Мы все ехали в трамвае. Сегодня народу очень много. Это и понятно, ведь сегодня праздник – 9 мая, день победы во второй мировой войне. Все помнят эту знаменательную дату. Для кого-то она обозначает осуществление своей долгой надежды, которая не умерла под пулями пулемётов; кто-то знает её по рассказам своих дедушек и просто знакомых - её знают все и все празднуют. Но все равно, под гнетом времени это уже не то, что было раньше. Раньше праздновалось как-то иначе. Оно и понятно. В этом виновато не молодое поколение, которое не понимает должным образом значение этого праздника. В этом виновато время. Оно забирает тех, кто помнит, а без памяти ты идешь по дороге в никуда. Сейчас этот праздник все более и более воспринимается как дополнительный выходной и для некоторых как дополнительный повод. Нет, конечно, ещё многие понимают праздник, но с последним ветераном эта дата будет пестреть только в учебниках как ещё одно пятно в общей истории. Да и сейчас уже многие относятся к выжившим в то время не с почтительностью, а с каким-то раздражением.

Я стояла в трамвае, на каждой остановке все больше и больше народу выходило на «праздничных» улицах. Толпа почти разошлась, и стоять стало намного свободней. Передо мной сидел дед. По нему было видно, что он уже давно пьет не просыхая, одежда давно не видела ни стирки, ни глажки, ни элементарного закроя огромных дырок. И сейчас он сидел и спокойно храпел, облокотившись на окно. Все с небольшим презрением и брезгливостью смотрели на него. Даже кондукторша злилась, что у него уже есть пенсионный, а то (это было видно по её глазам) бы выгнала бы его с радостью как безбилетника. И вот так вот мы ехали, то смотрели на него, то отворачивались. Одна девушка сказала своему парню, взглянув на деда: « ты же не станешь таким, правда? Обещай мне» А он посмотрел так на неё, что стало понятно - он не сможет обещать. Похоже, любит он сглаживать свои проблемы водкой, а она ему прощает. Многие смотрели с отвращением, а некоторые равнодушно. Кто-то плохо пошутил, что он, наверное, едет на вокзал, там отсыпаться или даже жить. Не смешно. Два человека, стоящие с ним радом, улыбнулись из вежливости. Вроде бы всем было как-то по- особому жалко пьянчугу, но из наших глупых социальных устоев никто не подошел, не разбудил, не спросил, пропустил ли тот остановку. И я тоже чувствовала только некое отвращение к нему.

Я очередной раз посмотрела на него и тут он проснулся. Обвел нас всех взглядом, встал. Постоял немного и затем вышел на середину вагона. Повернулся ко всем лицом и начал читать стихи. Это были произведения и известных писателей и тех, чье имя не смогло прорваться в свет. А ещё казалось, что там звучали и его собственные рифмованные слова. Он гласил и гласил. И про армию, и про войну; про свою деревню, про небо.

Он стоял перед окном, сзади проносились деревья, дома, остановки, а, то ли просто пьянчуга, то ли уже бомж говорил как викинг, как Перун- повелитель грома. Мы стояли и слушали, а он все говорил и говорил. Стихи лились. Острые, меткие, многочисленные. Он ветеран, слишком уж он много говорил о войне. Простые строчки, без метафор, без ничего. Самое простое и самое больное - солдатское. Стоял перед нами в оборванных одеждах, немного подпитый, и гласил. Вам не представить, что это такое. А глаза старика выражали столько разных чувств, что их можно сравнит с мировым океаном. Там было все: и решительность, и боль, и тоска, и злоба; понимание, разочарование. Просто все.