Лора ревела, как корова.…Нет, коровка. Было немыслимо тяжко все слышать и не сметь ничем ей помочь! Какая же ты сволочь, Петров! Бедная, бедная глупенькая Лора! Ну, как объяснить девчонке, что это всего лишь моя блажь? Эх, Лора-Лора, счастлив с тобой будет любой кретин…как я, но не могу, не могу,…Наталья такого не заслужила. Ты сволочь, Петров!

Лора… сладкая конфетка, пышный бюст, осиная талия, родинка на попке и огромное темно-коричневое, почти черное пятно на внутренней стороне бедер, шершаватое на ощупь. Если долго трогать языком ... Типичная характеристика блондинки. Если верить западной статистике, каждая третья женщина мечтает быть такой же глупой коровой с огромными от увеличивающей объемом туши глазами и большой грудью. Пусть даже силиконовой. Вот ведь глупые бабы! Они наивно полагают, что с цветом волос кончатся все их беды! Нет, блондинкой нужно не стать, а быть. То есть родиться. Как моя Лора. Тогда уж точно ничто не сможет повлиять на их размягченный мозг, где все серое вещество работает только на удовольствие и, конечно же, секс. Эх, Лора-Лора! Петров, а ты сволочь!

Ведь мог преспокойно наслаждаться общением с ее телом, при одном воспоминании которого начинают зудеть ладони, будто прикоснулся пальцем к ее груди и ощутил набухший сосок. О, боже, а как быть с нежнейшей мякотью, будто надрезанного апельсина с его шероховатостями и глянцевой поверхностью, сочащимся соком и источающим такой аромат, что хочется затеряться, утонуть в неизведанных глубинах, где несколько раз на дню чувствуешь себя первопроходцем и победителем и всякий раз еще больше хочешь побеждать и побеждать! Ты сволочь, Петров!

Лора ревела, как корова и из ее бесцветных глаз слезы капали прямо на пышную грудь, губки жалко дрожали, отчего контуры помады давно разъехались во все стороны, а Лора доставала из рукава черной блузки синенький душистый платочек и аккуратно его прикладывала то к одному подведенному глазику, то к другому, боясь безнадежно испортить весь макияж. Бедная-бедная Лора, не могла она пропустить такое шоу, никак не могла!

Когда мы с ней познакомились, она точно так же ревела, сидя на холодной лавочке в метро. Очередная любовная неудача! Горе-любовников застукала на месте законная супруга, когда они кувыркались в дачной постели, испробовав все мыслимые и немыслимые места и позы. «Герой» только и успел сунуть ей деньги в сумочку на билет и ринулся устранять допущенную оплошность, доказывая свою верность и стойкую непокобелимость суженой. Лора ревела, как корова и я не смог бросить ее в одиночестве со своим горем в людном месте, на глазах равнодушной публике. И, конечно, пригласил ее к себе, тем более что Наталья была в командировке. После чашки горячего чая, я уже понял, что не ошибся. Удивительное совпадение! Ведь я уже несколько дней (точнее, полтора дня), был один. И по телефону Наталья, как обычно, была лишена каких бы то ни было сантиментов, а все больше молчала, будто пыталась вслушаться во всю мою колоритную интонацию одинокого и скучающего мужа в пустой квартире. Впрочем, в такие минуты мне всегда удавалось спрятать подальше моих неприхотливых гостей от чутких ушек жены. Не подкопаться.

Какая же ты сволочь, Петров!

А Лора показала просто класс! Всегда мобильная, горячая, она живо откликается на любые предложения моего одинокого и истосковавшегося мужского тела. С ней легко потерять голову и я терял, терял.…Уже и Наталья давно вернулась домой из своей скучной командировки, из которой ей только и запомнился прощальный ужин с женой босса и пара, забытых у нее же фотографий.

Наталья немногословна, подтянута, никаких излишеств, как солдат на посту. С ней скучно и кисло. Она настолько во всем вялая, что, кажется, будто спит на ходу и если отвечает на вопросы, то сквозь сон. Лора - полная противоположность! И если Наталья умна, то Лора соответсвенно... Лора хороша, Наталья тоже соответственно. Попробуй, выбери!

Мой друг Илья посоветовал обратиться к психоаналитику, чтобы тот лучше помог мне понять себя. Зеленый кабинет, длинные диваны у стены и глубокое кресло напротив доктора производят унылое впечатление моей неизлечимой болезни. Выдержал всего лишь два сеанса абстрактных вопросов, раскладывая непонятные рисунки на столе под пристальным взглядом врача. Все. На этом мое общение с всякими родами « пси» - закончены. Каждый остался доволен собой: доктор полученной суммой денег, а я – обретенной вновь свободой. И, первое, что я сделал, покинув клинику «пси», поехал к Лоре. Она живет в другой части Москвы, поэтому ехал долго, меняя автобусы, но для больного и верста не крюк. Лора ждала. По глазам понял, что ждала. А чем иначе объяснить полное отсутствие одежды под синим пеньюаром?

И какой там врач? Ты сволочь, Петров!

Вечером Наталья, после скучного общения перед сном, вдруг спросила: « Я звонила Илье, тебя там не было! Ты сволочь, Петров!», - и тут же заснула мертвым сном, как солдат после караула.

А Лора ревела, как корова, роняя слезы и всхлипывая навзрыд, а Наталья держалась прямо, будто кол проглотила. Я тут же подумал: «Хоть бы всплакнула для приличия, ведь не каждый день меня хоронят!». И даже хотел подать ей знак рукой, но Илья быстро накрыл покрывалом обе мои руки, ссылаясь на сильный ветер, переходящий в назойливый моросящий дождь. Когда крышку закрывали, Лора всех оттолкнула и набросилась на меня. Я уже испугался, что «это» произойдет прямо здесь, в моем гробу, но Илья оказался рядом и оттащил бедную девочку от меня.

«Петров. Ты сволочь!», - я так привык к этим знакомым до боли словам, которые Наталья говорила мне сто раз на дню, что они стали для меня определителем моего обычного состояния души.

Уверен, когда я уйду по-настоящему, Наталья громко повторит это вслух и при всех!

Напыщенная дура, с легкими намеками на округлости в положенных местах. Тьфу, доска стиральная, а не женщина. А намек на округлости так же, как и на жизнь, очень слабый. Впрочем, она до боли напоминает мне мою мать, такую же чопорную и совсем неживую говорящую только по делу куклу. От которой отец удрал, едва мне исполнилось шесть лет. Его можно понять - он встретил свою Лору и благополучно живет с ней в Америке, радуясь свободе и сознанию того, что никто ему не отравляет жизнь своими нравоучениями. Отец умняга. Я не раз бывал у него еще на школьных каникулах. Вот это да! Там все по другому, другая жизнь, другая еда, другие женщины! «Лора» мне понравилась сразу же. Она непосредственна, далеко не глупа, умеет себя подать, поддержать разговор и, при случае, удержать мужчину. У нее есть все то, чего лишена моя мамочка, точно такая же надменная, тупоголовая индюшка, как и моя Наталья. Обе они уверены, что без них мир рухнет, мужики перемрут и случатся другие катаклизмы.

Еще в начальной школе я понял, что, слава Богу, пошел в отца, так как не мог найти со своей мамочкой общего языка. Дело в том, что она стала видеть во мне нечто от отца и пыталась пресекать на корню сою внутреннюю свободу. Помнится, учась еще в пятом классе, я пригласил в гости Ирку Мысину, красотку на все сто. Мама застукала нас на месте преступления, едва я успел поцеловать подружку в ее мягкие и теплые губы. Мать устроила такой скандал, позвонила Иркиным родителям и наговорила колкостей. Вобщем, мне тогда здорово влетело! «Ты такая же сволочь, как и твой отец!»,- кричала мама в исступлении, задыхаясь собственной злобой на весь мир.

Как только я закончил школу, тут же поступил в институт на вечернее отделение, чтобы реже бывать дома и реже слышать диагноз по поводу моей сущности.

С Натальей мы познакомились на вечеринке у Ильи, куда она и была приглашена в качестве гостьи его тогдашней подруги, приехавшей из провинциального городка. Наталье нравился Пушкин, которого я охотно читаю, особенно отрывок из «Руслана»-

«В толпе могучих сыновей,

С друзьями, в гриднице высокой

Владимир-солнце пировал;

Меньшую дочь он выдавал

За князя храброго Руслана….»

В таком поэтическом духе прошел вечер и часть ночи. Потом я проводил ее домой, к подруге Ильи, где они и уединились, прекрасно проведя время, между тем, как я, мало того, что избил ноги, но и измочалил весь язык о высокую поэзию, Илья справлял самые низменные и оттого приятные нужды.

«Ты сволочь, Петров! Кормил девушку Пушкиным, когда как все нормальные мужики отдуваются за тебя, пытаясь спасти тобою же загубленный на корню "статус ков"!»,- были первыми его словами, обращенными ко мне в тот вечер, вернее уже утро.—«На исправление тебе даю три дня!».

А еще через пару месяцев мы с Натальей пошли в загс подавать заявление на регистрацию брака. Стоит ли говорить, что она сразу же понравилась моей маме и тут же решила передать меня в надежные руки Натальи. А когда узнала о нашем тесном преждевременном общении, то весь вечер прошипела на кухне, изрыгая проклятия в адрес моего отца, меня и всего рода человеческого. Ты такая же сволочь, Петров, как и все остальные. Мне стыдно, что ты мой сын! О, нет, ты - достойный сын своего отца, такого же кобеля, как и ты»... Все остальное было сказано в том же духе.

На свадьбу отец не поехал, а пригласил меня с новоиспеченной женой в свадебное путешествие к себе, в Америку. Что может быть лучше? Мы с радостью начали упаковывать чемоданы, несмотря на скорбно сжатые губы матери и очень скоро были у отца. Казалось, что с возрастом, «Лора» не менялась, а выглядела еще аппетитней и привлекательней, когда как отец был уже сед и немолод.

Впрочем, его глаза оставались такими же живыми и искрящимися, а юмор стал тоньше, интереснее и общаться с ним было по прежнему легко и приятно. Наталья ему явно не понравилась, хотя прямо он об этом не говорил. Уже потом я понял сам, что она напоминала ему мою мать и всю его скучную до тошноты жизнь. Мы прекрасно развлекались, путешествовали. Ходили в «Дисней Ленд», где видели много нового и интересного, то, о чем раньше могли только мечтать или видеть по телевизору. Да и «Лора» ждала возможности пообщаться со мной! Случай не заставил долго ждать.

В одно прекрасное чудное утро мой родитель и Наталья уехали за свадебным подарком в дорогой бутик, «Лора» сказалось больной и осталась дома со мной, под моим чутким присмотром.

О, какие это были незабываемые моменты! Как сейчас вижу перед собой картину - вот она выходит из бассейна в умопомрачительном бикини и капли воды скатываются с ее крепкого, золотистого от загара тела. Вот она подходит ко мне, и кладет свои руки мне на плечи. В нашем распоряжении часа полтора-два, не больше, но с «Лориной» прытью и моими желаниями мы успели многого достичь. Это уж потом я понял, что ее грудь до отказа напичкана силиконом, а верхняя губа так закачана гелем, что полностью потеряла чувствительность. А в тот момент «Лора» казалась мне морской феей, наядой. Когда вернулись наши благоверные, мы уже спокойно сидели и тихо беседовали ни о чем, так, что никому и в голову не приходило подозревать нас в чем бы то ни было.

Помню, как подошла ко мне Наталья в красивом, дорогом платье и я, как галантный кавалер, поцеловал ее жилистую руку, искренне сожалея о том, что на ее месте могла бы быть и «Лора», которой и платье подойдет лучше и само общение куда приятнее. «Ты сволочь, Петров!», - тогда в первый раз за всю мою жизнь сказал себе я сам. Все то время, пока мы были у отца, Наталья была напряженной, сжатой и я по своей глупости думал, что это из-за непривычной роли супруги. Много позже выяснилось, что она по жизни зажатая, спрессованная—сплошные комплексы, а не жена. Даже переодеваться при мне она не может, стесняясь своей худобы, внешней скудности, которая неплохо сочеталась с внутренней скудностью и прорывалась буквально во всем—от пресной пищи до таких же пресных, редких анекдотов, после которых хочется зевать.

«Петров! Ты сволочь!», - это вместо «Доброго утра!» или «Спокойной ночи!», зависит от времени суток. За то, что нечаянно храпнул во сне, когда как она просто трубит, как носорог, за то, что кофе убежало, перепачкав турку и плиту, а заодно и полотенце, которым я пытался устранить грязь. И так изо дня в день, из ночи в ночь. Она распоряжается мной, как собственностью, как цветочным горшком на окне—хочет, уберет с окна, а захочет и вовсе выкинет вон.

******

Лора ревела, как корова, так, что в ушах заложило и захотелось немедленно подняться и уйти, чтобы утешить ее, прижать к себе и не отпускать долго-долго, всю жизнь.… Не удивлюсь, если сразу за воротами кладбища ее ждет какой-нибудь очередной дружок, томясь от сладкого предвкушения.

Он будет ласково гладить ее по спине, нашептывать неприличные признания в маленькие розовые ушки, отчего ее щеки станут совсем пунцовыми. И нельзя ее упрекать в несдержанности, такие женщины, как она, блондинки, не могут оставаться одни. И дело тут скорее не в их страстных натурах, а в очередной фобии, страхе одиночества, из-за которого они не могут жить одни и часто меняют партнеров, видя в них защиту от житейских сложностей.

И вот сейчас она стоит передо мной, несчастная и безутешная, аппетитная и сладкая моя девочка, в короткой юбке, с открытыми круглыми коленями, с крепкими лодыжками; ее грудь вздымается под тончайшей траурной кофточкой, сквозь которую просвечивается темный шелк белья, призывая скорее его сорвать. Она всегда заводит меня, даже теперь, когда я лежу в гробу, в обыкновенном, обитым синей тканью с оборкой по краям. Вот такая ирония судьбы! Сейчас Лора отплачет свое и пойдет в машину к другу, забываясь в неистовых ласках. А я останусь лежать здесь, в темном холоде и сырости своей могилы.

Наталья стоит по правую сторону, то и дело оправляя юбку и стыдливо пряча узловатые колени в желтых, как куриные лапы, колготках, сборками спускавшиеся с ее тощих ног. Никаких эмоций ее присутствие не вызывает, кроме легкого отвращения при виде ее высохшего желтого тела.

«Доска стиральная!», - хочется крикнуть ей прямо в ухо, но я продолжаю молчать.

Погода портится и с каждой минутой дождь все сильнее бьет по щекам, уже волосы намокли и безжизненно повисли мокрыми патлами. А я ведь предлагал Илье постричься, но он остался неумолим, ссылаясь на контракт, где все заранее оговорено и все должно выглядеть безупречно, естественно. Что делать? Кто платит, тот и заказывает! В данном случае платит Илья, а я только расплачиваюсь своей временной, всего на одну ночь несвободой. Об этом знают только Илья, Наталья, которая жаждет увидеть меня обновленным, будто я должен не просто отлежать ночь в собственной могиле и в собственном гробу, а прямо-таки воскреснуть этаким ангелом.

Все это американские штучки, которые мы заглатываем, как очередную наживку. Илья работает в фирме, предоставляющей неординарные экзотические услуги населению. Пока это «ноу-хау» и я всего лишь первый среди первых, но Илье нужна хорошая реклама и я, как преданный друг, должен ему помочь. Илья нашел хорошего психолога, который норовил найти в моей психике изъяны, задавая самые сложные вопросы, и пристально смотрел в глаза, ожидая ответов. Затем появился адвокат, грамотно излагая мою просьбу о наследстве в случае естественной смерти и подписки об изъявлении желания на проведенный эксперимент без чьего-либо давления. Уже позже терапевт дал заключение о возможности данной услуги без нанесения физического и морального ущерба. А главное, как радовалась Наталья, наслушавшись бредятины об изменении моей натуры от доктора »пси» всего лишь за одну ночь, на что я ей советовал уж лучше сразу усыпить меня, как бешеную собаку. Народу собралось самого разношерстного видимо-невидимо – и телевизионщики с видеокамерами и проныры-журналюги с микрофонами и оцеплением вокруг на предмет исключения посторонних лиц, мешавших проведению похорон молодого таланта, так рано ушедшего из жизни. О неразглашении тайны эксперимента было подписано много бумаг, поэтому похороны шли своим чередом—с отпеванием попа, Эдика – театрального актера, так талантливо игравшего роль священника с мягким певучим баритоном, рясой и кадилом в руках, что никому и в голову не приходило усомниться в реальности происходящего. Было множество цветов, венков, людей в трауре, неподдельных слез. А Лора ревела, как корова. Эх, если бы не обещание, данное другу, плюнул бы я на эту затею и остался с Лорой. Но договор дороже денег! И вот я здесь, один на один с кромешной тьмой, жуткой тишиной. Мое сознание медленно угасает вследствие инъекции, введенной все тем же «Пси». Теперь я должен проспать три часа, затем проснуться по сигналу встроенного за ухо датчика и думать, думать, думать.

******

Мысли медленно возвращаются, вползают в мозг. Тело онемело то ли от холода, то ли от ужаса происходящего. И тишина, тишина. Гнетущая, мрачная. Все осталось далеко позади, за последним комком земли, глухо стукнувшего по крышке гроба, за последней полосой света, просвечивающегося через обивку гроба, за последним наклоном от ветра деревом, за последней каплей ледяного дождя и за последним душераздирающим воплем женщины в короткой юбке и с ямочками на круглых коленях.