"Она не помнит обо мне.

По крайней мере, мне отчаянно хочется в это верить…

Верить в то, что у судьбы наличествует в закромах необходимое количество песка, для того, чтобы присыпать ровным и недвижимым слоем следы, оставленные нами в коридорах памяти. В то, что вереница лиц и хитросплетение встреч сложились в безупречный по размеру и колору узор заплатки, который закрыл собой прореху на том месте, где должны были находиться мы. В то, что беззвучные волны невыплаканных слез смогли смыть с памятливой души отпечатки моих прикосновений. В то, что время лечит.

Мы безнадежно, бесповоротно, бесконечно далеки. Как разведенные мосты, как разделенные скоростным шоссе деревья, как раскинутые в разные стороны руки. Я настолько свыкся с этой мыслью, холю и лелею ее, что порой становиться не по себе от того, что это может оказаться неправдой. Случайное пересечение маршрутов, зацепившиеся друг за друга приветствия, соприкосновение траекторий взглядов – и все, что так привычно, удобно и комфортно, лопнет, словно радужный мыльный пузырь.

И поэтому.

Я не думаю о ней.

По крайней мере, я очень стараюсь.

Ставлю мыслительный процесс под строгий надзор, вешаю замки, завариваю двери, выставляю пограничный дозор с собаками возле дороги, на которую мне обязательно не надо сворачивать. Стараюсь, в общем. Заливаю свою будничность стратегическими целями и задачами, разбавляю тоником рутины и пью эту гремучую смесь жадными глотками. Лекарство? Анестезия? Да не все ли равно.

С лихорадочным энтузиазмом завожу новых друзей, знакомых и любовниц, меняю один круг общения на другой, абсолютно противоположный. Заполняю сумерки и все, что за ними бликами, блесками, блестками, блеснами, заглатываю ночи с бесшабашной храбростью обезумевшей рыбины, чтобы затем, поутру, порушить страшные сны обломками хард-рока и начать все сначала. Забираюсь в глубину книжных истин и откровений, взлетаю к вершинам нирваны плотских развлечений, бегу по пересеченной местности карьеры и преодолеваю полосу препятствий возникающих неурядиц…

Но не убегаю.

Знакомая мелодия, безжалостно прекрасный закат или слишком громкий звук падающей из крана воды посреди долгой бессонной ночи рушат так долго и тщательно выстраиваемую плотину, словно кособокий песочный кулич. Память заходит непрошеным гостем, хозяйским жестом берет за руку и притягивает к себе в безвременном и мучительно-прекрасном танце…

Когда в первый раз по-настоящему понимаешь, что любовь есть тоже состояние проходящее, то становится безотчетно страшно. До паралича мыслей, ступора ощущений и столбняка желаний. Эта мысль выступает мурашащей волной, начинает вытрясать из разума бессвязные буквы, которые постепенно складываются в "Ну почему же все так?” Спасительная жалость к себе раскрывает бестелесные объятия, в которых так хочется раствориться и все забыть. Твердить себе, что сейчас совсем не то время, о котором настойчиво напоминают те странные числа, которыми испещрены часы и календари, а то самое тогда.

В котором ты гораздо моложе, наивнее и смелее, где ты бескорыстно горишь в священном и испепеляющем пламени своих чувств. Этот огонь выжигает изнутри, но сладкой болью. Кажется, что стрелки часов вошли в какой-то молчаливый заговор, и постоянно меняют скорость своего движения: когда вы вместе, то они несутся по циферблату, словно формулический болид на прямой "старт/финиш”, но стоит только расстаться, как они тут же приклеиваются друг к другу, будто "Суперцементом” обмазанные. И эта ежедневная бесконечность, перемешиваясь с мечтами и стихами, пронизывает все твое естество именно тем самым искрящимся коктейлем…

Но музыка стихает, танец заканчивается, а потом… Потом память сообщает, что на ближайшее время все ее танцы уже обещаны и распределены. И тихо уходит.

В один из таких моментов я и увидел ее. Большую золотисто-черную птицу с серебряными ободками вокруг глаз, сидевшую на подоконнике и внимательно глядевшую мне в лицо. Казалось, что в глубине ее зрачков находится юдоль вселенской печали. Не знаю, что мне помогло тогда сообразить: то ли вата ночной тишины, то ли обугленность нервов на пике эмоционального разлада, а, может быть, дружеская помощь старого приятеля – двенадцатилетнего "Джека”, но я понял. Она – это символ. Черная метка. Последний удар топора, разрубающий канаты. Она прилетает затем, чтобы унести с собой рецепт животворящего напитка. Она забирает любовь.

Не знаю, зачем она залетела ко мне, ведь я был ее клиентом несколько раньше. Может быть, сбилась с курса или просто села передохнуть на долгом пути к пункту назначения и вдруг углядела во мне знакомые черты. Не знаю. Мы лишь молча сидели напротив друг друга, разделенные гранью стекла, и знали все друг о друге. Каждый из нас не завидовал судьбе другого и принимал свою, словно данность. А когда птице понадобилось улетать, я понял, что очень хочу проследить за тем, в какую сторону она направится, для того, чтобы попытаться пробраться в то запретное место, где она живет. Что-то таящееся внутри мне подсказывало, что свою ношу, такую тяжелую и такую же заветную, они тоже хранят там. И если мне повезет, и я справлюсь с этими неожиданно отяжелевшими веками… которые так приятно держать закрытыми…. и медленно кружиться в волокнах…. подступающего… сна….

Утром я нашел себя в кресле у окна. Наступивший день укутывался в привычную пасмурность, по подоконнику барабанили крупные капли дождя, прибивая к намокшей жестяной плоскости перо, искрившее золотом. Я открыл окно, сгреб ладонью свидетельство вчерашней встречи и бережно распрямил его по эту сторону стекла, дабы уверить себя, что произошедшее мне не примерещилось, что это - не бред подвыпившего полуночника.

С той самой минуты во мне стало разгораться страстное желание во чтобы то ни стало разыскать этого пернатого вестника разлуки. Эта мысль стала жизненным стержнем, на который я начал насаживать день за днем, неизбывным стремлением, безжалостно корректировавшим любые планы и задумки, навязчивой, но не оставляющей ни на секунду идеей.

Я увлекся орнитологией, надеясь на то, что моя птица прекрасно известна адептам этой науки, и они лишь не догадываются о ее свойствах. Но не смог отыскать ни в одном атласе и энциклопедии даже отдаленно похожей особи. Все свободное время я мотался по выставкам, встречам и звериным рынкам, а когда мои поиски стали несовместимы с карьерным продвижением, то я, не колеблясь, отринул последнее, как не особо серьезную помеху. Тогда я начал искать уже не причину, а следствие – то есть расспрашивать тех, к кому, по моему мнению, уже прилетала золотая птица разлуки. Выяснилось, что ее появление замечало совсем мизерное количество опрошенных, но даже они не смогли уловить причинно-следственную связь между событиями своей жизни и появлением пернатого ангела печали. Подавляющему большинству же не было никакого дела не только до птиц, но и до всего остального, что происходило сразу же за границей их душевного катаклизма. Но ни те, ни эти не смогли указать мне хотя бы приблизительное направление, в котором мне следовало продолжать свои поиски.

Со временем я научился различать тех, кто, с легкого птичьего крыла, был отмечен печатью печали, благодаря чему приобрел славу весьма популярного психолога, практикующего нестандартную терапию. Я просто рассказывал людям о том, с чем (а, вернее, с кем) столкнулся той памятной для меня ночью. Верили немногие. Но те, кто верил, становились, хотя бы на время, одержимыми этим странным поиском, который становился для них подобием спасительной соломинки.

Я же продолжал гоняться за золотой птицей, постоянно расширяя при этом круг своих поисков. Благодаря им я объездил почти весь мир: вдыхал ледяную пыль Тихого океана, встречал рассвет в карьерах Кордильер, спасался в тиши оазисов от обжигающего дыхания пустыни, посетил все мало-мальски овеянные туманом таинственности точки земного шара. Порой мне казалось, что моя цель уже где-то рядом и буквально за следующим поворотом я наконец-то увижу сияние золотого оперения и глаза, полные бездонной печали. Но. За поворотом был лишь следующий отрезок пути до очередного виража. И остановиться я уже не мог. Нет, я, конечно, понимал, что если попытаться отпустить от себя тоску по утерянной любви, то все со временем образуется и, возможно, если мне повезет, я смогу встретить на своем пути еще одну, не менее прекрасную. Но боль от ухода и страх того, что это никогда не произойдет, постоянно подгоняли меня в пути.

И было еще одно. Все эти потрясения основ своей судьбы я делал для того, чтобы вернуть однажды утерянное. Не себе. Той, которая не помнит обо мне. По крайней мере, я на это надеюсь

Сейчас я уже начинаю чувствовать, что мой путь на исходе, а намеченная и столь желанная цель так и не достигнута. Поэтому я решил передать тебе дело своей жизни, ученик мой и внук мой. Теперь ты знаешь цель моих поисков, и я прошу тебя закончить начатое мной дело, потому что хочу верить в то, что эта дорога все-таки имеет свой конец. А для того, чтобы тебя не останавливали уколы сомнений в моих словах, я отдаю тебе мой сокровенный талисман.”

Сказав это, старик высунул из-под одеяла руку. Иссохшие и пожелтевшие пальцы цепко держали отливавшее золотом черное птичье перо.

Юноша попрощался с тем, кто называл его внуком, несмотря на то, что никогда не имел детей. Затем неслышно прошел по коридору, бережно прикрыл дверь, спустился вниз по лестнице, вышел из дома и оказался во дворе. Держа в руке полученную реликвию, он медленно пошел в сторону набережной.

Лучи озорного майского солнца играли с золотыми волокнами пера, но юноша не обращал на это абсолютно никакого внимания. Все усилия его разума были заняты лишь одним – как бы помочь минутной стрелке поскорей завершить свой полный оборот. Ведь когда это произойдет, он сможет наконец-то увидеть ту, без которой, как кажется, и жить, и дышать невозможно, ту, чье присутствие наполняет необыкновенным светом каждую секунду его жизни, ту, рядом с которой так сладко ловить случайные завистливые взгляды и понимать, что она в данную секунду занимается тем же самым.

Юноша остановился на мосту и внимательно вгляделся в таинственный талисман, на минуту вспомнил обо всех чудесах и жизненных перипетиях, выпавших на долю его наставника, которые должны были не очень-то желанным наследством перейти к нему. Ведь в его душу не заглядывал скорбный взгляд пернатой похитительницы, и он был полон уверенности в том, что постарается сделать все возможное, для того, чтобы избежать подобной встречи.

Он улыбнулся и легким выдохом отправил перо золотой птицы разлуки вниз, в неспешно текущие воды.