраст. Вы что испытываете ненависть к молодым? – Женька глянул на сторожа с вызовом.

- Не ко всем.

- Ну а чем же я такой особенный?

Сторож замолчал. Он обдумывал ответ или решал, давать ли его. Женька стоял над ним и зло стрелял глазами. Он давно знал, что дядя Вася относится к нему намного хуже, чем ко всем остальным. Сначала его это просто задевало. Потом появилось недоумение: «Почему я?», которое сменилось равнодушием. Сейчас же, когда разговор на эту тему все-таки состоялся, Женька жаждал получить исчерпывающие объяснения.

- Ты не особенный, - вымолвил наконец сторож. – Я бы сказал так – ты ненормальный.

- Хм! Ненормальный? И что же, по-вашему, во мне ненормального?

Дядя Вася полез за новой сигаретой. Извлек ее из помятой пачки с надписью «Наша марка» и не спеша подкурил от красной зажигалки. Снова между ним и Женькой повисло облако вонючего дыма.

Где-то среди могил залаяла собака. Поднявшееся солнце немилосердно припекало. Скоро в ворота кладбища начнет проходить люди. Словом, начинался обычный день, такой же, как и все остальные. Вот только начало его выдавалось каким-то странным и нелепым. Получалось, что Женька приехал на сорок минут раньше, чтобы учинить разборки из серии «Ты меня уважаешь?» со старым маразматиком.

- Ты хочешь, чтобы я все выложил начистоту? – спросил сторож.

- Конечно! Любопытно, знаете ли, почему тебя ни за что ни про что называют ненормальным.

- Хорошо, я скажу тебе. Вот я, к примеру, пошел сторожить могилы и втыкать кресты только потому, что жизнь заставила, - начал дядя Вася.

- А вы думаете, меня жизнь не заставляла? – перебил Женька.

- Не встревай, - оборвал его дед и продолжил. – Когда тебе шестьдесят пять, в теле поселяется куча болячек, а копеечной пенсии хватает разве что на сухари. Тут уж не до отдыха и спокойной старости. Дети мои поразъехались, сами не богатые, помогать отцу не могут, вот и пришлось мне искать работу, пока какие-никакие силы оставались. А кому нужен старик? Кто согласится платить зарплату трясущейся развалине? Никто! Не жаждал я быть охранником у мертвецов. Никогда. И если бы была другая возможность, ни минуты бы здесь не задержался! А ты, молодой здоровый парень, добровольно идешь копать могилы! Да на стройку бы пошел, или грузчиком. Учился бы, что ли. Вся жизнь ведь перед тобой.

- Так вы полагаете, я получаю удовольствие от этой работы? – Женька теперь смотрел на старика с иронией и сочувствием.

- А как же иначе? Другой работы полно, к которой надо только руки приложить.

- Но ведь кто-то же должен и могилы копать! Почему же не я? Зарабатывать никак не стыдно, стыдно воровать.

- Не стыдно, но ты молод и силен! Тебя должна интересовать жизнь, а от любого проявления смерти воротить как от жабы.

- Странная у тебя философия, дядя Вася! Дерьмом попахивает! – Женька перешел на грубость, потому что разговоры о любви к жизни всегда выводили его из себя. – Тебе шестьдесят пять лет, а кажется, что все пять. И жизни ты ни хрена не знаешь, потому и думаешь, что ее можно любить.

- Да как ты со мной разговариваешь, сопляк! – сторож изменился в лице от возмущения, - да я тебя… Тыкать он мне вздумал.

- О! Как мило. По-вашему я уважения не достоин. Не достоин даже банального приветствия. Какое право тогда вы имеете требовать уважения от меня? – Женька язвительно усмехнулся.

- А ну иди отсюда, покуда я не накостылял тебе поперек спины! – дядя Вася хотел было встать, но гримаса боли исказила его лицо и он остался сидеть, яростно растирая поясницу.

- С удовольствием ухожу! И надеюсь, что впредь буду видеть вас как можно реже.

Женька развернулся на каблуках и зашагал к машине. Внутренне он смеялся. Не только над сторожем, но и над собой, затеявшим пустой ненужный разговор.

- Ишь, сукин сын, как разошелся! – бурчал в спину ему дед, - Иди, иди, наслаждайся своим закапыванием, извращенец!

Женька улыбнулся и, не оборачиваясь, показал сторожу неприличный жест средним пальцем. Тот разразился бурным потоком праведного негодования. Женька не стал обращать на это внимания. Он сел за руль и завел мотор. Когда машина стронулась с места, пластиковые человеческий скелет, подвешенный к зеркалу заднего обзора, дрогнул, и его белые косточки тревожно застучали друг о друга. Женька покачал скелет пальцем из стороны в сторону, наблюдая за смешной пляской искусственных костей.

- Вот видишь, дружок, нас уже считают любовниками, - сказал Женька скелету. И через мгновение, осознав сказанное до конца, рассмеялся. – Надо же, как глупо! Дед явно начинает страдать старческим слабоумием.

Женька глянул в зеркало и серьезно сказал отражению своих карих глаз:

- Я теперь извращенец! – эта фраза и то, как он ее произнес, вызвала новый приступ неудержимого хохота. Женьке даже пришлось остановить машину, чтобы не сшибить пару-тройку табличек с обозначением номеров участков.

Таким образом он сумел добраться до зеленого вагончика, наподобие того, какие используют строители на выезде, где хранился инструмент и можно было переодеться, как раз к началу рабочего дня. Женька по обыкновению припарковался прямо на широкой асфальтированной дороге, зарулив за вагончик. Туда все равно никто не ездил, пока не началось «заселение» очередного участка.

Женька выдернул ключи из замка зажигания, запер машину и пошел к вагончику. Там еще никого не было, поэтому он открыл скрипучую непрочную дверцу своим ключом и вошел в пыльную полумглу. Бросил беглый взгляд на сваленные в кучу прямо у двери инструменты и протиснулся через захламленное пространство к своему крючку в дальнем конце тесного помещения. Там висели его рабочие джинсы, такие рваные, что Женька сам иногда удивлялся, как они еще в конец не развалились. На верхнем крючке болталась когда-то защитного цвета панама, теперь ставшая грязно-пятнистой. Без головного убора находиться весь день под солнцем было равносильно самоубийству, поэтому панамой Женька дорожил, как бы неприглядно она не смотрелась. Майку он не надевал, считая этот предмет гардероба в жару абсолютно излишним. Не нравилось ему постоянно стирать ежедневно пропитывающуюся потом ткань, которая в противном случае начинала нестерпимо смердеть.

Женька быстро переоделся. Выглянул из дверей вагончика. Окинул взглядом широкую подъездную аллею. Никого еще не было видно. Женька перевел взгляд на широкое пространство кладбища, густо усеянное холмиками могил. Это зрелище, как всегда показалось ему не столько скорбным, сколько величественным. Здесь все было словно пронизано спокойствием и неизбежностью, возникало ощущение собственной хрупкости и всепоглощающей пелены рока. Ярко блестели под лучами солнца золоченые ленты венков и броские пятна искусственных цветов. На деревянных крестах с заламинированными табличками на каждом, которым только через год суждено было смениться памятниками, кое-где сидели вороны. Эти огромные черные птицы выглядели мрачными служителями смерти, охраняющими покой мертвецов. Но Женька знал, что присутствие ворон на кладбище объясняется более прозаично. Мудрые птицы просто знали, что сюда ежедневно приходят люди, чтобы оставить на могилах поминальное угощение, рассыпать ритуальный рис, и занимали смотровые посты на крестах в ожидании пиршества. Так же кормилось немалое количество бродячих собак, рыская между могильными холмиками, в поисках случайной еды. Вдоволь насмотревшись на унылый однообразный пейзаж, Женька вернулся в вагончик. Порылся в куче лопат и выбрал свою, с короткой крестообразной ручкой. Молоток, гвозди и ленты, на которых в могилу спускается гроб, Женька брать не стал, оставив эту радость опоздавшим.

Вооружившись лопатой, он вышел, прикрыл за собой дверь и направился к месту № 667, на котором в субботу не закончил копать могилу. Пятнадцать минут спустя Женька был уже с головой погружен в работу. Огромные комья плотной глинистой почвы так и летели мимо его вспотевших плеч и привычно ссыпались в ровные холмики по краям ямы.

- Здорово, работяга! – сочный бас отвлек Женьку от работы. Он последний раз вскинул лопату и с размаху воткнул ее в мягкую землю у своих ног. Только потом он поднял голову и оглядел подошедшего мужчину из-под полей панамы.

- Привет, сонная тетеря! – приветствовал Женька коллегу-могильщика. Это был Вадим, мужчина, который рылся в земле этого кладбища дольше других и потому безоговорочно считался в бригаде главным. Вадима прозвали Быком за могучее телосложение, зычный голос и широкий, с ладонь, лоб, нависающий карнизом над глазами. Именно из-за этого лба лицо Вадима казалось угрюмым и жестоким, многие с первого взгляда таким мужчину и считали, но когда узнавали его поближе понимали, что оболочка не соответствует содержанию. В бригаде помимо Женьки было еще шесть человек, все разные по внешности и складу характера, и из них Вадим был самым веселым, беззаботным и легким на подъем. Этому громогласному гиганту никогда не бывало скучно или грустно. Он, казалось, способен был рассмеяться, даже опуская очередной гроб в яму. К нему бессознательно тянулись все, потому что Вадим мог разрулить и скрасить любую ситуацию. На кладбище же он попал после отсидки в тюрьме, где оказался по молодости очистив кассу в ночном магазине, и так и остался здесь, скрашивая своим легким нравом мрачную окружающую обстановку.

- Сам тетеря, - пробасил Вадим, - я как всегда минута в минуту! Вот только пришлось задержаться секиру подточить, - он прокрутил через руку лопату, - и я снова в бою.

Бык называл свою лопату не иначе как «секира». Почему – одному ему было ведомо, но это являлось неотъемлемой и притягательной частью его.

- Пришел бы раньше и подточил заодно и мою!

- Еще чего. Каждый легионер должен собственноручно содержать оружие в порядке.

Вадим спрыгнул в копаемую Женькой могилу и хлопнул его по плечу. Дружеское прикосновение тяжелой большой ладони чуть не свалило Женьку с ног, но он устоял и с удовольствием пожал руку, протянутую ему Вадимом.

- Подсоблю тебе, желторотик! – Бык без усилия вогнал свою «секиру» по самый черенок и легко вывернул ком земли величиной со здоровенный арбуз.

- Да ладно, я уже почти закончил.

Женька стоял в яме уже по пояс и оставалось рыть еще около тридцати сантиметров. Глубже они не копали из-за близости грунтовых вод.

- Почти – не считается, - Вадим снова выкинул на поверхность огромный пласт земли, - берись работать. Не будешь же ты сваливать все на мой старый больной хребет.

Женька улыбнулся и принялся за работу. В паре с Вадимом они закончили за двадцать минут. Тщательно обровняли стенки ямы и дно, потом выбрались наружу и наскоро сформировали вокруг аккуратные холмики, на одном из которых предстояло какое-то время постоять чьему-то гробу в ожида6нии погребения.

- Отлично. Просто прелесть! - Воскликнул Бык, оглядев результаты труда, - Теперь перекур. Вон уже и мужики идут.

К ним действительно шли Петрович и Серегой, вскинув на плечо лопаты.

Петрович был самым старшим – ему пятьдесят минуло уже пару лет назад – но здоров не по годам. Синяя бейсболка лихо сидела на седой макушке Петровича, успешно маскируя обширную лысину, а голубая футболка с отрезанными рукавами и синие с белыми боковыми полосами трико были как всегда безукоризненно чистыми, словно ни разу не надеванными, и Женька знал, что такими же они и останутся. Петрович был настолько аккуратен в работе, что порою казалось, будто он знает какой-то заговор, благодаря которому пыль, грязь и пот не оставляют никаких следов на его одежде.

Серега было всего лет двадцать пять, но он смотрелся гораздо старше. Наверное, причиной этому служило его вечно угрюмое выражение лица, которое смешно контрастировало с локаторами оттопыренных ушей. Вообще парень был нелюдимым и замкнутым, и по большей части молчал. Слова срывались у него с языка только в случае крайней необходимости. О жизни Сереги никто ничего не знал, да и не хотел знать. Обычно Сереге доверяли копать в одиночку на каком-нибудь участке, не требующем спешки и не давали участвовать в погребении. Но Женька считал, что уж тут угрюмое лицо Сереги было бы как нельзя кстати. Сам Женька, хоть и привык по жизни быть одиночкой, предпочитал все же работать в команде – так и быстрее и приятнее. Тем не менее, Серегу осуждать он не брался. Слишком тот был ему неприятен даже для этого. Поначалу Женька хотел сойтись с этим мрачным изгоем, наверное из-за небольшой разницы в возрасте. Женька наивно полагал, что сможет завести себе друга в лице Сереги, или на худой конец просто закадычного приятеля, но ничего у него не вышло. Серега упрямо не шел на контакт. Если к нему обращались с чем-либо, отличным от рабочего поручения, парень предпочитал делать вид, что не слышит. Не помогали ни многократные повторы, ни дерганья за рукав. Женька даже думал пару раз заехать Сереге по морде и посмотреть, какой будет его реакция на это, но предпочел, подобно остальным, плюнуть на все и относиться к парню как к предмету мебели.

Бык обменялся с Петровичем сильным дружеским рукопожатием, а Сереге просто сухо кивнул. Женька тоже пожал морщинистую ладонь Петровича, а Серегу предпочел проигнорировать.

Бык вынул из кармана своей защитной расцветки безрукавки мятую пачку Bond’а и, взяв одну из слегка помятых сигарет, пустил оставшиеся по кругу. Угостились все, кроме Женьки. Вадим с Петровичем уселись на свеженабросанный земельный холм и, глубоко затягиваясь, пускали к небу густые клубы дыма. Серега подкурил от собственного коробка спичек и отошел шагов на десять от общей компании. Стоял там и сосредоточенно разглядывал кресты и памятники.

- Ну, что Вадим, - спросил Петрович, - сколько нам сегодня по плану?

Когда спрашивали про план, имелось не количество ям, которые нужно выкопать, а число уже проданных мест, которые предстояло «заселить» в этот день.

- Закопаем с 658 по 673, - невозмутимо ответил Вадим.

Работая на кладбище изо дня в день, они все уже свыклись со своими скорбными обязанностями и теперь частенько даже позволяли себе шутки по этому поводу и несколько пренебрежительное отношение к погребению и погребаемым, думая порою лишь о деньгах, которые им платили.

- Пятнадцать, - вздохнул Петрович. – Даже не знаешь, много это или мало! Но такими темпами у нас вскорости не останется работы.

- Да ну тебя, Петрович! – шутливо ткнул его в плечо Вадим. – Ты ж на пенсию по старости собирался не раньше, чем через десять лет! Вот до тех пор и покопаем. Ты да я, да мы с тобой. Вон Серега, - Вадим кивнул головой в сторону, где стоял парень, - нисколько не переживает. Нам надо пример с него брать.

- Серега вообще, по-моему, никогда и ни за что не переживает, - заметил Женька. – Он наверное остался бы равнодушен, даже если бы на него напал маньяк-насильник.

- Ну уж насильник сумел бы пробудить в нашем Сережке эмоции, - засмеялся Вадим, - будь уверен!

- Оставьте вы паренька в покое, - сделал им замечание Петрович. – Ну нелюдим он. Не повод же это для постоянных упреков и насмешек. Все мы не без странностей.

- Да уж, - согласился Вадим, глубоко затянувшись и с видимым наслаждением выпустив сизый дым через ноздри.

- Вадик, а ты знаешь, что если выпускать дым через ноздри, там целый лес вырастет? - подколол Быка Женька.

- Ага, к моим джунглям как раз пора прибавить небольшую лесополосу, - невозмутимо осадил Вадим.

- А кого еще ждем-то? – спросил Петрович.

- Шурика и Леньку, - ответил Вадим. – Эти, блин, как обычно, опаздывают. Прям как бабы на свидание.

- А Семеныч что? – поинтересовался Петрович. Они с Семенычем были почти ровесниками и считались закадычными друзьями, потому что изредка, по выходным, собирались сыграть в карты или посмотреть футбол.

- Я думал ты знаешь, - удивился Вадим.

- Что знаю? Я ж с ним не в одной квартире живу, - раздраженно прикрикнул на Вадима Петрович. Стоящий все еще в стороне Серега повернулся в их сторону и теперь невозмутимо взирал на всю троицу, ожидая развития событий.

- Семеныч вчера в больницу загремел и инфарктом, - спокойно ответил Вадим. Он отбросил не до конца выкуренную сигарету и уставился на струившийся от нее дымок. – Я правда думал, что ты знаешь. Вы же общались.

- Да не знал я, - Петрович выглядел так, словно получил удар под дых. Новость не на шутку его растревожила. Оно и понятно! Он начал остро осознавать, что и сам далеко не юнец, и не сегодня – завтра может составить приятелю компанию на больничной койке, а то и где поглубже.

- Это все жара, - вставил Женька, - у многих сердце не выдерживает.

- Ничего, поправится, - Вадим как всегда не терял оптимизма, - еще придет нам помогать. Это уж как пить дать! Не унывай, Петрович! – он похлопал по плечу осунувшегося и сразу словно постаревшего на бодрый десяток лет мужчину. – Пойдем, Женек, участки начнем размечать.

Женька с удовольствием подчинился. Ему не хотелось и дальше быть свидетелем огорчения Петровича и действовать человеку на нервы своим присутствием. Пусть этим займется сволочной Серега.

Женька пошел следом за широко шагающим Вадимом в вагончик за рулеткой и колышками. На полпути Вадим немного замедлили шаг и они поравнялись.

- Думаешь я ему зря сказал про Семеныча? – тихо спросил он у Женьки.

- Нет. Он бы и так узнал, рано или поздно. Сам бы спросил, почему он на работу не вышел. Все же в порядке вещей.

- Блин, а мне так не по себе, - в голосе Вадима звучали нотки смущения.

- Да перестань, - Женька всеми силами старался ободрить его, чтобы Вадим не утерял на время своей бесшабашной веселости, - не думай об этом. Можешь, в качестве искупления, организовать завтра поход к Семенычу в больницу.

- Верно мыслишь, дружище! – оживился Вадим. - Так и сделаем. Завтра вечером. А сейчас займемся делом. В конце концов мы за этим сюда и пришли.

Вадим прибавил шагу, и Женька снова отстал. Он даже не пытался догнать бригадира, предпочитая созерцать его широкую спину, пока Вадим не скрылся в темном проеме двери. Только тогда Женька поспешил за ним.