ЧАРУЮЩИЙ СЛОВОМ

( Власть сказки безмерна)

– Почему писатели перестали быть властителями дум, как раньше?

– Прежде властительницей – даже не дум, а душ – была церковь. При Пушкине хорошо грамотного населения в России было тысяч двадцать человек. Для остальных была церковь. При советской власти вообще не было властителей душ. Писатель был или совестью нации, или её бессовестностью.

Сейчас есть религиозная жизнь, есть общественная жизнь… А книги – это просто чтение. Писатель не властитель душ, а помощник, он помогает разобраться в жизни, но он уже не учитель.

А писатель занимается изображением жизни и приключений души.

( Из интервью с писателем А.Кабаковым)

И снова возникают разговоры и споры о то, кто он такой - писатель вчера, сегодня, завтра, каково его предназначение в этом мире? Чем и кем он должен владеть.

Самое массовое искусство наше - кино являет нам старые документальные и художественные фильмы, где перед толпой зрителей, в Политехническом или перед памятником Пушкина, Поэт , знакомый каждому второму и таинственный читает свои творения. Чаще всего это все-таки стихи. Прозу читать со сцены массам как-то затруднительнее.

И возникает иллюзия единства слушателей и творца, и видим мы одухотворенные лица, блестящие глаза, словно пройдет еще миг, и он выдаст нечто гениальное, а они, наконец, услышат то, без чего жизнь их была невозможна. Вот , еще только миг, но пленка обрывается, и остается не восторг открытия, а немой вопрос, так ли это на самом деле, что такого он говорит, чтобы они слушали и не дышали?

Почему сегодня такое практически невозможно?

Те из писателей, которые видели эти фильмы и прониклись своей особенной ролью, только родились немного позднее, они рвутся туда, на сцену, представляя себе переполненный зал, восторженные глаза, возгласы восторга, и натыкаются чаще всего на пустоту и непонимание. И посылают равнодушной толпе, которая не хочет их слушать, свои колкие реплики, а то и матерные слова.

Из всех, кто начинал в те исторические времена, остался, пожалуй, в нашу эпоху разгула юмористических передач, как-то с литературой связанных, только Михаил Задорнов, собирающий огромные залы, но для этого еще надо обладать его старой популярностью и неистощимым обаянием, и на руках походить, и на шпагат на сцене отпуститься, из-за этого ему прощается все, его слушают, хотя думаю, что и он не особенно доволен тем, что происходит. Иначе, не обратился бы к изысканиями в древнерусской словесности и не вынес бы на сцену интереснейшую и труднейшую темы бытования языка. И слушатели даже не замечают, какие страшные вещи о нас обо всех он порой произносит. Но в писательской среде это голос вопиющего в пустыне. Остальным на такое и надеяться не приходится.

Других нет на публике, и вряд ли они вообще появятся. Если принять за основу, что все возвращается на круги своя, то и писатель должно вернуться либо к летописному варианту, когда он только заносил на пергамент только события и лица, стараясь при этом оставаться бесстрастным, насколько это было возможно. Либо к восточному варианту, да и к нашему сказитель был только искусным рассказчиком историй, способным увлечь любого.

И если вспомнить знаменитое предание о «Тысячи и одной ночи», то не так малозначительна была его роль, если удавалось и нравы смирить грозного властителя, и оставить нам такие чудные сказки. Они остались с нами и сегодня и воспринимаются с не меньшим интересом, чем тогда. Но самое главное, они стали еще и фактом истории, повествованием о том времени, о людях, о чувствах.

И чтобы пыл властителя умерить, и прекратить и ярость, и сраженье

Должна в себя сначала ты поверить, потом в него, и этот свет ученья.

И сказки вязь, она еще витала, над городом, над миром, и над ним.

И где-то там забытая, сияла его звезда: - И вместе мы сгорим.

Ты говорила, он внимал устало, что сказка, лишь сплетенные слова.

И как душа во мраке трепетала, и как была прекрасна и жива

Ты в эти ночи, стать могла любая для вас последней, но в тиши луна

Опять твои сомненья освещает. И сказка лишь, когда душа больна,

Ему еще поможет, это право, должна ты нынче снова заслужить.

Соперница твоя глядит лукаво. И ей он дарит в суматохе жизнь.

Что Аладдин, и Синий Джин и дева, куда дорога их опять ведет.

Сначала дерзко , а потом несмело, к тебе по углям он теперь идет.

И ждет его забытое сказанье, которое должна ты сочинить.

И свет звезды, мигнувший на прощанье, улыбки спесь старается хранить.

О, этот миг единого порыва, о, эта боль у жизни на краю.

Какою ты печальной и красивой была тогда, и я тебя люблю.

И в сумерках, в эпоху звездопада, властитель твой почти спокойно спит.

Устав смертельно, ждет Шахерезада, когда звезда последняя сгорит.

Вероятно, неведомая восточная сказочница, и тот, кто стоял за ней, они тогда выбрали в литературе самый верный путь.

Что оставалось делать рядом с грозным властителем, деспотом, страдающим вероятно, психическими расстройствами, как не развлекать, увлекать, держать в своей власти.

Его невозможно было удивить ночами страсти, какими-то иными забавами, все ему надоело, он ничего не желал, ничего не хотел больше, у него все было, чего не пожелает, ну кроме одного - интересной , увлекательной истории, сказки, замешанной на мифах, преданиях, необычных приключениях.

И если помните, была там еще одна хитрость, сказка обрывалась на рассвете на самом интересном месте для того, чтобы в следующую ночь повествование продолжилось, и все зависело оттого, каким неожиданным окажется поворот, с какой силой зазвучит на новом витке повествование.

Я думаю, что если бы мы оказались на месте этой неведомой сказительницы, и стоял вопрос о жизни и смерти, то многих наших монотонных, унылых бесцветных трудов на страницах сайта не появлялось бы, просто потому что не снести бы нам с вами головы. И близко не стал бы терпеть таких творений грозный слушатель.

Конечно, условия для творчества экстремальные, но не в таких ли условиях должна была рождаться настоящая литература.

Да и в нашей с вами древности, на шкуре молодого теленка, служившей бумагой, наверное, не напишешь даже части того, что выкладывается на бумагу. Она, как известно, все стерпит и ее у нас много, целые горы. Не потому ли и строчим мы все, что в голову взбредет, а чаще все то, что к литературе и вовсе никакого отношения не имеет.

Наверное, для творчества все-таки необходимы какие-то экстремальные условия, как только появляется полная и безграничная свобода, так получается черт знает что.

А когда в самом творчестве черт ногу сломит, тогда бурная и буйная окололитературная жизнь и возникает, и фантасты, сказочники, реалисты сталкиваются лбами.

Самый главный критерий у тех, кто писать не умеет, но самое главное не собирается учиться, и смутно догадывается, если вообще догадывается, что это такое - правдивость - жизненность повествования, а на что еще могут они бедняги опираться?

И самое главное - это заметить, выявить и показать миру какие-то несоответствия в творениях тех, кто по другим законам живет.

В этом нет ничего удивительного, когда каждый день нам по всем каналам напоминают на мнимых наших судилищах о том, что в суде надо говорить правду, и наступает уголовная ответственность за дачу заведомо ложных показаний.

И порой кажется, когда бродишь по страницам сайта, что и литература наша стала тем фальшивым судебным заседанием, где правдорубы требуют от нас исключительно правдивых показаний, чтобы разобраться в сути дела, вынести справедливый приговор ( не этим ли занимаются самоварные критики, себя на эту роль и назначившие, какой бы дурак их выбрал и близко подпустил туда) и угрожают той самой статьей уголовного кодекса.

Но разве литература - это судебный процесс, разве все мы с вами обвиняемые, или потерпевшие. А не свидетели ли эпохи , наделенные талантом.

Только наши правдивые показания несколько в иной области, и есть для творчества иные критерии, чем для судебного процесса. Не бойтесь, на этот раз уголовной ответственности не наступит, надеюсь. Потому что никто не давал нам права, кого-то казнить или миловать, и не стоит его себе присваивать нагло.

И тогда возникает подозрение о том, что должно творчество как раз идти от обратного. Если оно и реальность, то вторая реальность , от первой отличающаяся.

Со сказки все начиналось и у славян, и на востоке и на западе, не требовались от рассказчиков правдивые показания, которые мог дать любой относительно честный гражданин. А их мастерство и искусство и заключалось в том, чтобы подняться на ковре-самолете над землей и парить, чтобы открыть для слушателей те горизонты, которые он сам представить себе не мог. Только сказочник мог раздвинуть миры и пространства. Сказка - ложь, может быть и так, только то, что было фантазией, оно становится реальностью рано или поздно. Человек не может выдумать нечто, чего нет в мире, или не может появиться в грядущем. Просто так устроен его мозг, что придумать он может нечто из того, что существовало или будет существовать в грядущем.

Сегодня мы возвращаемся к сказкам, иногда страшным сказкам, без которых часто жить человек не может- те самые зрелища насилия и казни во все времена были для многих страшно увлекательны и желанны, а потом невольно жуткие картинки и отражались в сказках. И вероятно, рассказывая их, человек радовался, что с ним такое не может произойти, это случилось с другим. И он словно бы зачаровывал, защищал себя и близких от страшных этих расправ. А то, о чем можно поведать миру, оно уже не будет душить тебя, перестанет быть таким жутким и страшным, мы словно бы отпускаем ситуацию, проговаривая ее.

Но более продуктивный на мой взгляд путь - это « добрые вести в каждую душу» - это добрые истории, которые нам жить помогают. Пусть наши рассказы притягивают именно такую энергию, если слово материально и способно менять мир.

У славянских богов не было каких-то помощников карателей, как в античности ( кстати, если помните, они там чаще всего в женском обличии выступали- все их богини тьмы и мести), они шли по другому пути. Боги были настолько совершенны и прекрасны, что человеку, на них глядя, просто не хотелось становиться другим, и тоже хотелось парить в облаках, а не ползать по земле. Этот путь к совершенству, на мой взгляд, все-таки продуктивнее, чем жуткие сцены насилия и леденящего страха, которые позднее отразились в сказках, шагнув именно с площадей, где народ собирали на казни. Иногда насильно, но чаще добровольно приходили они полюбоваться на жуткие казни, и какими потом могли быть сказки? Не оттуда ли пришла и любимая наша идея, что ничего не делать ( на печи лежать), это лучше, чем что-то совершать, а потом расплачиваться своей головой за сотворенное?

Мы возвращаемся к сказкам, пытаясь найти в них позитив, то, что поможет нам жить дальше, подняться в небеса.

Что может дать литература натурализма и реализма, куда она заводит несчастного, раздавленного, загнанного жизнью человека?

А если исходить из того, что литературе, как и творчеству вообще не нужно бунтов и революций, она создается, настоящая, когда в душе есть гармония и согласие с остальным миром, и творец должен быть рассказчиком интересных историй, потому что никому он никакой не учитель, не наставник, а просто обладающий даром рассказать о том, что видит и слышит, и поставить какие-то вопросы, но вовсе не отвечать на них - это главное заблуждение и полная глупость, то невольно возникают определенные картины и правила.

Тем, кого интересует творчество, а не скандалы, и не учительство масс- с этими разговор бесполезен, я бы предложила перед кем, как сесть писать очередной правдивый рассказ, исключительно из собственной жизни взятый, закройте глаза, представьте себя в прозрачных одеждах на восточном ковре, с благовониями и сладостями.

Только не спешите радоваться такому перемещению в пространстве и времени. Сейчас распахнется дверь и перед вами усядется грозный властитель, пылающий от гнева, и в любую минуту по слабому манию руки готовы отправить вас на казнь, если что-то ему не по нраву будет. Жизнь ваша все время висит на волоске, и может в любой миг оборваться.

И что вам останется, чтобы спасти собственную жизнь , и более того, постараться укротить его буйный нрав? Вот именно рассказать тысячную историю. Только какая это будет история, чтобы остаться в живых?

Вот в этом и есть интрига, только вам она может очень дорого обойтись.

Выбирайте.

Думаю, что каждому, кто помышляет о творчестве, нужен не злой критик, не добрый слушатель, а такой вот султан Шахнияр.

И если удастся его очаровать словом, тогда и трудились мы не зря, и выбрали именно то, что надо, и головы не лишимся. Ну а если нет, голову рубить все-таки не стоит, только уж отправить подальше, чтобы полезным делом, а не словоблудством занимались. Тогда может и о времени и о себе можно что-то рассказать. Только, скорее всего это будет тема не для книжек и не для сказок. Зато целы и невредимы останетесь.

Писатель - рассказчик яркий и неповторимый, которого слушают не по принуждению студенты на лекции или школьники на уроке, чтобы двойку не получить, а исключительно добровольно, а это не так просто, как нам кажется.

Мы вступаем в эпоху сказок и хорошо, если они будут так же интересны, как и повествования «Тысячи и одной ночи», и как бедный Берлиоз, мы не лишимся головы, и не сойдем с ума от своего творчества, как Иван Бездомный.

- Я ухожу, но я вернусь , - говорит таинственный профессор.

Господа литераторы, он может вернуться, сохранить бы голову на плечах тогда, уже если не стать женой грозного султана, то хотя бы голову сберечь.

Чего и вам желаю.