Де Люп

- Мерзавец.

- Знаю.

Кулаки рыцаря сжались и разжались в бессилии. Получился не вызов, а констатация факта. Я смотрел на него с высоты трона, усмехаясь. Над моей головой, на стене точно так же скалился с герба вислоухий волчонок, на которого я всего пять лет, как перестал походить. Гость становился предсказуем. Скучно.

- Ребята, выкиньте сэра рыцаря за ворота голым.

С весёлым гоготом мои охотники утащили упирающуюся жертву из тронного зала. Приевшиеся проклятья выкрикивались звенящим от ярости голосом со двора. Тоже не ново. Сквернословие – это слабость.

Из бойницы я посмотрел, как нагого человека выкинули в пыль дороги. Ну, сделай же что-нибудь! Нет. Постучал кулаками в безвинную дорогу, поднялся и побрёл отсюда. Я отложил арбалет. Расхотелось.

И проснулся.

Неспешные шаги по коридору, возня, плеск. Под дверью просунулись миски, и опостылевший голос сказал:

- Де Люп, ешь. Торги - после полудня. Но желающих столько собралось, что герцог явно устоит охоту вскладчину, чтобы никого не обидеть.

- Сухожилия подрезать не будут?

- Не. Тебя слишком сильно хотят. Не уйдёшь.

Названный де Люпом мрачно усмехнулся, словно оскалился. Прошептал:

- Сегодня.

Это слово заставило вздрогнуть. Ледяное дыхание неотвратимости на затылке... . Но, взявшись за объедки с герцогской кухни, молодой человек сказал темноте своей камеры:

- Нет, я прожил весёлую жизнь – этого не отнимешь. Жаль, не понял – для чего жил.

А ещё эти сны – воспоминания, подробные куски, словно листки из дневника. Магически наведённые – ясно. Но зачем? Полгода, которых он просидел в казематах герцога фон Грёстберна, было мало, чтобы вспомнить всех, кто имел претензии.

Молодой человек со вкусом потянулся, запустил сильные пальцы в гриву спутанных волос, почесал широкую грудь и встряхнулся, как зверь, всем телом. Несколько секунд сидел неподвижно, потом поднял голову. Нет, в этих серых с жёлтым глазах давно не появлялся страх. Там прочно обосновалась мертвенная скука. Циничный взгляд старика был ответом разнообразию мира: ну, удиви меня чем-нибудь!.. я так долго жду... .

- Может, в смерти что-то есть? Но тихо я не уйду. Я всё ещё хочу найти... .

Облизав миски, узник выпихнул их наружу, встал на руки и прошёлся все шесть шагов до стены с окошком. Стукнулся в неё пятками, рыгнул и отжался двадцать раз. Тело было в порядке – герцог не портил свой товар, а молодой человек ценил своё здоровье.

Усевшись посреди камеры, узник стал ждать. Это он умел.

Грохот тяжёлых башмаков по ступеням, скрип хороших сапог. Миски отлетели от пинка и запрыгали вдаль по коридору. Лязгнули замки, и жизнерадостный басок посоветовал:

- Отойди к стене, крестник, не балуй.

- Не волнуйтесь, развлечение не испорчу, герцог, мне самому интересно.

В дверь первыми сунулись два арбалетчика. Потом, пыхтя, затащили жаровню. В камере стало светлее. Узник прищурился болезненно на яркие угли – отвык. Кузнец брякнул инструментом, мельком оглянувшись на хозяина в дверном проёме.

- Иди, крёстный, не майся, гости ждут. Я скоро поднимусь к вам, - молодой человек мило улыбнулся. Герцог хохотнул, довольный и, действительно, ушёл.

- Патлы подбери, - хмуро процедил кузнец и достал железный ошейник. – Голову я бы тебе размозжил с удовольствием, тварь... .

Но работу свою сделал профессионально. Удерживая щипцами, запаял плотно севший ошейник. Забил в кандалы ноги, руки за спиной и продел общую цепь. Узник остался равнодушен к лёгким ожогам.

Коридор, лестница, лестница, новые запахи, всё больше света. Охрана сменила арбалеты на клинки. Наточенная сталь кольнула под рёбра, когда все остановились перед дверью во двор замка. Узника прижали к стене напротив узкого витражного оконца. Он щурился на разноцветный свет, понимая, что ему дают привыкнуть. Из окошка под потолком его камеры свет сочился так жидко, да и выходило оно на винтовую лестницу башни. Все стояли напряжённо, вслушиваясь в невнятные звуки снаружи. Молодой человек в упор рассматривал охранников. Нет, эти не дрогнут – из старого отряда охотников герцога. Форма, вроде, у всех одинаковая, но рукоятки у засапожных ножей разные, да ещё всякие нашитые то там, то сям шнурочки, пёрышки, то костяной браслет, то еле видное за воротником искусное ожерелье из игл дикобраза. Индивидуальности, а не солдаты. Такие работают не в службу, а в дружбу. Сильный стимул. Узник усмехнулся невесёлым воспоминаниям. И тут же его усмешка стала ещё шире – он сообразил, что бывалые воины сдерживают дыхание возле него – запах немытого тела, видимо, был ещё тот. Дверь распахнулась с приказом:

- Выводите!

- Проветримся, - прошептал молодой человек, нагибаясь под низкой притолокой. Распрямившись, он огляделся сквозь сомкнутые ресницы.

Полуденное солнце заблаговременно занавесили лёгкими облачками, чтобы уважаемые жители восьми королевств не изнывали от жары на просторнейшем внутреннем дворе замка фон Грёстберна.

Вопли и улюлюканье, доносились только с дальней части двора и проулков, где за эльфийским невидимым барьером теснились разные сословия, не имеющие достаточно сбережений, чтобы участвовать в знаменитых торгах герцога. По внутреннему кругу собравшихся, отблескивавших золотым шитьём, лишь пробежался зловещий шепоток при появлении узника. Молодого человека провели на возвышение из нескольких отёсанных гранитных глыб в рост человека, где уже стояли герцог и несколько экспертов-поручителей. Фон Грёстберн задумчиво дописывал какие-то бумаги, позволяя публике полностью насладиться видом выставленного товара и накаляя момент. За что молодой человек ценил своего крёстного, так это – за умение держать ситуацию под контролем.

Подняв глаза, словно только что вспомнив – зачем он здесь, герцог добродушно улыбнулся и развёл руками, словно обнимая всё собравшееся сообщество хмурых лиц.

- Дамы и господа всех уважаемых сословий из королевств наших Родных земель, сегодня, против всех традиций, я выставляю на торги всего один лот.

Почти театральная пауза. Нервный смешок из толпы, чьё-то нетерпеливое рычание... .

- Это урождённый Ву-Уве-Лик виконт Дюпюи, впрочем, отказавшийся от титула и более известный в народе как бездушная тварь де Люп.

Молодой человек безмятежно рассматривал ненавидящие его глаза толпы. Кого-то он помнил, кого-то знал, о ком-то сразу же составил мнение по внешнему виду и мелким жестам.

- Это действительно он? Грязью зарос сильно, не понять, - влез поперёк эффектной речи начавший полнеть гигант с гербом маркграфа на ярком плаще.

- Зато, сразу понять, Бальтазар, что я у крёстного не как сыр в масле катался, как шептались за спинами некоторые, - негромко ответил молодой человек.

- Язык острый, как у де Люпа, но мы хотим знать, за что платим, - поддержал маркграфа старик со страшными шрамами на лице и золотой рукой.

- Ваше право, - согласился фон Грёстберн.

- Крёстный, тебя обвинили в мошенничестве, - заметил тихо де Люп.

- Я читаю между строк, только когда мне это выгодно. Не балуй, Лик, - и приказал поручителям. – Раздеть.

Ветхая рубашка расползлась в лоскуты, кожаные штаны собрались срезать ножами, но тут возмущённо выкрикнули:

- Здесь же дамы!

- Дамы и не возражали, - ответил мрачно де Люп. – Мне нечего стыдиться, сэр Уоллтроп, как и вам.

Низенький, кривой лорд, задрапированный в рельефные доспехи под атлета, втянул голову под непроизвольно прорвавшиеся смешки соседей.

По жесту герцога, де Люпа развернули спиной к публике, чтобы все могли увидеть узкую полосу серого меха на его спине и волчий хвост. Фон Грёстберн выразительно поднял тяжёлую бровь, глядя на крестника, и тот вяло махнул хвостом для демонстрации.

- Он, - сказал женский голос то, что подумали многие.

- А, Виулинне. Эльфы и месть – такое возможно? Опустились до людей, ваша безупречность?

- Я не участвую, я наблюдаю, - эльфийка с достоинством объяснила свою позицию в торгах.

- Так вся жизнь и пройдёт, - подвёл итог де Люп. – Даже вечная.

- Больше вопросов по лоту нет? – прекратил поднимающийся шёпот герцог.

- Кандалы тварь удержат, если он в волка перекинется? – выкрикнул один из гоблинов, тут же получив тычок в бок от родственника.

- Я в ошейнике. Читай инструкцию к товару или попроси – тебе почитают, - проворчал де Люп, распознав горный клан – воров гномских гробниц. Сам и гробницы грабил и их грабителей, видел, как гоблины гибли десятками в каменных ловушках, не умея прочитать гномские схемы и карты.

- Тогда начнём прикидочные торги, - объявил герцог, вооружаясь посохом церимонимейстера. – Естественно, при захвате Дюпюи я потратил силы, время и средства. Мне необходимо возместить издержки, потому я ставлю первоначальную сумму в триста пятьдесят золотых.

Посох утвердительно стукнул в камень. В этом месте была уже порядочная выбоина, и де Люп вскользь подумал – скольких же врагов общества так продал, крёстный? Хороший он мужик, всё-таки. Главное, что сумел найти любимое дело, деньги с этого теперь имеет и свою неординарность реализует. Даже завидно, какая надёжная и полная жизнь получается. Но Лик чувствовал, что это – не для него. Мало. Чего-то не хватает. Долгие разговоры с крёстным приводили всегда к одному и тому же: всегда добродушный и внимательный, герцог сначала бесился, а потом сидел с потерянными глазами, шепча: «Не понимаю, не понимаю...». Лик злился на себя, что не может объяснить сам свои мысли, догадки, ощущения, словно упускал нечто крайне важное; тогда замыкался или шутил, заминая чувство странной неловкости.

Поиски этого неуловимого «нечто» и привели молодого человека к тому, что его прокляли де Люпом, бездушным, и все восемь королей объявили нежитью. Но сил и опыта поймать тварь хватило только у лучшего охотника за головами Родных земель – крёстного – старинного друга дяди Лика, знавшего парня ещё с младенчества. Связанному, озлобленному предательством волчонку герцог сказал тогда, что раскачивать устои общества он не позволит никому и никогда. И Лик успокоился, поняв, что крёстный просто защищает своё нелегко давшееся счастье этой жизни. После, де Люп понял, что сам сглупил, ошибся, ослабив контроль над новичками, прибывавшими в его бесшабашные отряды. А за ошибки надо платить.

Фон Грёстберн чуть повысил голос, став вдруг необычайно серьёзным и торжественным:

- Доблестные господа, милосердные дамы, я взываю к вашей блистающей чести, чувству кристальной справедливости и по-братски объединившей нас здесь праведной мести. Вы все в равной степени желаете получить в полное право своей ярости этот лот. Во избежание излишних здесь, среди единомышленников, обид и споров, я предлагаю сделать де Люпа жертвой в завтрашней охоте мстителей! И пусть всё решит удача и равные шансы увидеть страх и беспомощность ненавистного всем Волка!

Кое-кто из рассчитывавших выиграть торги неодобрительно скривился, но герцога горячо поддержала группа дворян средней руки. Честно говоря, де Люп холодел от мысли достаться этим обедневшим, захудалым ревнителям рыцарских традиций. Они тешились призрачной надеждой выкупить месть вскладчину и насладились бы ею на каждую с трудом наскрябанную монетку. Жестокие люди жестоких обстоятельств. Ограниченные догмами и бедностью, воспевающие своё упрощённо-аскетическое бытиё, но всегда мечтающие перебраться из деревянных рамок в золочёные.

Фон Грёстберн умело ловил волну, угождая и тем, и этим:

- Сам я несу некоторые убытки в этом акте справедливости, но общее благо мне дороже. Однако, остаётся трофей предстоящей охоты – шкура де Люпа! Распродаётся по частям на вымпелы, победные шнуры, переплёты книг скорби по его невинным жертвам, обереги для девушек и младенцев, украшения и для магических ритуалов. А так же его знаменитые клыки. Итак, первый лот – хвост де Люпа. Пойдёт как бунчук для шлема, герба или стяга, дамам – украшение причёски, платья, каминной полки или станет милой игрушкой для любимой кошки.

- Крёстный, я тебя обожаю, - восхищённым шёпотом признался де Люп. – Наваришься в несколько раз, разденешь их до нитки, и всё равно тебя будут считать справедливым и благородным. Мастер.

Герцог перекинул посох придворному гофмейстеру: дальше – уже семечки, справится и этот королевский шоумейкер. Всё идёт своим чередом. Жизнь прекрасна, если сам её такой делаешь. И существует закон причин и следствий, учитывая который... . Герцог проследил за остановшимся на толпе взглядом крестника. Молодец, мальчишка – его интуиции позавидовать можно. Фон Грёстберн кивком подозвал одного из егерей и сказал тому на ухо:

- Слева крайний старик в синем – погаси с магом.

Проследил, как указанный человек вдруг задеревенел бездвижно и пояснил сам себе:

- Нечего мне тут на крестника бесплатно покушаться. Покалечат ещё. А ему завтра бегать и бегать... .

Два самых дорогих лота – хвост и клыки – после напряжённых торгов ушли к самым богатым представителям Родных земель. Лорд Хаттуэй скрежетал зубами под глухим шлемом, понимая, что ему не перекупить вожделенный хвост у Синей королевы оборотней. Идеальные черты полудраконессы исказила жестокая радость, когда никто не посмел перебить её баснословную цену. Она прошипела де Люпу:

- Месть цены не имеет. За сына и мужа, тварь... .

- Я же им помог. Они мечтали убить друг друга. Жажда власти и страх за власть... .

Шепелявый голос из-за шлема едва можно было разобрать:

- Сговорились. Куда ни плюнь – оборотни. Одна свора. Расплодились.

- Я не оборотень, я – волк, - поправил лорда Хаттуэя де Люп. – Привет, полчеловека. Ты-то точно не расплодишься.

Разъярённого, брызгающего сквозь забрало слюной лорда едва удержали на месте:

- Я вырву клыки из твоей поганой пасти, тварь! Они мои! Понял, теперь мои!!

Волк пожал плечом, ответив:

- А ты был моим раньше, - и демонстративно облизнулся, вспомнив вкус мяса красавчика Хаттуэя. – Надо было доесть. В память о совращённых тобой мальчиках.

Все знали или догадывались. Все смущённо промолчали. У богатых бывают причуды... .

Не слышал этих словесных игр золоторукий старик. Сухой кулак живой руки затрясся в воздухе в бессильной мечте опуститься на ненавистное лицо. Надломленный голос выкрикнул:

- Ты...ты..! Отродье, ты сожрал мою Кристину! Я хочу купить его чёрное сердце, если оно вообще есть у него! Я положу это проклятое сердце на могилу дочери и её жениха! Пусть дети порадуются... .

Эксперт-поручитель понял старого генерала буквально: подошёл к де Люпу и приложил ухо к его груди. Потом объявил:

- Сердце есть. Можно выставить лотом.

Не слушая бодрого голоска королевского гофмейстера, волк сказал:

- Ваше сердце не выдержало бы, генерал, увидь вы Кристину Бёлль. То, что от неё осталось после её жениха. Я его знал. Не успел. Убил ублюдка. А её съел, чтобы не поднялась, - и совсем тихо, для себя. – Ел и плакал.

Но старики глухи к словам молодых. Сердце было продано.

- Дальше, дальше! – нетерпеливо кричали в рядах. Герцог чуть покачал головой, о чём-то задумавшись. Поглядел странно на крестника. Поджал губы.

Шкуру распродавали полосками. Купившие очередной лоскуток, указанный экспертом, эмоционально выкрикивали свои претензии де Люпу, проклиная его и живописуя предстоящую месть. Волк не оставался в долгу, веселя народ и всё больше раздражая своих мстителей.

Визжащая кучка гоблинов сыпала настолько яркими вывертами оскорблений, что многие морщились и демонстративно затыкали уши. Де Люп вспомнил, как прирезал их царя, лживого до маразма вымогателя, втихую травившего беременных наследниками жён. Проворчал смешливо:

- Пока меня ловили, наконец-таки объединились с долинными кланами. Совет союза племён будет получше царька-самодура. М?

Холодный голос потомственного рыцаря обвинял за строго молчащую группу седовласых сотоварищей:

- Ты обесчестил наших сыновей, надругался над рыцарскими уставами! Ты подрывал веру в дух и букву законов королевств, издевался над достойнейшими родами! Смерть – это ничтожно мало для такой чёрной души, которую и земля носить не должна! Нашим детям пришлось покинуть родные семьи, друзей, любимых, чтобы скрыться от позора, лежащего на них!

- Я выпорол недорослей. Всего лишь. Явились весёлой ватагой меня убивать...

- Вызвать на поединок чести чудовище Дюпюи! – крикнул один из стариков в праведном гневе.

- Всемером? Хм. Семь мальчишек, убитых с честью... Не дождётесь, - де Люп весело оскалился, но усмешка быстро соскользнула с его лица. – Я – проще. Если вижу две разорённые и изнасилованные деревни и банду рыцарских отпрысков, веду себя адекватно – насилую и убиваю.

- Убийца!.. – пришёл полузадушенный выкрик из задних рядов. Де Люп стыло взглянул на кучку дворян второго королевства:

- Знаю.

Крёстный не удержался, прыснув в кулак... .

Торги шли своим чередом, волк ёрничал. Участники и зрители то смеялись, то свирепели.

- Мой сын, мой сын! Чудовище, ты заколдовал его! – в де Люпа полетел веер. Беспомощной бабочкой ударил в широкую грудь. – Превратил в своё бездушное подобие! Проклинаю, колдун! Верни душу моему мальчику! Его удерживают только святые стены и заботы отца настоятеля... .

Де Люп прислушался, удивившись, потом скривился досадливо. Обернулся к Грёсберну, не слушая княгиню, сказал:

- Упекли Винсента в монастырь. Крёстный, не дай пропасть мальчишке. Похоже, после нашей встречи, он начал искать ответы сам.

- Братик, братик мой! Что ты сделал с ним, убийца?! Я, урождённая и наследственная баронесса цут Миткин! Мой милый Вильгельм исчез! Ты его съел во время какой-нибудь своей отвратительной оргии, убийца невинных!

Молодая дамочка расплакалась, ей сочувствовали близстоящие. Злой голос де Люпа скрежетнул над головами:

- Наследная, говоришь... . Вильгельм – романтический дурачок, старший братик – единственное препятствие к наследству? Был, значит. Я его предупреждал... .

Взрыв возмущённых воплей де Люп не услышал уже, вдруг споткнувшись взглядом о тёмно-фиолетовый цвет плаща с глубоким капюшоном. Легко пройдя сквозь занятую самой собой галдящую массу знати, неуловимо знакомая фигура в фиолетовом встала укоризненно невдалеке. Волк, бледнея, не веря себе, потянулся вперёд. Звякнули, напоминая о себе, цепи. Де Люп опустился на колени, не видя ничего, кроме темноты под фиолетовым капюшоном, не чувствуя ничего, кроме боли в душе, надежды, стыда, облегчения. Пересохшие вмиг его губы горячечным шёпотом заклинали видение:

- Прошу, прошу вас, не исчезайте, ради всего святого. Умоляю... я нашёл... я понимаю, что мне никогда... никогда не получить прощения... я вёл себя как отвратительный идиот!.. ненавидьте – вы правы, но всё равно ещё раз прошу... я виноват... . Я искал потом вас! ... нигде, никто... я нашёл способ! Понимаете?! Я только не успел... я вас искал, чтобы рассказать, как можно его вернуть. Все записи у крёстного, он понимает... . Я виноват. Я виноват. Зарёкся помогать, если не просят... . Вытащите его, живите... . За такую боль не прощают, я понимаю... только живите, пожалуйста!..

Доли секунд на запутанные слова с болью покаяния. Крёстный всё понял сразу, оказавшись рядом с изящной фигурой в плаще.

- Миледи. Парень оставил вам некоторые бумаги. Прошу вас, пройдёмте в мой кабинет, если вас это не затруднит... .

Зелёные глаза взглянули на герцога. Тонкая рука поднялась согласно:

- Пойдёмте.

Закованный волк на коленях проводил больным взглядом фиолетовый цвет, вздохнул судорожно, вдруг почувствовав неимоверное облегчение. Поднял голову, хищно усмехнулся толпе и рывком вспрыгнул на ноги. Переспрашивали, пожимали плечами, недовольно кривились; пусть их... Голос гофмейстера не умолкал, поймал внимание знати горстью искристых слов и вновь повёл торги, взвинчивая ажиотаж публики. Де Люп отстранённо прислушивался к себе. Что означают подобные волны чувств? Это искренне? Да. Похоже... . Это больно, это сжигает что-то внутри. Если не побояться, не сбиться, не думать, то потом словно на миг вырастают крылья. Сильные, вольные... твои.

Что же делать? Совершать ошибки, сознаваться в них, исправлять; так освободиться от наросшей шелухи? Скорее, только от одной из множества шелушек на заскорузлой душе... . Где-то рядом, где-то тут этот странный путь в никуда, который так упорно нащупывал проклятый всеми восьмью королями... Тонкая нитка, паутинка, отголосок чувства, смутное ощущение. Почему это мнится истиной? Не спрашивай. Душа отозвалась. Этого хватает. Мне. Здесь. Жаль, времени не осталось... Значит, так надо. Оно того стоит. Боже, хорошо-то как! И больно так... .

- Покайся, покайся, нечестивец, и Господь наш даст тебе смерть менее мучительную, чем дьяволову семени! – пронзительный голос достал де Люпа и выволок на поверхность.

- Пристали миряне к слепому святому: «Говорят, отче, ты знаешь какой он – Бог. Мы – зрячие - его не видели, а ты – как?» «А он даёт мне себя пощупать.» - отвечает.

- Не богохульствуй, отродье! – через смешки заорали.

- Миряне удивились: «Опиши, какой он – Бог». «Большой, шершавый, тёплый и воняет». «Нет, это не наш Бог!» «А откуда вы знаете, если Его не видели?»

- Мерзость, мерзость неканоническая! Из твоей шкуры наделают закладок для Святого писания в епархии! Корчиться от слова истинного будешь в аду, желчью изойдёшь, проклятый Богом!

- От покаяния - к проклятью. Быстро. А всепрощение? Отпущение грехов? Не богоугодно?

- Колдун, осквернитель! Пойдёшь за хозяином своим – серу пить и угли грызть. Покаяние и смерть лишь спасут душу проданную!

- Хороший совет, святой отец. Для многих здесь. Своих душ нет, чужими торгуют. Вальтазар! Граф, как жена? Четвёртая, пятая, не помню... . Тоже из башни прыгнула?

- Не суй нос не в своё дело, мразь!

- Не суну. Очень оно плохо пахнет – это дело, - простодушно скалясь, обещал де Люп и тут же нашёл следующую жертву. – Сен-Маркусы! Святая чета! Боже благослови этих очень быстро разбогатевших благотворителей! Только почему они так благотворят именно маленьких девочек? И почему после пансионата Сен-Маркус сиротки уходят в монастырь, отписывая всё имущество супругам-благодетелям?

- Клевета и ложь! Наш чудесный пансионат инспектировал сам король и епископ Йентонский, - широкая в талии нарядная дама недобро сощурилась, сверля волка единственным здоровым глазом. – Их величество и святейшество остались очень довольны.

- Ещё бы... . В тайных салонах-борделях ваши выпускницы пользуются особой популярностью. Правильное духовное воспитание - всегда в цене, – де Люп мелко засмеялся, вдруг почувствовав холодную злость на губах, как яд. Сен-Маркус, потрясая тростью, хорошо поставленным голосом опровергал:

- Изощрённый низкий поклёп, коих мы сегодня уже наслушались от этой распутной и гадкой твари! Сколько грязи он вылил на светлейшие имена присутствующих здесь уважаемых господ! Но наших ангелочков ему не замарать! Неся слово божье и добро, и утешение, разлетелись они по обителям и дорогам всех королевств!

- А какая была несговорчивая – улетела сразу на небо, - проворчал де Люп себе под нос.

- Бездушный сам - сонмище порока и блуда – смеет поднимать голос и пятнать позором слуг господа, когда все знают, что девиц безвинных он совращал сотнями, младенцев ел, устраивал мерзопакостные оргии, подростков сманивал, жён верных соблазнял и похищал, над мужами потешался и надругивался не раз!.. – Сен-Маркус остановился набрать воздуха; резкий оглушительный визг сбил всё, внезапно упал и исчез, оставив недоумённую тишину. Эльфийка невозмутимо промокнула губы тончайшим платком, с грустным упрёком глядя на де Люпа. Тот изобразил поклон безупречнейшей как сумел.

- Помнится, эльфийские жрицы Рассвета органически не переносят лжи, - фон Грёстберн вернулся на помост. Вовремя. Надо было спасать положение: кое-кто умел делать выводы, и это могло вылиться в подозрения, перешёптывания и потерю клиентов. Правда, лишь одного-двух, но и такое – неприятно.

- Лик, клиенты не платят за муки совести...

Волк кивнул, соглашаясь.

- Я требую привилегий! Герцог, вы должны спустить мне цену за этот кусок шкуры. Я пострадал больше всех от бездушной твари! – дворянин в сильно поношенной одежде махал обвислой шляпой, привлекая к себе внимание. – Он меня по миру пустил, разорил и обесчестил, детей без приданного оставил!

- Скупердяй скупердяев, - де Люп узнал его. – Крёстный, спусти ему пару монет, а то он эти деньги у двух младших дочерей из глотки вырвет. Что, ди Зандале, девчонки твои в обносках ходят, от голода в обмороки падают, а ты всё так же рентные деньги под часовней закапываешь?

- Вор! Вор, растлитель, верни мои деньги!

- Получишь половину, когда благословишь старшую свою – Рузанну на брак с виконтом Греем. Остальное – её законное приданное, - волк объяснял для любителей сплетен всю подноготную затянувшегося семейного скандала, видя, как корчит от шантажа папашу ди Зандале.

- Я отрёкся от этой потаскушки! Нет у меня дочери! Я не позволю какому-то виконту без штанов присваивать мои сбережения, - дворянчика понесло со злости и его тут же подняли на смех. – Кусок твоей шкуры – вот ей приданное!

Чем беднее были покупатели, тем тщательнее вымеривали клочки меха. Де Люп не упускал случая поизгаляться над своими мстителями и их серьёзностью.

- Ещё добра молодца не убили, а шкуру уже делят... . Эх, жизнь – печаль, недогулял, недолюбил!.. Зато я делал всё, что хотел, а не трясся от невнятного страха потерять то, что и так не моё. Господь дал нам жизнь, и мне в частности, и только он вправе забрать её в доброте своей бесконечной. Зачем-то же он создал и меня – тварь бездушную?

- Сатана тебя создал, богохульник!

- Интересная версия. Но и сатану тоже создал Бог! Для чего? Для урока и наставления! А вы – убить! – и все дела. Умнее Господа, да?

- Заткните его кто-нибудь! Люди добрые, сколько же над нами эта мразь издеваться будет?!

- Не волнуйтесь, завтра мы де Люпа прикончим. Виконт, вас не оскорбит, если мы полоску вашей шкуры прикрепим к походным сапогам?

- Нисколько, мой король. Но лучше бы вы отдали её вашему сыну и сказали, что смерть прекрасна своей неповторимостью, - был ли волк серьёзен, никто не понял. – Мальчишку бы с Винсентом познакомить... .

- Губитель юных душ! – сухопарый в глухом сюртуке и очках, обличающе тыкал длинным пальцем в волка. – Из молодых лордов розгами выбиваем моду подражать де Люпу, сбегать из дому в поисках чего-то там непонятного и невысказанного! Философские нереальности и псевдоучения выкорчёвываем, ставя на горох и повторением многократным неоспоримых истин великих учёных! Давим заразу умопомрачения среди молодёжи примерным переписыванием и заучиванием святых писаний, трактатов древних правителей, положений законов и традиций!

- А-а, Олсен, - де Люп скривился, как от чего-то сильно надоевшего. – Вместо мозгов – пыль веков! Всё так же срисовываешь фривольные картинки с древних манускриптов? По два сольди – штука, для молодых лордов?

Волк уже смотрел в другую сторону, где с лёгким хлопком появился новый персонаж и над головами поднялась рука в дорогой красной перчатке:

- Я беру всё, что осталось!

- Сеймур, Сеймур, душа моя! Тебе досталась только моя задница.

- То, что я и хотел. Наконец-то я до неё доберусь!

- Но поимеешь ты лишь задницу, а не меня.

Скрежет зубовный был ему ответом.

Фон Грёстберн, стукнув посохом, объявил, что общие торги окончены; спецраспродажа для магов пройдёт вечером, кости, мясо и внутренности де Люпа будут представлены списком, по предварительным заявкам. В недолгом ожидании суда, покупатели и обладатели лотов могут развлечься и отдохнуть в лучших заведениях города по скидкам; и доброго всем времяпровождения до завтрашней охоты... .

Только закрыв за собой дверь, герцог шумно выдохнул и стёр радушное выражение лица:

- ...ибо работу свою надо делать хорошо, какой бы она ни была... .

- Без веры сказано, крёстный, - в унисон вздохнул волк.

- Не придирайся, - герцог стянул с головы роскошный берет, рванул застёжку колета. – Маскарад закончен. Иди, приведи себя в порядок. Ларсены проводят. И не балуй.

Де Люп пожал плечом. Старый медведь убрёл по коридору, возясь с кружевными манжетами, как с проклятием рода мужского. Два рыжих егеря смотали с парня цепь, и повели его наверх, недвусмысленно прижав ножи к бокам де Люпа. Волк стерпел, рассматривая ситуацию со стороны, и удивляясь сам себе. Укатали де Люпку крутые горки... . Смерть в загривок вцепилась – по-другому пляшешь.

Уже растирая освобождённые запястья, волк осматривался в просторной комнате, куда его привели. Закинув в угол снятые кандалы, егеря убрались. Лязгнул засов с той стороны.

Оставшись один, молодой человек расслабил плечи, позволил согнуться спине. Усмешка сползла с лица... . Из большого зеркала у стены на де Люпа взглянул всего лишь испуганный мальчишка с тупой безнадёжностью в глазах. Ошейник давил зло, унижал. Волна обиды обожгла, ударила по щекам... Кругом предательство: не других, так – себя, свои мечты. А душа ноет потом драной раной или умирает, смертельно пробитая. Волк прижал руку к груди – нет, он не бездушный. Вот она. В ней – тоска, маета. Словно и она – в ошейнике. Возится, тянет, скребётся, а выбраться – никак. Извини, душа, я не понимаю - как тебе помочь... . Ни тебе, ни себе... . Завтра улетишь на волю. Совсем. Но без меня. Не получилось на этот раз.

Кивнув своему отражению, де Люп надел усмешку, снял штаны и плюхнулся в лохань с горячей водой. Окунулся с головой пару раз, откинул с лица волосы и расслабился, отмокая. Лениво почёсывал зудящее тело, забивая грязь под ногти. Но вскоре, не вытерпев, вооружился щёткой и отшкурил себя как следует. Вылил на голову три ведра чистой воды, отжал волосы, хвост и вылез. Дёрнул, рыча, ошейник и по-звериному отряхнулся всем телом. Брызги ударили горохом по гобеленам, стёклам; досталось и вошедшему герцогу. Тот фыркнул, утёрся рукавом:

- Хорош. Надевай портки, - оставив потайную дверку открытой, сам стал хозяйничать в комнате. Пока Лик зашнуровывал на бёдрах обновку, стол перекочевал подальше от окон, к нему было приставлено могучее кресло и витой стул. Герцог распахнул витражные переплёты, и в комнату потекла вечерняя прохлада. Соседнюю крышу вызолотило лучами заходящего солнца, и камень башен казался карамельно-розовым, нереальным. Частые шаги по ступеням донеслись от потайной дверки, и в комнату впорхнуло лёгкое создание в чепце, с миловидной улыбкой, таща в переднике, верно, всё, нашлось на туалетном столике герцогини.

- Герру виконту надо будет помочь? – отработанный до рефлекса книксен, хорошенькие ямочки на щеках.

- Ему поможет ужин. А потом - будет потом, - невнятно пробормотал фон Грёстберн, - Скажи, чтобы несли ужин.

Ещё книксен, обиженно оттопыренная нижняя губка, шелест юбок и дробь шажков по лестнице. Волк, взяв гребень и ножницы из кучки оставленных туалетных принадлежностей, принялся за шерсть на хвосте.

- Оказывается, кучу денег стоит, зараза, - пошутил он, раздирая колтуны. Герцог очнулся от каких-то мрачных размышлений, не слыша шутки. Неловко спросил:

- Ты почему ничего про Бёлль не сказал?

- Меня тогда спросили: ты её съел? Я ответил: съел.

- Ага. Услышали, значит, что хотели... Ага, - герцог совсем помрачнел.

- Ага: курица пропала – я украл, стена в замке просела – я подкопал, дочка понесла – я обрюхатил, дитё с дому бежать надумало – я сглазил, кого-то обокрали – я виноват, кто-то о странном заговорил, с ума сошёл – я околдовал, королевская охота сорвалась – мой хвост мелькает. Я горжусь, что стал для народа символом, нарицательным, сровни силам стихии, - де Люп усмехнулся вяло.

- Не придуривайся. И поаккуратнее с хвостом. Не хочу потом ругаться с Синей королевой.

- Угу, - клоки шерсти летели во все стороны.

Большой поднос стукнул о стол.

- Герру виконту всё же помочь? – тонкие пальцы уже подобрали с пола выдранные колтуны, а глаза всё смущённо смотрели мимо молодого человека.

- Не надо, - де Люп проигнорировал всё, кроме еды. Поспешно натянул рубашку, затолкав края в брюки, и сел к столу.

Герцог заразился тем удовольствием, с каким Лик ел.

- Эк ты... . Ешь за троих, девушки на тебя заглядываются. Словно и нет завтра.

Де Люп хмыкнул, а названная девушка, вдруг прижала кружевной передник к лицу и убежала вниз.

- Чего так холодно с девочкой? От всей же души... .

- У неё искры с пальцев сыплются.

- Говорят, погодница хорошая... . Дочь одного из моих егерей. Кто мать – упёрся, не называет.

Дожевав кусок мяса, де Люп недовольно проворчал:

- Девчонка мне напоминает меня в её возрасте: так же помогать лез, когда не просили, и героям в рот смотрел, чудесных откровений ждал. Зачем держишь возле себя всяких странных?..

- Да не я... Герцогиня. Лада.

- Жалость? Хуже нету.

- Тебя-то никто не жалел, - не любил Грёстберн такие разговоры, но чуял от них какую-то иную правду. Не привычную, не свою. От которой потом лицо сводит и в груди жмёт, но без которой чувствуешь, что живёшь как-то однобоко, слишком удобно, как в гробу.

- Дядя Гюсто пожалел. Зря, наверное. Не болела бы голова у всех восьми королевств... . Зачем вы нас, странных, жалеете?

- А чёрт нас знает... . Мы, оборотни, тоже на самом краешке странности топчемся. Нойр-Гюсто был оборотнем. А его брат – твой отец – Антуан-Бланк – не был. Наследственность в наших семьях непредсказуема.

Привстав с кресла, фон Грёстберн расшевелил чубуком своей трубки облачко светящейся пыли над столом и комнату залил мягкий свет. Де Люп, с тусклым выражением лица, проследил, как герцог тщательно набивает длинную трубку, и сказал:

- Крёстный, это мой последний вечер. Вечер откровений. Пожалуйста.

Тот кивнул, сдул крошки с колен, неловко затягивая паузу. Решился:

- Ещё до помолвки я отговаривал твоего отца брать девицу из клана Вульфсонов. Но его не трогала проблема полной луны. «Укрепление традиций, увеличение ренты, новые земли», - вот чем он был озабочен, а не вывертами наследственности обеих родов. Вспомнил, схватился за голову, когда... – герцог махнул рукой досадливо. – Просто объявили, что ребёнок умер родами; просто сквозь ночь Нойр-Гюсто унёс свёрток... . Ты вырос сиротой при живых родителях. Они – обыкновенные – два сапога пара, на них природа отдыхала.

- А на мне отыгралась.

- Нда. Нойр-Гюсто вызвал меня и показал пухлатого щенка, бодро делавшего лужи на полах лесного замка Дюпюи.

Волк улыбнулся, не удержавшись.

-Мы почти год потратили на то, чтобы ты сам захотел превратиться в человека, - кольца травяного дыма поплыли по комнате из трубки герцога. –Нойр-Гюсто наверняка записал всю историю...

- Нет. Я догадался только после его смерти, по обрывкам переписки, паре документов. Ну, что я наследный Дюпюи, а не найден под ракитовым кустом.

- Скандал на всё королевство раздули...

- Да ну, ерунда какая-то вышла. Зачем родители шум подняли? Я только поговорить тогда хотел, выяснить ситуацию. Меня и на порог не пустили. А та идиотская история на королевском балу... – де Люп пожал плечом, глядя в тарелку. Герцог смотрел на крестника и по своей привычке разделял слова, интонации и действия собеседника. Просторечье парня не сбивало фон Грёстберна – волк, даже припоминая самые грустные моменты биографии, ел спокойно и аккуратно; аристократичные замашки у Лика были в крови.

Скребущий звук заставил обоих развернуться к окну. На подоконник посыпался сухой мох и в проёме закачался конец верёвки с узлами. Рука постучала в витражное стекло:

- Салю. Гуттен абен. Мы войдём, герцог?

- Влезайте, виконт. Чудный вечер, фрау Рузанна.

- Фроляйн, мой славный герцог, фроляйн. Без благословения отца... – молодая особа отрицательно покачала пальчиком, сидя на подоконнике. – Огаст, подбери крылья.

Виконт приземлился на пол и учтиво поклонился:

- Не решились лететь над замком, зная ваших стрелков, герцог. По старинке, крышами... .

Фон Грёстберн одобрительно кивнул.

- Не вздумайте меня спасать, - вдруг мрачно сказал де Люп.

- Но виконт...

- Было б надо – я сам бы попросил. Спасибо, Руззи, не надо.

- Как хочешь, - она соскользнула с подоконника в руки суженого. – Тогда я просто поблагодарю тебя за всё, что ты сделал для меня и Огаста. Кстати, твой Коста, как посредник – просто чудо. Похоже, папа скоро сдастся под его натиском и обаянием.

Де Люп смахнул салфетку с воротника и встал навстречу подошедшей к нему Рузанне. Мягко сжал кончики пальцев протянутой ему руки, улыбнулся грустно:

- Хоть у кого-то всё налаживается... .

Виконт Грей признался:

- Мы на эти деньги отправляемся на восток. Жизнь будет такой, какой мы сами её сделаем.

Герцог заинтересованно глянул на молодую пару.

- Возьмите с собой Винсента, - предложил волк, возвращаясь к оставленному ужину. – Серьёзно. Ему дорога пойдёт на пользу.

- Возьмём, если захочет, - спокойно обещал Огаст. – Где он сейчас?

- Гниёт в монастыре. Крёстный вам поможет с этим.

- Договоримся, - пыхнув трубкой, заверил фон Грёстберн. – Может, молодые люди присоединятся к ужину? Лик лопнет, если всё съест.

- Благодарим, герцог, мы надеемся поужинать дома, - Рузанна обнаружила россыпь гребней герцогини, и де Люпу пришлось сдаться на милость молодой госпожи, откинувшись на стуле. – Лучше бы, конечно, Лик присоединился к нам. Сам бы занялся Винсентом. Но его суицидальные идеи снова взяли верх, и волчонок хочет бросить друзей, дело, а заодно и жизнь, потому что его вновь постигло разочарование. Легендарный страшный де Люп удирает, поджав хвост!

Лик мягко улыбнулся, расслабившись под нежными пальцами, распутывающими его волосы:

- Вот за что я её люблю: это единственная женщина, которая когда-то поставила де Люпа на место. Ауч!.. Да-да, и ставит до сих пор... Ру, просто я проиграл свой бой и надо платить за ошибки. Мои действия были не правильны, мир указал мне на это и я должен сойти со сцены. Я был жесток, со мной поступают адекватно.

- Они мизинца твоего не стоят...

- Виконт, это беспредметный разговор. Всё относительно.

- Как и твоё желание умереть!.. Лик, ты – трус. Если бы ты действительно искал смерть, ты бы давно её нашёл. А ты даже сейчас собираешься совершить самоубийство чужими руками. Взгляни на себя!

Волк усмехнулся криво, поймал руку девушки, поцеловал в ладонь:

- Я не искал смерть, она сама меня нашла. Доэкспериментировался с социумом. Я – зазнавшийся дурак, который вздумал менять правила общей игры, не спросив игроков. Надорвался. Ты любишь жизнь, Грей?

- Мгм, - помрачневший виконт приподнял голову.

- Я ею восхищаюсь! Виконт, её надо любить, оказывается, нежно и серьёзно, так, чтобы и она любила тебя.

- Как я ненавижу эти твои умствования, - пальцы Рузанны уже дрожали, как и её голос, пока она доплетала косу де Люпа. – Ты любишь себя, а не жизнь! Ты понимаешь, что мы разговариваем в последний раз?

Судорожный вздох. Де Люп запрокинул голову, посмотрел снизу-вверх. На щеку ему упала слеза. Скатилась, словно своя. Рузанна поцеловала волка в лоб:

- Боже мой, почему всё так? Я не хочу терять эту дурашливую усмешку... .

- Друзей надо уметь отпускать, если они хотят уйти, Ру. Ты прекрасный человек с удивительной и непредсказуемой жизнью впереди. Живите искренне. Чтобы не жалеть.

Рузанна сжала кулаки и напряжённо простояла пару секунд. Горькое выражение красивого лица застыло, ушло, осталось лишь в глазах. Она метнулась к Грею, спряталась в его объятиях:

- Огаст, я больше не могу...

Волк беззвучно сказал виконту: «береги её...». Тот кивнул, подхватил любимую на руки и в два мощных прыжка скрылся за окном. Плеснули по воздуху крылья... .

- В темноте улетят спокойно, - герцог принялся чистить трубку, глянул на крестника.

- Ещё посетители будут? – глухо спросил тот.

- Странный ты. Иногда, кажется, что не живёшь, а словно в спектакле играешь. Плохо играешь.

- Святые слова, - волк мял салфетку на колене, сохраняя пустое выражение лица. – Ничего, крёстный, завтра последний акт и – занавес.

- Ладно, тебе надо отдохнуть, - герцог поднялся. – Так что, извини, но в еде было снотворное.

- Чувствуется, - Лик с усилием моргнул пару раз, чтобы вернуть чёткость зрения. – Правильно. Я и сам себе не доверяю. Пытаюсь жить ситуацией, но не всегда получается... .

Волк уснул, отключившись на невнятной полумысли.