Стекло

1. Снаружи

Серая громада девятиэтажного дома напротив. Её окна загораются хаотично, одно за другим, стоит только дню уползти за горизонт. Тогда настаёт мой час, я достаю из чёрного футляра подзорную трубу и иду на балкон.

---

Это окно загорается одним из первых. За его стеклом нет занавесок, точнее они раздвинуты в стороны, и внутренности комнаты открыты для наблюдателя. На подоконнике стоит плошка с кактусом, из которой торчит десяток сигаретных всходов. Это «Винстон», я видел пачку – мужчина часто курит у окна. Худощавый на вид, с родинкой на волосатой груди, он затягивается редко, держа сигарету между большим и указательным пальцем. Моя жена (она тоже иногда смотрит в трубу) говорит, что он красив, я ей верю – у неё хороший вкус.

Парень одинок, я никогда не видел у него гостей, разве что они к нему заходят после восьми, когда он задвигает занавески. Нет, он не ложится спать так рано, свет ещё долго горит в его окне, иногда погасая, он вновь зажигается, спустя какое-то время. Лишь ближе к полуночи окно окончательно заполняется темнотой, и колючий кактус с окурками и сомкнутые ресницы занавесок прячутся в ней до самого утра.

Шторы раздвигаются утром, наверное, для экономии электроэнергии. Но в таком окне можно видеть не дальше подоконника, и только вечером удаётся разглядеть жизнь комнаты на любой её глубине, исключая, конечно, места, скрытые за пределами белой оконной рамы. Мне хорошо видна стена справа и дверь. Стена покрыта бледно-зелёными обоями с абстрактными фигурами, складывающимися в непонятный рисунок. На двери висит размеченный на секторы круг с воткнутыми в его центр дротиками. Мужчина играет каждый вечер, как раз перед закрытием занавесок. Отойдя на некоторое расстояние от цели, он резкими уверенными движеньями метает в неё свои дротики. Не было такого дня, чтобы он ни разу не попал в яблочко. С меткостью у него всё в порядке. Он, наверное, и в жизни такой – резкий, твёрдый, меткий. После нескольких заходов он прекращает игру, подходит к окну и, выкурив сигарету, закрывает свою комнату от моего взгляда плотными малиновыми шторами. Тусклый красноватый свет пробивается сквозь них, придавая происходящему внутри некую таинственность.

---

Вот другое окно. Шторы здесь совсем отсутствуют, впрочем, как и обои на стенах комнаты. На подоконнике лежат скомканные целлофановые пакеты и стопка газет. У окна часто появляется человек с телефоном. Это D500. Точно такой же полгода назад стащили у меня из машины. Мы тогда ехали с сыном на дачу, остановились у магазина, чтобы купить продуктов, потом вернулись в машину, а телефона нет. Эта модель мне очень нравилась, и, хотя у меня сейчас D600, я всё равно завидую человеку в окне и иногда, в шутку, даже подозреваю его в краже. Полный мужчина, на вид лет 30, в клетчатой рубахе, он разговаривает по телефону спокойным голосом, скупо жестикулируя кистью левой руки.

Свет в окне загорается в начале девятого, в то время, когда худощавый метатель дротиков задвигает шторы. Обшарпанные стены свидетельствуют о затянувшемся ремонте. Потолка мне не видно, но я догадываюсь, что там лампочка вместо люстры. Своей жене я показывал полного мужчину всего пару раз – её в это время часто не бывает дома – она у меня ходит на шейпинг. Следит за фигурой. Жена сказала, что у него слишком большой живот и ей вообще не нравятся лысые – а он как раз из таких. Лысина ещё больше круглит его лицо, а остатки волос, словно упавший на уши нимб, разомкнутый и разогнутый непробиваемым лбом, всегда аккуратно причёсаны. Этот мужчина ассоциируется у меня с бронированным бизнесменом, готовым ради наживы заложить собственный мизинец.

В комнате часто появляются и исчезают большие спортивные сумки, а стопка газет на подоконнике то увеличивается, то уменьшается в размерах. В свободное от телефонных разговоров время, полный мужчина сидит то ли на стуле, то ли в кресле и читает – видно лишь одно его колено, да край газетного листа.

---

Вот следующее окно, окаймлённое открытым балконом. Оно привлекло меня своей оранжевой рамой. За стеклом можно разглядеть угрюмого мужчину, сидящего перед монитором – компьютер стоит у окна; двуспальную кровать с тёмно-синим покрывалом – когда она пуста, она всегда аккуратно заправлена; белую дверь с висящим на ней перекидным календарём, полезность которого иссякла в декабре прошлого года.

Ни разу не улыбнувшийся за то время, что я его видел, мужчина чем-то напоминает мне моего сына, вот уже пару недель пребывающего в дурном настроении. Сын ничего мне, конечно, не рассказывает, но я думаю, там личная жизнь и всё такое. Моему сыну 17 лет, он у меня молодец – помогает по дому. Лишь однажды я уличил его в пакости, когда он тайком вытащил сто рублей из моего кошелька. Я бы и не заметил, если бы на них не был записан нужный мне номер телефона.

Угрюмый мужчина отвлекается от монитора часов в 10 вечера, когда к нему приходит женщина. Сначала он на какое-то время исчезает из виду (окна второй комнаты выходят на другую сторону). Возвращается он уже не один. Она красива и младше его лет на семь. Мне нравится наблюдать за их любовными утехами. Женщина предпочитает быть сверху – после небольшой прелюдии, она берёт инициативу в свои руки. Мужчина ей вроде доволен. Моя жена заметила как-то, в какое окно я смотрю, и сказала, что я извращенец, и что нехорошо подсматривать за другими. Но я не подсматриваю, я наблюдаю. Они всегда занимаются любовью при включенном свете и никогда не прячутся за голубыми шторами, откинутыми по разные стороны окна.

---

2. Внутри

Вонзая дротики в чёрно-белый круг, я думаю о ней, и чем безудержнее грусть моих мыслей, тем точнее попадание. Я всегда попадаю в яблочко, когда меня сминает мысль о безысходности наших отношений. Да, куда там – у неё семья, ребёнок. Но мы с ней любим друг друга. Она приходит ко мне почти каждый вечер, мы пьём кофе и занимаемся любовью. На большее этот мир не способен. Я тысячу раз просил её развестись с мужем. Я клялся, угрожал, умолял.

Однажды она подарила мне кактус. Это единственное растение в моём доме. Оно колючее и никогда ещё не цвело, но я люблю его так же, как её. Я поливаю его ночью – у меня бессонница. Я лежу в темноте и смотрю в потолок, боясь включить свет и увидеть, что её нет рядом. Я жду её с того момента, как закрываю за ней дверь. Она уходит спустя пару часов – именно столько длятся её выдуманные для мужа занятия по шейпингу. Она каждый раз напоминает мне, чтобы я не забыл задвинуть шторы перед следующим её визитом - боится, что увидят.

---

Чёрт возьми, как же всё надоело! Рваное кресло, сумка за сумкой, газета за газетой. Звонок по телефону, звонок в квартиру, деньги, свёртки. Ровно коробок в каждый пакет. Ровно две сотни за один. Ровно, ровно… Всё ровно? Ни хера не всё! Ровно с одной крышей, так уже поехала другая. План, минты, деньги, нарики, опять план. Покупают и продают все, кому не лень. Того и гляди, сосед сверху затопит. Приходят по одному, по двое, шайками. Очередь у подъезда. А ты сиди тут, сыпь и заворачивай.

Пацан принёс D500. Говорит, три стакана – и он твой. Какое тут, на хер, твой! Стукач на стукаче. Кому меньше дал, тот и заложит. С трубкой решил – возьму, вроде постоянный. Он заходил недавно. Дал две сотни, я ему – корабль. Вижу, на купюре номер чей-то. Наверное, такого же барыги, как я. Тут точка на точке. План на плане Деньги, деньги… Деньги всем нужны, план – почти всем. Мне он нужен, как деньги, им – как воздух.

Бывают – совсем торчки. Для них трава – так, для поддержания тонуса. Ноги подкашиваются, лицо белое, дороги до пальцев накатаны. Протягивают деньги низко, под цепочкой. Под толстой такой цепью в палец толщиной.

---

Прохлада вечера. Я иду по потрескавшемуся асфальту тротуара. Он стареет, как и всё вокруг. Мне уже за тридцать, а всё кажется, что я маленькая девочка, заблудившаяся в лесу. Кругом тьма, воют волки. Им нужно одно – добыча. Разорвать, сожрать, трахнуться. Неужели это так интересно – трахнуться и забыть друг друга? Да, в природе есть самцы и самки, волки и волчицы. Люди воют и воюют. Но должно же быть что-то, отличающее нас от волков? Прогресс, компьютеризация… Неужели бы волки не додумались до этого, если бы были умнее?

Конечно, есть исключения. Я прихожу к нему каждый вечер. Я люблю его, он меня нет. Он любит свою жену, которая ушла от него, забрав сына и сердце. Он всегда искренен со мной и угрюм. Он внимателен, терпелив, ему нужна я, а не моё тело. Нужна, как бритва, как зонт, как этот его дурацкий компьютер. Он проводит перед монитором всё свободное время. Печатает и печатает. Лист за листом – мемуары какие-то. Ему, как и мне, пора уже повзрослеть, оставить в покое прошлое, увидеть смысл в чём-то материальном, начать жить. Сейчас он пишет какой-то бред о своей семье и подзорной трубе, которая, как он говорит, позволяет приблизить реальность. Я ему уже объясняла, на его же языке, что, смотря вдаль, проще споткнуться. А он каждый раз, когда идём в постель, просит оставить свет включенным и не задвигать шторы. Говорит, что боится разрушить какую-то там семью. Я стараюсь не замечать этих странностей. Я люблю его всем сердцем.

---