Приключения Клеты и Адидаса

Как Клета познакомилась с Адидасом

Клета плыла по черному морю и ничегошеньки себе не подозревала. Одно из ее прилапоушеных уш проронило жемчужную сережку, но Клета ничего такого не знала и потому плыла в хорошем настроении по-лягушачьему, но весьма ладно. Когда же ей удалось доплыть до центра, кто-то вдруг ей сказал: а теперь хватит плыть, теперь вставай и иди. Но я ведь не водомерка и не могу ходить по волнам!..

Да ведь Клета и вправду ничем не схожа была с многолапистой зеленой водомеркой, больше того, она, в принципе, особенно плывущей, ничем не уступала обныкновенной девушке лет с девятнадцати. Потому кто-то с волной вместе взяли и выкинули ее на брег. Благо это песочный брег, подумала Клета, и если мне повезет, и я вздремну, отдохнувши, мне удастся состроить здеся чудную булочную, как у моей тетушки. Это была офигеть как не плохая идея. Ведь мучной бизнес, если, конечно, к нему верно подойти, зараза как выгоден, особенно, если брать в участие тот факт, что в чужом городе, лучше особенно не высовываться со своеобычными бизнесами. Ремесленники ценятся в любом береге, подумала Клета и заснула. Чтоб не схлопотать солнечный удар, она выложила на лоб волнистую фиолетовую медузу, породистую и совершенно не строптивую.

А через несколько часов она ссохлась и стала быть похожа на целлофанчик. Один мой приятель предполагает, что он в прошлой жизни тоже был целлофанчиком, может это и он, отметила про себя Клета, как только проснулась и не нащупала на лбу объемную влажность. Море прибивалось к ее ногам, и она толкала его обратно, - нечего, нечего, говорила она, сперва ты меня выкидываешь, а теперь подлизываешься? Только море было не повинно, оно ведь не могло объяснить Клете, что это судьба, попасть ей в этот день на этот дурацкий берег, потому немного успокоилось и не стало больше волновать девушку. А та отковырнула горсть песка вперемешь с дроблеными ракушками, потом еще одну и еще одну, и, наконец, вдруг увлеклась и вырыла достаточную дыру.

Это была нора, а не дыра! – объясняла Клета мне позже. Из нее она и вырыла Адидаса. Только он еще спал. Тогда она отряхнула его от песка, оттащила на камни и заснула рядом с ним. Потому как, на ее взгляд, это было просто необходимо, увидеть, что ему сниться, чтоб понять, кто он такой на самом деле. Видимо, Адидас был большим охотником поспать, и, больше того, настолько не напрягать себя этим занятием, что аж не дышать и не пускать слюни, как делают многие. На этот берег он пришел не сам, его привезли сюда две каракатицы, одна была в цветастом платьице, а другая голая, но очень уверенная в себе.

Когда Клета поняла, что это то, что ей нужно, Адидас снова оказался зарыт в песке и притоптан сверху. Он обязательно проснется и найдет меня!

Так познакомились Адидас и Клета. У Адидаса с макушки торчали три цветных пера.

Подарок Адидаса

Клета четко была уверенна, что это именно Адидас подарил ей вазку с той крошкой-мышечкой. Иначе больше и некому было делать такие презенции. Так и сяк, но мышка вообще-то отвечала обычностью и схожестью с другими ее сестрами, только вот единственное что – ушки у нее были, как спички, и когда она ими чиркала об внутренние стороны вазки, углядеть можно было искорки. Понятно было, что мышка никогда сама не умудриться вылезти из своего домишки, и еще было понятно, что Клета тоже никогда не возьмет ее в руки. Потому, наверное, соседка отрекомендовала Клете положить вазку с мышкой под ванну, чтоб ей было комфортно, как в подвале и не хотелось рваться в путешествии.

Может, со временем она и забудет, что она мышка, а вообразит, к примеру, что она кто-то другой, кому и полезно жить в вазке. Иначе же наступит смерть – замечала та самая соседка Карповна. Вот и хорошо! Там она и будет теперь жить. И вот теперь каждый раз, как только Клета затевается купаться в ванне, в середине этой процессии она вспоминает, что под ней в вазке сидит Мышка со спичечными ушами. И тогда она говорит себе: по крайней мере, я, если зажелаю, в любой момент могу самостоятельно выбраться из ванной и пойти пошататься где угодно, видишь, как хорошо?

Как Клета решила стать незнакомкой

Клете не нравилось то, как они с Адидасом познакомились. Ей казалось такое знакомство слишком вычудным, и когда у нее спрашивались ее подруги об этом обстоятельстве, Клета безбожно врала и все перекувырковывала настолько, что выходило еще странней и несуразнее настоящего факта. Оттого же, наверное, она и попросила Адидаса, подойдя сзади очень тихо, перервать всякие знакомства с ней на сутки и потом снова встретиться как бы невзначай, но особенно романтично. Хоть и не был Адидас особенно рад такой вот идее Клеты, но остался соглашенный и даже ничего не сказал ей по этому поводу. На следующее утро они снова были не знакомы. Клета целый день отсиделась в кафе и с непривычки ловила в коле себя рывкастые взгляды доверчивых старичков, пришедших в воскресный день, как следует оттянуть стариной, и нескольких лохматых парней в блуджинсах. Идеальный для меня вариант встречи будет, если я буду идти по улице Мельничной, и меня окатит водой проезжающая мимо машина-бордюромойка. И тогда я растерянно буду смотреть по сторонам, и выкручивать мокрые волосы. Вот тогда он обязан пройти мимо, снять с себя рубашку, укутать меня ею, и тихо представиться – А-ди-дас. Вот как было бы неплохо. Клете очень хотелось думать про то, что и Адидас тоже подыскал дельную вариацию их знакомства и уже обставил шашечками карту их города. Но этого не было.

Чехардили сутки. А потом брали под руки недели и вели с собой дальше туда, где Клета и Адидас никак не могли опять сделаться знакомыми. Тем разом в город заехала бригада травяных стригачей, и всем стало не до того. А потом Адидас близко раззнакомился с одним уволившимся стригачем, и они зачастили в море за рапанами. В это время Клета уже успела обсадить разношерстными квитками предоконную клумбу и скапливать урожай. Один раз они чуть было не познакомились, только в город вывалился сальный туман, а по местным традициям это держалось за не самую лучшую обстановку для знакомств. И все разбежались по домам. Это он сразу ушел. Я где-то минут сорок еще стояла у кассы. Ждала. А еще один раз они случайно вместе зашли ночью на одну и ту же улицу. Но было очень темно, и Клета, с какой-то стати, была наряжена в черный мужской фрак Карповны. Околпачена черным длинным цилиндром и окаблучена высокими серебристыми каблучками с цокоточками. Адидас ее не узнал. В принципе, он мог догадаться, что это я. Просто он очень невнимателен. А потом начался сезон перламутровых гроз и калош. Клета надолго простудилась и валялась в теплых носках с горчицей внутри на перине и искрашивала в разные цвета ручные ногти. А потом ей надоело быть незнакомкой, и как только последняя гроза ударила городскую колокольню, и загремело так, что мало не показалось, Клета дала объявление в газету: «познакомлюсь с Адидасом завтра на пляже в восемь». Адидас не читал газет, о предстоящей встрече ему поведала каракатица, та, что уверенная. Клета принесла с собой на знакомство красную кепку и девчачью лопату, которой она перелопатила весь пляж, но так и не вырыла ни одного Адидаса. Потому что один Адидас, тот самый, нужный, все это время прятался за ивой и выжидал, когда же Клета устанет рыться, и что предпримет дальше. Ему, знаете, ни чуточки не было жалко ее сил. Потому что из-за ее прихотей и дуростей они потеряли почти полтора года и может быть даже большее.

Как ошибалась Клета.

Один раз Клета расселась под дождливым облаком и что-то там себе посербывала прямо из щербатого жбанчика. Страшнючее каменное бульдожье рыло глазело на нее, слупившись и выгорев под напористостью тутошнего солнца, со стены старого синего дома.

Какие страшные лепнины! Если б я стала жить во времена изначальных хозяев, я б крепкенько подумала, прежде чем сунуть себя сюда. Клыкастые, намеренные неприветливо львища, небывальские птахи, едва пристыженные женщины с одним и тем же лицом в постности закрытого тучестью неба расположили Клету расширудить фантазией. Старая серебристая ворона пролетела над ее головой, прищуривши правый глаз, громко каркнула и уселась на крыше оглядываемого здания. Клета внимательно осматривала все видимые зауглья, окна и двери, карнизы, крылечки и все другое. В конце концов, я просто утверждаю, что здесь прожили свое две старые девы, повернутые на анахронизме, анахоретизме и анимизме и Пьере Готто. И Клете уже стало предъявляться, где у них примащивалась кухня, где спальня, а где винный отдел, и как по ночам в цвелых сорочках они блудят по обиталищу со свечами и развевающимися от сквозняков седыми космами, как молятся черным богам, спят неподвижно с открытыми глазами и ротищами на каменных ложах. Как смотрят друг на друга, купаясь в полнолунье в грязных тазах, как рисуют на рассвете унылое море, что заглядывает им в окна, как на весь дом смеются во время грозы. Как вызывают бурю и многое другое.

Так к обеду у Клеты организовалась не только середка домины, но и приходящие туда истории, люди, существа и духи. Короче говоря, вконец Клета довольно откинулась на спину в выгоревшую траву, и засекла, что туча марлится, и что вот-вот несколько лучей, хорошенько отдохнувших в первой половине дня, выпалятся наружу и зададут жару. Как же, наверное, удивится Адидас, когда я сходу расскажу ему всю эту историю. Он прямо таки изведется, сомневаясь, откуда же все-таки я знаю эту вот быль, и решит для себя, что я гениальный интуитик, добросердечная чернокнижница, волшебная голова или еще что-то в этом духе. Иногда нужно преподносить ему подобные фокусы, чтоб он знал, что я за штучка на самом деле. От такого допуска Клете сделалось очень бодро, весело, интересно и она закрыла глазки, дабы увидеть сцену, как она рассказывает всю эту легенду, и как Адидас восхищается ее точностью и витийству ее речи. Клета даже вывела на передний план внутренние рассуждения Адидаса по этому поводу. Но они у нее выходили совершено не похожи на натуральность, посему были снова спрятаны обратно.

И вот на самом интересном ей пришлось открыть глаза и даже несколько перепугаться. Я не люблю, когда кто-то вот подходит так близко, когда я ничего не вижу и не подозреваю! Эта была спрыгнувшая с крыши синего дома Ворона. Она тут же подсеменила еще ближе и уставилась на Клету анфас, хоть ей так по птичьим законам было видать не очень. Какие-то тут странные вороны, совсем не такие как у меня в городе. И Клета протянула птице кувшин, в надежде, что, отведав содержимое, каркунья отцепится от нее. Но было не так. Ворона засунула голову в кувшин, немного ее там продержала, а потом высунула, вымокшую, взъерошенную, и снова неприятно каркнула.

Во-первых, я не люблю, когда мне под ухо каркают, а, во-вторых, я не могу понять, что же тебе от меня нужно. Тогда ворона отпрыгнула назад, уставилась прищуренным глазом, и предложила, в награду за угощенье, рассказать Клете историю дома, на который девушка вот уже так долго смотрит и, наверное, страшно любопытится. Я и сама знаю, что это за дом, и что у него за история. Тогда ворона попросила ее рассказать то, что она знает. Клета недолго расценивала стоит ли ей обобщатся с пернатой, но, не удержавшись от вожделения прорепетировать свое выступление перед Адидасом, согласилась.

- Откуда же ты знаешь, как все было на самом деле? – Удивилась птица.

Она подошла к Клете все ближе и вконец уселась на плечо.

- Ты ведь не здешняя. По-мойму, ты гениальный интуитик, добросердечная чернокнижница или волшебная голова, мой тебе карррр. Когда я встречу свою стаю, я обязательно расскажу о тебе. Мое тебе кланенье. – И ворона улетела в город, крепко сцепив клюв.

К вечеру Клета встретила Адидаса на невысокой горе, как они и замышляли, и красочно с вальяжностью рассказала то же, что рассказывала еще в обед серебристой вороне, и замерла, ожидая изумительности. Но Адидас, на удивление, свел себя совсем не так, как договаривались. Вернее Адидас и не договаривался про это с Клетой, просто Клета так столковалась со своим воображением. Он сказал ей, что это совершенно не так, и что на самом деле все было куда иначе. Но то, что она ему рассказала вполне неплохое сказание и достойно быть для заезжих.

Он совершенно не верит в мою отличительность от всех остальных – думала Клета тем вечером позже. – Он и сам не знает правильной истории, хоть он и коренной житель, просто умничает, чтоб ни в коем случае не показаться глупее меня, согласившись, что моя вариация и впрямь правдива. Я обязательно это отмечу для себя в нем.

Клета бормотала, сидя на Набережной. За ее спиной гуляли туристы, почти такие же, как и она была слегка пораньше, вперемешку с местными топтаками. У двух девочек на футболках было написано ее имя. А у одного дедушки – на кепке, а двое парней пронесли, по-видимому, тяжеленную сумку, на которой «kleta» было написано большущими азами. Только Клета этого еще не видела. Она еще больше огорчилась, когда заметила, что и вторая сережка у нее тоже стала отсутствовать.

Как Клета познакомилась с моим папой Юрой, или как Клета фотографировала море

И вот настал тот день, который Клета уже так долго отгоняла от своей квартиры, завидя его утром с террасы. Клета проснулась ранее, чем обычно это планировала, накрасила губы бурячным цветом, напялила резкие гамаши и вышла на улицы. В этот раз казалось, что в городе работает не погода, а масса столбных кондиционеров, либо один огромный кондиционер, где-то ближе к горе. Посему в городе царит идеальная температура для жизни – плюс двадцать один. Двадцать один – это мое постоянное теперь число очень долго! И я теперь на все буду смотреть немного не так, как вчера и прежде, – говорила она, медленно волочащаяся по улице Юрской. На встречу ей катились две коляски с двумя сиделыми малютками неразличного пола и их родительницами. Они неспешно навстретились с Клетой и крайний малыш удивленно глянул на столь яркие уста для такого ранья.

- Ну и что?..

- Ну и ничего, – ответила, уже оборачиваясь, одна из мам.

Дальше Клете встретился небольшой плешивенький старичок и его сявка, почему-то Стакашка. Пожилой дядька пошел на компромисс со Стакашкой и тоже ходил вместе с ней вокруг дерева. Псинка же бодро потявкивала каждый раз, когда ей удавалось нагонять деда и цапать его за штанину.

- Ну и хорошо…

- Что ж тут хорошего-то? Ой! О! – Отвечал, даже не поднимая глаз, плешивенький.

А ста метрами далее Клета заглянула в пыльное окно гидрометеорологической станции, которой никто не мешал там располагаться прямо у всех желающих на глазах. Внутри Клета заметила полутолстую-полухудую, так как до пояса было очень толсто, а после – очень худо, тетку, которая недовольно закачала головой, сразу же приметив подглядывальщицу. Тетка подошла к окну, с хрустом его отперла, отчего на Клету посыпались еще прошлогодние мухи, сухие листья, попавшие меж окна через форточку, несколько случайно выронившихся бычков курящими лаборантами этой службы и всякое такое.

- Когда будет шторм?

- Не скоро, моя дорогая, ой, как не скоро!

И окно снова закрылось.

- Я решила, теперь я буду заинтересовываться чем-то очень приятным и созидательным. Скорей всего, прямо сегодня я начну писать роман про море.

- Ну, я бы тебе не рекомендовал, ты знаешь, много кто в этом месте уже пишут или писали про море. – С терпкой нежностью отсоветовал Адидас.

- Ну, тогда я буду рисовать. Завтра пойду куплю краски и бумагу и нарисую красиво море.

- Клеточка, ну это тоже. Посмотри, весь бульвар в подобных творениях. Здесь все рисуют море.

- Но ты же не рисуешь море?

- Я не рисую море, я вообще ничего не рисую.

Клета отсунулась от Адидаса подальше, почти на край скамейки, но нужно учитывать, что они с самого начала сели не по центру. Там было больше тенька.

- Ну, тогда, и ты уже ничего не имеешь право мне воспротивить, я буду фотографировать. Буду фотографировать море, берег, пляж, горы и чаек.

Адидас спокойно посмотрел на Клету, потом слегка улыбнулся, и предложил ей делать это своим наследственным фотопиратом. Клета была очень возбуждена и рада.

Через две недели у нее было уже столько фотографий моря, волн, песка, летящих чаек, вечерних скал, катеров и примытых на берег ракушек, что ей уже некуда было от них деваться. Да, я могу показать их многим, и даже не исключено, что они у меня купят все до единой. Но я не хочу. Просто не хочу и все тут. Мне жалко, вот что.

А через еще какое-то время Клета сложила их всех и пленку тоже в огромный мешочный рюкзак и пошла на пляж, на котором никогда никого не было. Он был страшно неопрятен и непривычен. Кроме того, весь берег обжили гадостные водоросли, а на дне были колючки. Для полного негодования на пляже выстроилась смотровая вышка, ржавая-прержавая, косистая и со временем переползшая в море. Клета закатила гамаши и залезла на самую верхушку этой ржавой дамы. Больше не хочу фотографировать. Это нудно и дешево. Она вытащила из мешка-рюкзака все самонащелканные фотографии морской тематики, встала и веером раскидала их по морю. Они приземлились на воду, устроившись почему-то не цветным, а белым пледом, так как все они решили упасть лицом в воду. Закон подлости! Тихо высказалась по этому поводу Клета. Она схватилась за поручни и сдуру начала их тормошить, бормоча всякую несусветь. А вышка тем временем решила не потерпеть подобного к себе отношения в столь преклонном возрасте и начала кланяться в бок. Клета перепугано села смирно, но это не помогло, и ржавая продолжала крениться. Клета обернулась на пляж. Но он же обычно был пуст, как карман Адидаса. Но со страху в такие подробности не веришь. И вот, когда она поворачивалась, ее глаза ослепила вспышка и временно их затуманила. А когда они снова аккомодировались, падающая в воду Клета увидела, как на берегу сидит коренастый брюнет лет с полтинник тому назад родившийся. Он уже спрятал фотоаппарат, чтоб не смущать девушку и ковырялся в камешках. И тут Клета заметила, что вышка застряла, она почти была готова утопить Клету в море, но почему-то передумала и застряла в метре над водой.

- Вы кто? – Крикнула фотографу обрадованная бывшая фотолюбительница.

- Я не местный! – Отвечал ей мужчина очень средних лет.

- И я, и я не здешняя, хоть уже давно тут живу, я вас никогда не видела.

- А я приехал недавно сюда насовсем.

- Почему насовсем?

- Я очень люблю этот город, я тут лет тридцать не был, вот, вернулся.

- Почему уехали?

- Служба закончилась, я тут служил.

- Тогда спасите меня, пожалуйста, и я покажу вам город снова.

- Хорошо. – Ответил коренастый, но пока не слишком спешил вставать и заходить в колючий водорослевый берег. А Клета сидела, облокотившись на периллу, и широко улыбалась.