Все считают, что небо весной голубого цвета. Я же вижу Нечто цвета расплавленной ртути.
Я поднимаю голову и дышу. Дыхание мое становится все глубже и глубже, каждый следующий вдох все дольше и дольше... Говорят - пары ртути ядовиты. Я поднимаю руки вверх. Это не жест капитуляции, нет. В руках я держу кое-что. В руках - мое сердце. Оно странного бледно-голубого обескровленного цвета, я вижу на нем шрамы. Внимательно смотрю.
Некоторые шрамы на нем глубоки, как овраги - с рваными, еще запекшимися краями. Некоторые - совсем маленькие - еле заметные, узловатыми змейками струящиеся вдоль поверхности. Есть шрамы короткие, но глубокие, как от ранения острым оружием. Есть такие, как небольшие насечки, узорно окаймляющие более крупные. Красиво - если не думать о том, что это сердце. Сердце живого человека. Мое Сердце.
Я молча стою на краю парапета. Внизу - город. Вверху - небо. В руках сердце. Я никуда не спешу. Сегодня время остановилось, стрелки всех часов мира ненадолго замерли.
Я смотрю на Него, подношу к близоруким глазам. И Память - этот величайший художник, что живет во мне, начинает рисовать картины. Я вижу Тебя. Нам по 15, мы одеты в черные куртки и идем по мосту через большую реку. На мосту - ветер, он развевает твои черные непокорные кудри и ерошит мои короткие волосы цвета льна. Мы только познакомились, но будто уже сто лет знаем друг друга. Мы говорим, говорим без умолку, мы говорим о музыке. Вернее - о музыканте. Который умер. Я счастлива. Под нами, золотясь на солнце, течет река. В ту ночь не спала, металась во сне и вспоминала твои зеленые глаза. На следующий день мы не увиделись. Не увиделись мы и через день и через неделю. Я звонила, но в трубке было молчание. Наверное, я неправильно записала номер. Мы встретились только через два месяца случайно на улице, и ты меня не узнал. Наверное, потому, что как всегда был в темных очках, а я успела вовремя отвернуться.
Я поворачиваю Его немного в сторону, чтобы рассеянный свет осветил небольшой шрам идеально ровной формы. Его края напоминают мне зерно овса. Мне 17, тебе 19. Я - неуверенная в себе девочка, которая только научилась играть на гитаре, ты же вполне уверенный в себе хиппующий элемент. Мы познакомились в гостях. Там было шумно и накурено, и в какой-то момент все решили подышать свежим воздухом на крыше девятиэтажного дома. Когда мы поднимались по узкой железной лестнице на чердак, ты подал мне руку. Потом все радостной гурьбой высыпали на крышу и пытались что-то хором распевать. Ты же , подняв глаза к небу, цитировал Гребенщикова. К вечеру начался дождь, и Ты решил проводить меня домой. У меня не было зонта. Почему-то именно меня - у подружки, с которой я пришла, зонта тоже не было. Через неделю Ты меня поцеловал. И продолжал носить надо мной зонт. Твои волосы были цвета воронова крыла, и Ты собирал их в хвост. Потом я тебя подстригла, и с новой стрижкой ты мне понравился еще больше. Мы пили портвейн. Часто ходили в гости к твоим друзьям и слушали музыку. Пели песни под гитару. Но мои почему-то всегда казались слабыми рядом с твоими. Мне было грустно. Ты не дарил мне подарков. А когда стало совсем холодно - ты меня обидел. Я назвала тебя плохо. Мы не виделись две недели. Я позвонила первая. Спросила - Соскучился? - Нет, ответил ты. Сказал, что обедаешь. Сказал, что освободишься через полчаса. Через полчаса ты попросил меня вернуть все книги Карлоса Кастанеды. Я плакала два дня.
А вот большой и глубокий шрам, идущий через все Сердце, наподобие экватора. Нам было по 18. Ты был Человек-Клоун. Носил подтяжки и неизменную улыбку на лице, отчего в углах рта у тебя закладывались ранние морщины. Ты ненавидел искусственные цветы и людей, которые на прогулку в лес брали с собой еду. Ты гладил мои пальцы беличьей кистью, потому что боялся прикоснуться ко мне. Я называла тебя Братом, но ты был мне не Брат. Ты написал книгу о своей любви ко мне. Я плакала, прочтя ее. Ты пил корвалол и сомневался, что доживешь до тридцати. А когда во сне ты встретил двух стариц, ты спросил у них - Станешь ли Великим? Они молча улыбнулись, и мне было горько - что ты спросил их не обо мне. Ты был первым моим мужчиной. Ты был первым мужчиной, которому я рассказала о своей Тайне. Ты ушел, оставив письма и стихи, написанные неровным подчерком с подписью "Соломон". Я храню их до сих пор. Я любила Тебя. А Ты - все еще жив.
Небо цвета ртути становится ниже. Вечереет. Оно бросает блики на много маленьких шрамиков, почти царапин, они разной формы, но одной глубины. Их очень много.
А вот странный шрам - он широкий и большой, но он изгибается спиралью, и невозможно понять - где его начало, а где конец. Ты симпатяга. Симпатичный свободный волчонок. Я - измучена одиночеством. Мое одиночество хочет излиться на тебя патокой. Ты сопротивляешься. Ты Один. Я была плохим дрессировщиком. Мне очень хотелось Любить. Ты пах летним утром в селе. Я назвала тебя Зайчиком. Вечером, ровно через месяц ты сказал, что любишь. Утром я смотрела, как ты спишь, и удивлялась, что такое бывает. Мое сердце таяло. Была весна. Мы много пили и балагурили. Мы были детьми. Я хотела быть с тобой всю жизнь. Но на всю жизнь стала Воином - рядом с тобой, так же как и Ты. Наша война шла постоянно, и не было времени, чтобы передохнуть и перевести дух. Иногда мы убегали от войны в леса и там, лежа на берегу какой-нибудь ручейка придумывали имена для наших будущих детей. В этот момент мы по-настоящему любили друг друга. А ручей тихо смеялся над нами. Но в обычной жизни мы были лишь Воинами, стоящими плечом к плечу. Война. До любви ли? Воюя на одной стороне, мы меж тем делали больно друг другу. Когда я уставала, я пряталась в старый шалаш на краю деревеньки - бросала тебя одного на поле битвы. Я предавала тебя. Набираясь сил, я снова вставала, и мы снова шла в атаку. Ты прощал. Но войне не было конца, и вот снова, я, обессиленная, бросала тебя одного. Так было ни единожды. Я предавала тебя много раз. Но ты снова прощал. Ведь шла война, и, мы были солдаты одной армии. Мы повзрослели и возмужали в этой войне, наши сердца ожесточились. Но мы верили, что однажды она кончится. Мы ошиблись. Эта война была в нас. И однажды Ты оказался слабее меня. Ты устал, силы твои истощились - ты ведь так долго не снимал доспехов. И, когда я не смогла защитить, Ты упал. Ты не умер, но и не остался в строю. Ты был ранен стрелой с опиумом и тебе снятся сны. Твои сны - прекрасны. Ты больше не хочешь войны. Я осталась Одна. Мне больно и страшно. Я хочу закончить эту войну, но не могу. Она - во мне. Я не знаю, может , однажды ты оправишься от ран. И тогда, когда наступит мир без войн, мы снова будем рядом - плечом к плечу. И мы больше не будем Воинами. Мы будем только Мужчина и Женщина, Адам и Ева. А пока... Пока в руках моих тяжелый меч и забрало закрывает мои глаза, полные слез. Воины не плачут.
Небо меняет цвет. Из тяжело-ртутного оно превращается в нежно-серебристое и в воздухе начинает звучать музыка. Музыка. Я вижу еще один шрам. Я знаю эту музыку. В первый раз слышала ее очень давно, так давно, что даже не помню. Но я точно слышала ее. Наверное, это было еще в утробе Матери. Эта музыка прекрасна. Она манит унестись мечтами в весенний день, когда Ты задал мне один сокровенный вопрос. И вот в ответ на этот вопрос - она зазвучала во мне. И я вспомнила, что слыхала ее не раз, и с тех пор я никак не могу запретить ей звучать. Тонкие музыкальные пальцы. Глаза, пестрые как морское дно, если смотреть на него сквозь зеленую волну в приливе. Этой Музыке невозможно сопротивляться, ей можно только подпевать. Она нежна, как дуновение ветерка на рассвете. Как теплые вечерние камни, впитавшие в себя за день дар солнца, как запах смолы, как твой взгляд, в котором я тонула. Воздуха! Воздуха! Ты всегда задавал мне сокровенные вопросы, но сам не мог ответить ни на один из них. Тебе было темно, и ты видел свою звезду. Ты видел, как ярко горела я для тебя. И тебе стало светло от моего света. Но, не рассчитав силы, я обожгла тебя. И ты обиделся, ты плакал, ты испугался. Ведь ты - всего лишь маленький мальчик, Маленький Принц Сент-Экзюпери, который смотрит на небо в поисках навсегда потерянной Своей Планеты. И хотя ты не так уж мал, хотя у тебя уже свои дети, ты так и не можешь простить мне мою неосторожность. И шрам от ожога останется у тебя на груди навсегда. Мне больно. Мне жаль. Но я ведь предупредила сразу - звезды опасны! Игры с Огнем не для маленьких мальчиков.
А небо меж тем уже почти касается плеч. И волосы мои - будто зеркало. В руках моих - Сердце. Я вижу глубокий шрам с рваными и не зажившими краями. Прикасаться к ним больно. Вначале Ты был как лавина. Я была как неопытный лыжник. Меня сбило мощной волной без цвета, и, я потерялась. Я заблудилась в снегу. Я дышала снегом, пила и ела снег, пока не взошло солнце. И этим Солнцем стал Ты. Ты грел меня, ты напоил меня лучами и накормил весенними ветром. Ты научил меня писать шедевры на холсте белоснежных снегов, став моими красками и кистями. Ты воссоздал во мне Микелянджело. Ты воссоздал во мне Вивальди. Я плакала, глядя в твои глаза, потому что была нема от счастья и не могла иначе выразить чувства. ТЫ БЫЛ. Но утро сменяет день, а после вечера приходит ночь. Мне перестало хватать лучей солнца - я стала мерзнуть. Картины мои расстаяли от весенних ручьев, Микелянджело канул в лету, а смычок моей скрипки сломался. Мне стало мало. И ты стал моим Палачом. Я жила в вечной муке, она не заканчивалась ни днем, ни ночью. И тогда я решила покончить с собой. Я подошла к краю глубокого обрыва, и, повернувшись спиной, шагнула назад...
Нет. Тогда я хотела шагнуть назад, но не смогла.
А сейчас…Сейчас я знаю, что хочу жить. Сейчас я держу в руках мое бедное Сердце и пытаюсь прочесть в нем ответы. Но мое обескровленное Сердце молчит. Молчу и я. Молчит город у моих ног.
Стрелки на часах слабо вздрогнули.
Небо... Небо...
Небо весной бывает до слез голубое. Все знают, что небо весной до слез голубое. Я же вижу лишь Нечто цвета расплавленной ртути.
ЯДУ... |
Библиотека // Объявления
