Фридрих Рио по прозвищу Форд шел немного впереди. Озираясь, он кидал хмурые взгляды на отстающих налетчиков. Те не обращали на него внимания. Один рассказывал:

– А отец все никак не унимался. Мать пыталась его уговорить, а он все стоял на своем – «странно», да «странно». Ну и, то есть, вышел посмотреть, чего это ворона так равномерно каркает. Мать тогда схватила меня за руку-то, и мы под пол побежали. Сели там тихонько, и сидели до просыпа. А когда вылезли – отец с пьяни на топчане дрых. Ну, тогда я его и уходил прихватом...

– Да, не слабо ты, – прервал его другой. – А чего ж, отец и вправду не верил, что ворона может каркать в спанье?

– Да верил он все, – ответил рассказчик. – В этом и дело! Он, значится, испугал мать до смерти, заставил с крысами пошушукаться, а сам пил как тьма с соседом. Ну, стыд же! Я и не стерпел. Правда, в бега потом пустился, и мать бросил. Да не то это, того. Зато мать упас от этого хрена.

Все согласно замычали. Форд расширил ноздри, пытаясь понять суть незнакомого запаха, появившегося буквально час назад. Он остановился. Налетчики за его спиной – тоже. Внимательно смотря в полумрак, Форд никак не мог понять, что его так насторожило. Что-то шло не так. Он обернулся.

– Ничего не изменилось в планах? – спросил он у бригадира. Тот издевательски ухмыльнулся, и Форд в ярости стиснул зубы. Еще месяц назад он мог бы убить негодяя. А тут приходится терпеть.

– Ничего, – ответил бригадир. – Все в силе.

– Хорошо, – прорычал Форд сквозь зубы. – Идем дальше, или привал?

– Привал, – после небольших колебаний решил бригадир. Налетчики тут же попадали на землю, и один даже задремал, едва улегшись на жесткий моховой ковер. Форд уперся плечом в дерево, и прислушался. Ничего особенного он не слышал. Все вроде как было нормально.

Полгода назад он был самым страшным человеком в округе. Настоящим монстром, безжалостным и принципиально жестоким налетным бригадиром, за поимку которого обещали денег больше, чем надо на покупку небольшого замка. Он имел такое влияние, что, возможно, мог бы пойти на официального монарха войной, если бы захотел. Но он не хотел. Он строго следовал позиции штаба. А там почему-то не стремились свергать правящий аппарат, видимо, опасались чего-то, стоящего за этими действиями. Форд всегда был очень плох в тактике, уж не говоря о политике, и не пытался задумываться, в чем тут дело.

А два месяца назад он совершил промах. Настолько большой, что и говорить о нем особо нечего. Вкратце, полиция накрыла одну из штаб-квартир, в которой как раз находился Луи Морр, основной теоретик и тактик партии, а так же его секретарь и несколько старших бригадиров. Ясное дело, всех арестовали. Нет, их не казнили, они даже в тюрьму не попали, но переполох был великий. И все говорили про Форда: «Он был там за глядящего, он упустил момент». Форд не спорил – он действительно сильно оступился, и нечего было возразить. В принципе, за такие недосмотры должен карать налетный трибунал, при чем особо жестоко и изощренно, но почему-то он не стал.

И с тех пор авторитет Форда стремительно таял, таял, и, наконец, его бригаду расформировали. А его самого отправили в одну из группировок на роль «того, кто первый лезет на рожон». В принципе, он был не против, но, черт побери, как же его бесил бригадир Клин. Форду было как-то особенно противно от того, что над ним глумится человек более низкого рождения, человек, у которого даже имени нормального нет. Только какое-то дурацкое прозвище. И совершенно не утешало то, что считался Клин одним из лучших штурмовых налетчиков. Он даже прозвище такое получил после одной стычки, в которой сумел построить правильно свою бригаду и пройти клином сквозь силы противника, превосходящие раз в тридцать, при этом потеряв всего одного бойца. Какое имя Клин носил до этого – уже все забыли.

Вернувшись в реальность, Форд опять осмотрелся. Налетчики достали деньги и игральные карточки, и уже разговаривали повышенными голосами в плену азарта. Клин сидел немного в стороне и наблюдал за их игрой. В глазах его читалась усталость, а с губ не уходила вечная едва заметная издевательская ухмылка. Вдруг он наклонился слегка вперед, и ухмылка стала более четкой.

– Эй, дуб кривой, – крикнул он, – а чего это ты картинку захавал в рукав?

– Ах ты, собака! – закричало сразу несколько глоток, при чем никто еще не решил, на кого стоит кидаться с ножом. Запахло дракой. Как бы с ленцой, но все равно очень быстро налетчики встали, повытаскивали ножи и, не сговариваясь, разделились на две группы. Бригадир заорал:

– Ну-ка прекратить! – и кинул в их сторону палку. Поднявшись на ноги, он смотал с пояса хлыст и звонко взмахнул им.

Эти действия возымело эффект, и все опять сели. Карточки были спрятаны, деньги тоже. Форд отвернулся. Слушая идущее из-за спины ворчание обиженных на весь мир людей, он опять всмотрелся в полумрак.

Где-то неподалеку слышалось тяжелое дыхание какого-то большого зверя, скорее всего, медведя. Но опасности от него ожидать не стоило – он явно был сыт и доволен жизнью. Более того, он, скорее всего, спал. При чем спал так крепко, что шум, издаваемый бригадой, нисколько не беспокоил его.

Форд поднял голову к небу и вдохнул необычно свежий воздух. «Что-то не то с воздухом, – забилась в его голове мысль. – Он слишком прозрачен, слишком чист. Чего-то не хватает...» И в этот момент на него снизошло озарение. Не было никакого странного запаха. Просто пропали запахи в принципе.

– Клин, – громко сказал он. Страшное открытие настолько ошарашило его, что он напрочь забыл, что бригадир вряд ли подойдет – чисто из принципа. Но бригадир все-таки подошел.

– Смотри туда, – Форд указал пальцем. – Смотри. Вон там, странная дымка. Видишь?

– Нет, – Клин понял, что шутки кончились, и даже издевательская ухмылка ушла с его лица. – Не вижу.

Он смотрел, смотрел, и вдруг до него дошло, на что указывал Форд. Его темное лицо стало бледным. Даже не бледным – белым.

– Давно ты это заметил? – спросил он, еле шевеля губами.

– Только что. Но беспокойство пришло часа два назад. Солнце уже рядом.

Клин бросил взгляд через плечо на налетчиков. Они тоже начали подозревать неладное.

– Я не знаю, как действовать, – прошептал он.

– Я тоже, – ответил Форд. – Я с этим не сталкивался. Но могу предложить устроить переполох и драку, тогда хотя бы некоторые умрут по-человечески.

– Нет, – отрезал Клин. – Думаю, надо попытаться вернуться в штаб.

– Конечно, так мы и успеем, – на этот раз Форд позволил своему голосу немного злости. Он вдруг прочувствовал всем своим нутром, какой же все-таки Клин щенок по сравнению с ним, не взирая на все прошлые подвиги. – Пока мы шли сюда, мы изволили пересечь три реки и сделать привал пять раз. Или ты научился летать?

Клин не отвечал. Он сел, расслабился. Налетчики подобрались поближе. Наконец, один из них спросил:

– В чем дело?

– В нем, – Клин указал пальцем на слегка посветлевшее небо на востоке. – В нем. Солнце всходит!

Когда-то, еще в самой далекой юности, во время одного налета Форд получил стилет в почку. Сказать, что было больно – это все равно, что не сказать ничего. Было не просто больно, было адски больно, непереносимо больно, чудовищно больно. Да что там – нет слов, способных описать такую боль. Тогда Форда спас товарищ по налету, вытащил из мясорубки и уволок к какой-то женщине домой. Она долго его, лихорадящего и стонущего каждый час от возвращающихся мучений, лечила. Почти месяц Форд пребывал в полуобморочном состоянии, мочился под себя, ел с ложечки и терял силы. Когда же он, наконец, встал на ноги, он понял, что совершенно потерял форму. Несколько месяцев тренировок – и его опять допустили до налетов.

А еще как-то раз, когда Форд уже стал налетным бригадиром, во время боя один лихой рубака вбил широкий нож ему между ребер. Вбил – и повернул, сил у него оказалось немало. Опять же, боль была невыносимой. И точно так же его вынес из боя товарищ (но уже другой – прежний погиб), и унес к какой-то женщине (тоже – другой, предыдущую арестовал и запытали до смерти). В этот раз он быстрее встал на ноги, и даже форму потерять не успел.

Вообще, после всех полученных мелких и не очень ранений Форд полагал, что знает о боли все.

А сейчас он стоял, смотрел на теряющее глубину небо и понимал, что та боль, которая придет с восходом солнца – это что-то на уровень выше, что-то совершенно незнакомое. Так же он замечал, что окружающий мир становится неестественным, плоским, предметы теряют очертания. Когда-то он слышал, что это эффект прямого света, при котором все окружающее обретает что-то под названием «цвет».

Все остальные налетчики тоже молчали. Видимо, они чувствовали примерно то же самое.

Любопытство.