***

- Что ты делал вчера в 18:32?

- Свою девятнадцатую затяжку двадцать третьей за день сигареты, хотя если учитывать то, что твои часы отстают от моих на четыре с половиной минуты, то прикуривал всю ту же двадцать третью.

- А если вспомнить разницу часовых поясов?

- Ты же знаешь, что я до сих пор живу по времени Лондона.

- Не можешь забыть наши ночи на подоконниках дождей?

- Нет, просто никак не доходят руки перевести часы.

- Ты же знаешь, я всегда вижу, когда ты врешь.

- Не знаю. Ты не видишь моих глаз, не слышишь мой голос.

- Ты просто забыл, что мы дышим одним воздухом. Он пропитан твоей неумелой попыткой сказать неправду.

- Скоро дождь все смоет. Через минуту и двенадцать секунд.

- С чего ты взял? Попытка стать пророком?

- Нет, просто смотрю метеоканал.

Как же я рад каплям дождя, стучащим по её карнизу. Пускай смоют соль моих слез. Теперь она никак не сможет догадаться, что я плачу. Все-таки мне тоже иногда везет – дожди Туманного Альбиона явление частое.

- Почему ты плачешь? Мы же скоро увидимся! Я уже купила билеты! Билеты в Рай, как мы с тобой мечтали, помнишь? Зеленые волны, красный песок. Не ты и не я, а мы! Мы будем Безмятежно радоваться присутствию друг друга, так же, как это было тогда…, помнишь? На крышах тех самых звезд, которые ты мне подарил!

- Я только об этом и мечтаю…

Ну вот, рано было радоваться. Или, может быть, стоило сдержать слезы хотя бы на пол минуты? Ну да ладно. Одиночеству осталось жить всего каких-то пять дней, плюс/минус часы и минуты. Знала бы она, как сильно я хочу её поцеловать. Хотя, конечно знает, девятнадцать вечностей не прошли даром. Жду не дождусь коктейля солнечных зайчиков замешанных с её улыбкой.

- Хочешь, я позвоню? У меня есть деньги, честно. Я давно не слышала твой голос!..

- Не стоит, дорогой роуминг, потерпи еще немного. Целую, мне пора на работу.

Извини, просто сюда не дозвонится. Позавчера разобрали последнюю вышку. Нечем было топить печь.

***

Кому-то повезло несказанно – бегать по соляриям. Искать не дорогие путевки на побережья мирового океана. Валятся на крыше высотных домов окраин шумных городов. Ловить загар порами кожи, утолять его жажду увлажняющими кремами «до» и «после». Я загорал в мартеновских печах. Превращал все свое тело в угли по утрам и смывал их плотными струями ледяного душа вечерами. Ожоги заживали по ночам, но ежедневный звонок будильника напоминал о продолжении пыток. За благо хранить свои чувства я ежедневно сжигаю чужие. Такие близкие сердцу, почти материальные слезы чужих душ, орошающие лунные поцелуи. Полеты в никуда, держащиеся за руки. Нежность ежесекундных первых поцелуев, пропитанных влюбленными взглядами сквозь веки.

Они собственноручно отпускают себя в мир воспоминаний, грустно строчат смс, тщетно ждут ответа. Медленно, но верно заставляют себя забыть все то, чего, увы, не вернешь. Обреченно откладывают свои претензии на откат, как материнское: «Не кури. Не кури по утрам. Не кури по утрам на голодный желудок...» А потом просто закрывают глаза и последней болью вырезают счастье из ленты своей жизни. Судорогами пытаются заштопать прореху.

А я – палач, спрятавший душу веками-шторами – провожаю поезда на запад с перевалочной станции в последний путь. Там их не встречают. Просто рейс еще никогда не доезжал до конечной.

Вокзал. Запах окурков остужают мутного цвета платки наивных «До свидания». Платформа №2 пуста. Запасный путь. Вагон один. СВ. Проводница, перечитывающая любовь Ремарка. В СВ не берут абы кого. Дешевый шкалик коньяка голосит тремя звездами – в подарок на сон грядущий. Пятиконечные вера, надежда и любовь конечной секундой вливаются душу. Балластом тянут на дно сна.

- Спокойной ночи. Я вас разбужу, как будем подъезжать, - проголосила на автомате между 121-ой и 122-ой страницами «Жизни Взаймы». Поезд идет на восход.

***

Двугорбые облака караваном пересекают юго-западный район Царства Небесного, обрубая верхушки кленов, своими остро заточенными покрышками. Раненые листья летят ко мне, видно надеются, что у меня есть нитки и желание их заштопать. Все свои глаза отвожу в сторону. Рисую картину безразличия. Караван молочных облаков пополам разрывается ветрами моей отрешенности. Успели – проскочили мимо. А вот и ты. Мари, как? Откуда? Вершина оборванной сплошной, залитая лунным зеркалом. Куда ты? Стой! Оседлав китайского дракона, мчишься прочь. Дорогой от меня. Наверное, для тебя это один единственный верный путь. А за тобой бесконечной вереницей тянутся мои мечты, окольцованные кандалами твоих «не желаний». Во впадинах их глаз лишь соленая пустота. Свету не дано туда проникнуть. Плачь, бьющихся в истерике обреченных. Тише, нет, не надо… Не этого не вынесу. Нет!.. Н-е-е-е-е-т!!

- Н-е-е-е-е-т!! – рвалось из груди. Полет растянутого гласного звука казался бесконечным, будто бы я спортсмен в тридевятом поколении, или же просто умудрился чисто пройти допинг контроль.

Держал себя в руках. Обнимал рвущееся куда-то сердце. Страх – пасынок любви – та грубая материя, что всегда занимает второе место по скорости перегона крови из души к вискам. Романтический шансон чугунных шпал звучал в унисон толкающемуся сердцу. Минуту спустя жар сменился ознобом, температура капель пота приблизилась к нулю, а сердце потеряло контроль над музыкой железнодорожного полотна. Теперь я живу медленнее, чем рвусь к тебе.

- Утро доброе, чай будете?

- Зеленый без сахара, пожалуйста.

Проводница улыбнулась и прикрыла дверь. Сквозь бешеный поток сонных мыслей я различал её модельную поступь. Аэрофлот много потерял.

- Большое спасибо, - обжигающий напиток разливался по телу, снимая ледяные капли со спины.

- Составить вам компанию?

- Нет, спасибо, составьте для меня одиночество.

От одного только понимания скорейшей встречи становилось светло. И даже беззвездный мрак за окном не мог это «светло» потушить. Восход через три часа, двадцать одну минуту. Сквозь грезы вздрагивал от стона тормозного пути. Все чаще и чаще. Вагоны цеплялись один за другим. Купе. Плацкарт. Шумели зажиточные пассажиры – умоляли о санкционированном переезде в единственный СВ, кусали взятками честность топ-проводницы. Бесшумное ожидание ЕЁ нарушалось ежесекундно. Минуты в вечность. Тщетно крутил колесико механических часов.

***

Восход. Солнце золотым дождем открыло двери в полупустую сонную вокзальную суету. Лучи-капли пролились по дуге неба. Задержались у перрона, чуть хлебнули нежности в ЕЁ глазах и потекли за крышу вокзала, за вокзальную площадь, за край моего зрения.

Вокруг радуги её глаз узорным ободком крутился радостный блеск нетерпения. Кривые полосы розового хаотичным течением прописали STAR на обтянувшей её тело футболке. Надпись тянулась от бедра через плечо наверх. Моя звездочка. Коротенькие шортики. Стройные ножки. Нагламуренные балетки. Немного ложного шарма от кутюр – она всегда будет для меня лишь наивной девочкой. Такой, какой я встретил её впервые. Уже потом – Афродита, королева Франции, фаворитка Петра I, прима БДТ, аниматор Tunnel-London.

Запрыгнула ко мне на руки. Расплескала сладкие слезы. Раскружила меня, приложившись кубами к касательной счастья. Мари. Или же, на время, – Мэри?

- Мари, как я рад тебя видеть! – я держал её глаза напротив своих. Мари перекрестила пальцы напротив своих губ и чуть слышно произнесла:

- По-том…

Чуть потянувшись, она пересекла параллельные наших губ, протащив меня секундой между сладостью всех миров и всех времен. Излюбленный магами-волшебниками щелчок и искусство монтажа одним лишь желанием подняло нас к ней домой. Все минутные радости, ушедшие вековыми жертвами, воплотились изгибами её тела, пластикой движений, теплом губ. Как огонь, она поглотила мои мечты, перенеся их на уровень оранжевой страсти. Её руки кружевами плелись по моему телу. Жадно хватая воздух вторя движениям тела, эхом своего присутствия ласкала мысли, вплоть до кончиков волос.

Она источала аромат женственности и страсти, окаймленный в парфюм Prada. Аромат, пробивающий все иллюзии на своем пути, насквозь протыкающий мои страхи. Заставляющий понять, что все было не зря. Что мое сердце бьется только тогда, когда рядом пульсирует её душа…

Экстазом спустя Мари, словно ребенок, сжалась в комочек сна, прижав к себе остатки наслаждения. Окунулась в переживание нас. Где-то там, в зазеркалье. Там, куда можно войти лишь одетым в детскую веру. Я чуть старше.

***

Звезды стучали в открытые форточки. Веками учились быть тактичными и потому боялись зайти без приглашения. Промолчал. Больше мне не нужно. Все равно затмит их одним своим топом. Нажал на repeat. Не получилось. Рядом с ней чувствам не дано повторяться.

Как пламя вечного огня. Линии его языков безмятежно прекрасны, ласками обнимают, доводя серотанин до температуры кипения. Всегда разные. Всегда истинно неизменно прекрасные. Дышат теплом. Вдыхаю её выдохи.

Семь раз пальцами по телефонной трубке. Связисты-импульсы ехидно стрекотали, забирая её из моих объятий. Потом Мари пряталась за лейблами. Молча. Боясь потревожить мои закрытые глаза. В турке топила шоколад, разбавленный молоком. Остужала распахнутыми окнами.

Обжигая небо сладким поцелуем, она наблюдала за мнимой безмятежностью ночи Лондонских окраин. Пытала тишину взглядом. Та отвечала сверчками – заливала комплементами её полные чувства глаза. На последнем глотке она подмигнула собеседнику и бесшумной грацией затворила деревянные ставни. Тишина так и не успела вдоволь надышаться её запахами.

Влюбленной девочкой она опустилась на пол, приблизив к глазам коленки. Подтянула импровизированную столешницу – Фиесту Хемингуэя – и обняла простенькую чернильную ручку. Перо радовалось бархату её кожи, каратным блеском отражала блеск её глаз, аккуратно выводило буквы, украшая их легкой узорностью своей радости. Мари зубами ласкала свою нижнюю губу. Причудливо смотрела на бесполезный потолок, в поисках слов, способных рассказать о её мыслях. Но любовь отказывалась от целлулоидного плена, бежала в мои сны. Пробный росчерк. Ещё и ещё…

Потом сигнал такси. Шорох нежно прикрываемой двери. Музыка мягкой поступи вниз по лестнице.

***

Вокзальная площадь жадно открывала рты, ловя слезы мутного космоса, что прятался за рваными облаками. Чуть пропускал солнечные лучики под углом счастья. Согревал ими падающие капли. Многолюдный вокзал. Светлая грусть проводов. Все те же платки, гусеница из вагонов, теплые улыбки. И лишь мой СВ уйдет в никуда. Далеко и на долго. Но ведь «на долго» совсем не значит – навсегда. Отнюдь. Закрыл купе. Плотно задернул занавески. И, чуть тронулся состав, достал из сердца её мысли, завернутые в шелк.

Внеформатный лист был сложен вчетверо. Наверное, так лучше сохранялся запах её прикосновений. Чуть слышно, чтоб не потревожить мысли, спрятанные в перегибах бумаги, разворачивал сверток её нежности. Ловил чернильные узоры губами. Читал о нашей бесконечности.

Ведь мы живем на Земле, на планете бесконечных чувств, спрятанных в многоцветную праздничную обертку цинизма. А Земля – не шар, мчащийся по орбите, закрученный вокруг своей оси древними магами. Земля – это эго наших чувств, покрытое неровными волнами наших эмоций. И потому, если шагнуть по параллельным полосам, рано или поздно можно их пересечь на пути оборота в сорок тысяч километров. Было бы желание идти, а разрушить можно и вековые аксиомы. И год за годом мы шагаем уверенной поступью, влекомые одной лишь верой в божественную силу наших желаний. И мы платим вечной жизнью за моменты счастья, которые не сравнятся с экстазом звезд и планет.

И наше море чуть больше, чем мировой океан. Ведь в него впадают реки наших чувств и невидимые капли шелковых дождей. Прощай. За занавеской летят пустыни. Мелькают диковинные звери, качая на прощанье головой, и беспородные деревья подмигивают глазами-листьями. За ними горы, заснеженные вершины которых по-детски мечтают дотянуться до солнца. Потом солнечные архипелаги. Города людей. Долины мыслей. И мой поезд идет на Восход. Ведь земля круглая и её можно обойти вокруг, ни встретив края света. И я иду к ней, просто чуть странным путем.

До встречи в новой жизни. Осталось всего ничего.