Я стал – бог, и я создал мир. Так себе мир, средненький. Но это был мой мир, и всё, что в нём было, тоже принадлежало мне.

Я вырос у моря и очень любил, когда много воды, когда можно часами смотреть в бесконечную морскую даль, наблюдая, как дышит она волнами. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Волна есть, нет волны, ещё волна и опять – нет волны. А с высокого обрыва я видел горб горизонта, и где-то там, за ним, двигался по воде парусник, и появлялся на линии раздела воды и неба сначала кончик его мачты, потом – верхний парус, и дальше – ряд за рядом, возникала и вся белая парусиновая пирамида, словно свечка каштана, цветущая над морем.

Тогда я не был ещё богом, и всё, что я любил, создавал для меня кто-то другой. А я был счастлив оттого, что всё это было. Что был горячий пляжный песок, в который приятно было запустить руки и тщательно перебирать его, просеивать – в поисках неведомых чудес, приготовленных для меня тем, другим. И находить... Находить – простые, но загадочные предметы: кусок просоленного морской водой дерева, ракушки удивительных форм, спинной панцирь краба, обрывок смолёного каната, ветхого от времени, или бутылочное стекло, на котором не осталось ни одной острой грани. Море и песок сточили стекло до неузнаваемости, и только цвет, зелёный или синий, выдавал прошлое таинственного обломка.

Тогда я не был ещё богом, и тайна, хранящаяся в найденном мною предмете, доставляла мне радость незнания. Тогда я не был ещё богом, и было много неведомого мне. Какое это счастье – познавать! Сначала гадаешь так или этак, и хватает одной только сладкой фантазии, чтобы защемило радостью сердце. Потом...

Потом ты начинаешь отыскивать истину, и, чем старше ты становишься, и, чем умней, тем важнее тебе знать точно: что за дерево, какого корабля это обломок? Куда и откуда шёл этот корабль? И что он вёз в своих глубоких трюмах? Что за стекло, от какой посуды осколок, и что хранилось в ней? Я не был тогда ещё богом, и от вопросов трещала по швам моя голова, и я не знал, что возможность задавать вопросы – это огромное счастье. Тогда я мог задавать вопросы, потому что не был ещё богом, и знания мои были до обидного малы.

Вопросы, вопросы, вопросы... И не было на них ответов... Тогда ещё не было... Я не был тогда ещё богом...

Путь познания был очень долог – так думал я тогда. Год за годом я постигал новое, учился правильно ставить вопросы, и ответы на них мне давались всё легче и легче. Это были годы упорного труда... Да, что там годы – десятки лет, вся моя жизнь ушла на познание, вся, без остатка, долгая человеческая жизнь... Когда пришло время умирать, я жалел только об одном: что так мало успел узнать за прожитые годы. Но я не умер, а стал богом – случается с людьми и такое, и понятие «год» потеряло всякий для меня смысл. Как и понятие «жизнь». Как и понятие «смерть». Для меня, бессмертного, есть только одно понятие времени – «вечность».

Вечность и всезнание... Вместе – это бесконечная скука, тоска, раздирающая сердце бога: ведь у бога тоже есть сердце. Осталось на память ему от прошлой, человеческой его сути.

Скука, вечная скука, раздирающая сердце бога...

И тогда я создал для себя мир – мир моего детства. Выбрав подходящую планетку возле приятного теплого солнца, я стал приводить её в соответствие с моими людскими воспоминаниями. Помните: бесконечная морская даль, и дыхание волн? Вдох, выдох, вдох, выдох... Я сделал воздух и море, я сделал пляж, я сделал песок... Я сел и начал смотреть на волны... Есть волна, нет волны, есть волна, нет волны... Было почти, как в детстве, но только – почти... Руки мои перебирали песок, но ничего не находили: песок был пуст. Тогда поднялся я на обрыв: пустотой горбатился горизонт и тоже меня не порадовал. Где паруса моего детства, вырастающие из воды? Где корабли, бороздящие бескрайнее море?

Пусто... Пусто... Пусто... Безжизненно всё, безжизненно и скучно. И тогда я создал жизнь.

Я зародил её в океане, как было в моём бесконечно далёком мире, в надежде получить похожие результаты, чтобы не был больше пустым песок, и не было таким пустым бескрайнее море. Я не спешил, я наслаждался делом, первым моим делом за долгую часть вечности, что минула с тех пор, как я стал богом. Впереди была всё та же вечность, и некуда было спешить. Делом же моим было ждать. Ждать и смотреть, смотреть и ждать. Раз, заронив зерно жизни в мой мир, я больше не вмешивался, и находил иногда незнаемое, и радовался этому, как радовался находкам своим в детстве. Жизнь в моем мире была полна приятных сюрпризов, и скука отпустила меня. Я был счастлив, как может быть счастлив только бог – бог-творец, бог-создатель. Время от времени я приходил на пляж, смотрел на море и просеивал между пальцев песок в поисках раковин удивительных форм. И находил – в море ворочалась и кипела жизнь.

Я видел, как жизнь покинула водную свою колыбель и, взрослея, вышла на сушу. Как счастлив я был, когда расцвёл первый каштан, и до боли знакомые пирамидки белых парусов закивали мне из глубины зелёных листьев. Я смотрел, я ждал. Ждал того, кто построит большие корабли и, оснастив их белыми парусами, пошлёт в бескрайнее море для дела и для красоты. Я ждал человека.

И человек пришёл, робкий, напуганный, но упрямый и живучий, и медленно, шаг за шагом, начал отвоёвывать своё место под солнцем. Человек пришёл, дитя неразумное, моё дитя, как и всё в этом мире, и зажил трудной кровавой жизнью, платя за опыт и знания высшей ценой – своей кровью. Я бродил среди людей, подобный им и совершенно для них чужой, и жадно смотрел в их наивные глаза, полные вопросов. Такие были и у меня когда-то, когда я не был ещё богом. И я нашептывал им сокровенное, и сеял среди них свою мечту о парусах и море, и я завидовал их долгому пути на дороге познания.

А они, услышав мои подсказки, поверили в меня, и понастроили в мою честь храмов, и молились мне, кто как умел, и как считал нужным. Одни благодарили меня за подаренную мною жизнь, за свою и за жизнь своих близких. Другие больше донимали меня бесконечными просьбами: исцелить, обогатить, наградить... От хора попрошаек у меня голова шла кругом, и я скрежетал зубами на глупую людскую жадность. Есть же у вас богатство – ваши жизни – пользуйтесь им с умом, и всё у вас будет, всего сможете достигнуть сами. А мне-то вы зачем нужны, лодыри?

Были и третьи, которые заговорили вдруг от моего имени, и переврали смысл каждого сказанного мною слова, и приписали мне никогда не сказанное мной, и грозили карами от имени моего, а карали сами по собственному произволу и хотению. И я смотрел на них, не понимая, этим-то чего надобно? А нужна им была власть над людьми, и взяли они её моим именем, но своею волею. Не понравились мне они, но и тут я не вмешался – не считал себя в праве.

Потом запылали костры, и жгли на них люди друг друга за самую малость, и я без радости глядел в небо моего мира: закоптилась его прозрачная синева, да и воздух пропах горелым человеческим мясом. А кораблей всё не было, и не было парусов, и перестал я ходить на пляж и смотреть на море. Но было в мире моём – мне неведомое, и не смог я уйти, бросив его, как есть, не познав неизвестного.

Я стал – бог, и людские желания и мысли не были больше тайной для меня, бога. Но причин, заставляющих людей истреблять самих себя, я не постиг. Что вызывает у человека необоримую тягу к убийству за иначе произнесенное слово, за иной оттенок кожи, за способ выпрашивать у меня дары и другие блага? Почему, при огромном количестве свободной, никем не занятой земли – живи, пользуйся, люди неистово истребляют друг друга за не нужный никому клочок, где ни построиться, ни вырастить что-нибудь путное? И под ним, под клочком, ничего нет полезного, хоть до центра планеты копай.

Однажды я оказался на городской площади во время аутодафе. Человек, которого возвели на костёр, неожиданно стал для меня интересен. Он не боялся мучительной смерти и, привязанный к столбу, сквозь дым разгорающегося хвороста кричал своим палачам:

– Глупцы! Как смеете вы говорить от имени бога? Вы, неучи! Если бы бог хотел сделать людей неравными, он не стал бы выпускать их в жизнь одним и тем же способом! Кровь у вас, лживые служители бога, у королей ваших и у нас, простолюдинов, одного – красного – цвета!..

Он много чего ещё успел накричать, прежде чем огонь лизнул его изувеченное пытками тело, и я не удержался в этот раз – я спас его. Мне, богу, было нетрудно выдернуть его из костра и забрать в свой чертог. Я залечил ему раны и сменил обгорелое рубище на роскошный наряд. Я накрыл ему богатый стол и, усадив, предложил:

– Будь моим гостем, мученик. Ешь и пей досыта. Потом, если не очень нуждаешься в отдыхе, побеседуй со мной.

– Я умер? Я сгорел? Да, нет же, на мне – ни царапины... Ты кто?

– Я – бог. Я спас тебя от сожжения.

– Бог!? Но ты такой же, как я – бог не может быть так прост. Бог велик, и в величии своём не будет подобен тебе! Ты – не бог! Ты – лжец!

– Что мне следует сделать, чтобы ты поверил: я – бог?

– Сделай людей счастливыми, всех людей сразу...

– Ты скажи мне, что для тебя счастье? Что понимаешь ты под счастьем для всех людей – сразу?

– У людей нет еды...

– Каждый год земля приносит обильные урожаи, и еды должно хватать на всех.

– И всё же люди мрут от голода.

– Значит, вы не умеете честно разделить урожай.

– Нам не позволяют это сделать законы, по которым мы живём.

– Я не давал вам никаких законов, только правила общежития: не убей, не укради...

– Эти правила годятся лишь детям, взрослые не могут жить с ними. Накорми людей, и они будут счастливы...

– Если я накормлю их только раз, счастье их будет недолгим. А кормить всё время – бросят работать, и тогда работать на них придётся мне. Разве для того я бог, чтобы кормить планету паразитов?

– Дай каждому денег, и богатство прокормит нас.

– Если деньги будут у всех, и у каждого – много, какая им станет цена? Будут ли они вообще хоть кому-то нужны?

– Я был прав! Какой же ты бог, если не можешь сделать нас счастливыми? Ты самозванец и лгун, – и он плюнул в мою сторону.

Вот такую я получил благодарность за спасение.

– Я слышал твои слова на площади, и потому спас тебя. Мне показалось, что ты другой, не такой как все. Я – разочарован. Твоё понимание счастья такое же никчемное, что и у тех, кто хотел тебя сжечь...

И я вернул его к людям, но, конечно же, не на костёр – я ведь бог, а бог не убивает, ни сам, ни чужими руками. И я иногда сожалею об этом: человек, которого я спас, основал новую веру, веру, что бога нет. И была она страшнее прежней: бога нет, и бояться некого – твори, что хочешь. И отвернулся я от созданного мною мира, моего мира, с брезгливостью. И думаю теперь, думаю, и не соображу никак, в чём же причина моей неудачи? У меня впереди – вечность. Вечность на поиск ответа... Может быть, и найду. Не зря же я – бог!