Посмотри, как каёмка остро отточенного ножа исступлённо и безотчётно доверчиво льнёт к подушечке пальца, слово они начинают шептаться о чём-то сугубо личном, тебя уже не касающемся.

Есть тайное слово, слово-ключ, который никто не вспоминает, пока не почует его засасывающий, всегда влажный, липкий зов.

Самая глубокая и тёмная в мире впадина – не Марианская. Это – ты сам. Не будем о душе. Пока.

Я сижу на краешке бездны. Отсюда мне видно каждый мизерный осколок щебня и костей на дне. Даже могу дотянуться. Если захочу. Набираю горсть камешков и начинаю швыряться ими методично в твою спину и затылок. Ты вздрагиваешь в судороге, возишься раздавлено на дне, скребёшь размозжёнными, содранными конечностями. Выгибаешься корягой, чудовищем. Когда задираешь голову, я плюю тебе в лицо. Попадаю точно в пустую глазницу. Жалости не дождёшься. Не вой, не проймёшь, я здесь не для того, чтобы делать тебе хорошо, тепло и сытно. Я здесь не для того, чтобы заботиться о твоей жирной заднице. Моё дело – этот зад пинать. Помнишь, ты подписал договор. Тогда тебя звали…как-то. Не помню. Ошмётки твоих губ шевельнулись, вижу. Что? А, твоё имя. Нет.

Чего ты хочешь? Для меня ты – бездонная, чёрная дыра. Внутри тебя по арматуре вожделений стекает густота ужаса, каплями, потёками слизи падает в глубинную тухлую лужицу из смерти и похоти. Всё.

Жизнь? Не смеши меня. Это – не жизнь. Такой, как ты способен понять, что такое жизнь только за миг до смерти. И то не всегда.

Я смеюсь, я бью в камень кулаками, выгибаюсь, вскидывая руки, словно в припадке, меня прошивает молния сверху, встряхивает. Миг, и я снова смотрю на тебя, моё лицо – холод, мои глаза – блеск от лезвия, моя улыбка – не для тебя.

На чём мы закончили в предыдущий раз?

Ты почти догрыз себе пальцы в тупой попытке убить внутри себя то, что ты есть. От голого желания изрыгнуть комок страха, чьи метастазы проросли по всему телу нет никакого толка, придурок.

Ныряй в глубь, пока кровь не хлестнёт фонтаном, не начнёшь давиться спермой, и все пятна на свете станут для тебя только пятнами Роршаха. Вспоминай!

Что было до той беспамятной, демонической ночи, когда ты носился в темноте, выкрикивая душу в воздух, как дешёвку. Ты орал: «Нет в человеке ничего человеческого!! Может, скотина безмозглая, может! Но не хочет!!! Урод, кретин, ублюдок маловерный, срань господня!»

Что было до?

Когда идёшь по ступеням вниз, чуть раскачиваясь телом, шаг бесшумный, мягкий, словно большой кошак, ощущаешь свою внутреннюю силу, власть, хищность….

Листай.

Гомосексуальный журнал, засунутый за радиатор в комнате. Особо жестокое издание. Завораживающее удивление, вожделение горячее зарождается между ног, даже - не в паху. Хочется оказаться на месте этих парней в чёрной коже, на равных, или жертвой, дыша заполошенно, ожидая накатывающей волны тугого, влажного счастья.

Дальше.

Выглядеть безукоризненно, с лёгким налётом агрессивности. Подчёркнуто «свои» вещи, эксклюзив, довольно легко читаемый другими образ, который советует относиться с уважением и опаской. Лелеемые мрачные стороны. Тайна, которая катится с помощью чужих языков за тобой. Угрюмые, плотоядные взгляды, отработанные специально перед зеркалом. Походка – танец силы. Небрежность, нарочитая, от переизбытка самолюбования. Урчание низкочастотное, от которого пространство вибрирует, как и диафрагмы врагов и самок.

Ещё, скотина безмозглая.

То, что сделано, оправдано всеми вокруг. Планка вечно лишь понижается. Такова природа общества человеков.

А вот…

Бейся, бейся головой о стены, распахивай ногой двери, обсыпая побелку! Валяйся в корчах на полу, затыкая себе рот кулаком, чтобы соседи не услышали воплей, когда зверь внутри тебя полосует когтями и клыками, чуя способность выдраться. Стать тобой.

Когда-нибудь и станет.

Смотри, как вымученно крутится сдавленное желание ткнуть пальцем в нечто нежное, ранимое, трепещущее под тобой. Ещё желаннее, сокровеннее – что?..

Ты собственноручно точишь все ножи у себя в доме. На пикнике, у приятелей, если тебе попадается тупой, изуродованный нож, с погнутым или напрочь отломанным кончиком, ты презрительно кривишь губы и жалеешь беднягу. Хозяева ему достались – дрянь. Верно. Сталь. Сталь это то, что сильнее плоти. По-твоему, если бить рукой, если убивать рукой, все эти единоборства, это напоминает секс. Плоть встречает плоть. Повреждения остаются тайными, внутренними, тело побеждённого становится беременно смертью.

Сталью плоть побеждается абсолютно. Свист клинка и хруст расходящейся, разделённой плоти. Или плоть скованная накрепко, обречённая, пойманная, беззащитная. И можно спокойно подойти, глядя в глаза или на то, что притягивает взгляд. И не надо устраивать сложных ритуалов общественно принятых и закреплённых в матрицах поведения. В эти мгновения возвращается Истина. Потому что стёрты все защитные слои. Перед тобой не бизнес-леди, окружённая миражами престижа, положения, семейных обрядов, строгим регламент-костюмом, неподступным выражением лица и мыслями, не допускающими ничего сверх вложенной программы. Перед тобой всего лишь скованная женщина, искренняя в своём страхе или похоти.

Не смотри на меня так, скотина, иначе вырву тебе и другой глаз. Будешь только слушать. А когда я буду замолкать, то будет кончаться и твой мир. Каждый отрезок тишины станет для тебя смертью. Погружением в Ничто. Моё молчание поглотит тебя, пережуёт и выплюнет жалкую шелуху безумия в остатке. Хочешь?

Так признайся, чего ты жаждешь: вседозволенности для себя, власти безраздельной, жгучей, пьянящей, над другими или подсел на кайф от тех крошечных мгновений остро-чистого состояния сознания?

А? Не стони. Мне всё равно. Ты мне безразличен. Ты можешь быть нужен только самому себе.

Нужен? Не верю. Похоже, ты нужен себе лишь для того, чтобы убить. Плохой пёсик. Тупой, глупый, беспросветный идиот.

Пошёл!! Дрянь! Вперёд пошёл! В дерьмо своё ныряй, пошёл! Ныряй, ублюдок, ищи своего зверя!!

В миг чистого ужаса и смерти слетают все маски. И ты стоишь, оголённый, нанизанный на реальность, освобождённый от всего лишнего.

Эй, а хочешь, я порву контракт, и ты всё забудешь? Меня, полуметровую эту свою бездну, ад, что у тебя внутри? Снова будешь слепым, глухим калекой, который производит сперму, дерьмо и мусор. Чему улыбаешься? Не хочешь?

Моя пятка с лязгом твоих зубов врезается в эту улыбку, опрокидывая тебя на спину. Нет, урод, это был не секс. Мне просто стало скучно.

Ты безрезультатно копошишься, как перевёрнутый полудохлый жук. Что там пузырится на твоих губах?.. Заткнись, ублюдок, мне плевать.

Ищи глаза своего зверя! Иди на смрад его дыхания! Приятно пахнут только иллюзии и ложь.

Я принимаюсь скакать по краю пропасти, осыпая каменное крошево вниз. Я хлещу костистым хвостом и перепонками крыльев по воздуху и щебню. И ору, ору, ору, ору…Пока всё не взрывается тысячами искр, откидывая меня беспомощным комком, надавливая сверху гигантской ладонью, так, что не двинуться, не дёрнуться, умереть. В который раз?

Едва отпускает, я подползаю как ящерица, быстро перебирая острыми суставами, к твоей бездне. Мой хвост захлёстывает твою вялую шею, тянет вверх, ко мне. Забыл, что такое боль?! Смотри, слизь!! Напоминаю. Мои глаза – та же чёрная бездна, только в них – кипящая смола. Смотри в них!! Жгучая слеза срывается, падает на твоё искусанное лицо, шипит кроваво, впитываясь. Но ты кричишь не от этого. Мои глаза не одна смола…Сквозь чёрные сполохи и мрак омута на тебя смотрит забытое, никогда не осознаваемое, о чём не говорят, давясь ужасом и слюнями, то, от чего лишь судорожно сокращается всё внутри, а звука нет, как и картинки. Ты истекаешь в мои глаза, умирая посекундно, разрывая себе позвоночник корчами амёбными, твой мозг в рвотных спазмах бьётся, не в состоянии принять, что он понимает теперь… . Хорошо.

Звук, звук тонкий, словно острый волос, и ты стоишь на нём, пытаешься стоять, затаив дыхание, зная, что баланс продлится лишь долю мига. И в этот же момент тяжесть придавливает тебя, и ты проскальзываешь сквозь звук, разрезая себя надвое. Две равные половины тебя падают вниз, мокрым и мёртвым шлепком оглашая окрестности. Я смеюсь, и смех мой – единственное в этой серой, глухой пустыне. Ну же, теперь ты можешь познать никогда тобой не ощущаемое до этого! Потрогать себя, не будучи собой!

Извини, моё чувство юмора иногда неадекватно. Но теперь ты знаешь, что нет невозможного. Так на чём мы остановились?

Твоё тело. Это сложнейший инструмент. На котором ты обязан научиться играть. А не забивать его гнилой грязью и лярвическими испражнениями. Впрочем, делай что хочешь.

Всё дело, заковыка, искусность при изготовлении подобных тебе были в том, чтобы получить правильный набор ограничений. Свободно порхать может любой крылатый идиот. А реально работать дано только человеку! Только на ваших безнадёжных, грязных, опрокинутых в тоску и беспросветную тупость просторах души возможны короткие, болезненные шажки ввысь. И лишь при напряжении всех своих сил, о которых вы и понятия не имеете на самом деле, уроды, глухие и слепые, мешки с нечистотами!

Не можешь понять? Нда, не можешь… Тонкое познание лишь на краткий миг способно осветить твой внутренний мир. А затем вновь опрокидывает во мрак и бездонность пустого червячного членодвижения. И всё что тебе остаётся – скрежет зубовный от невозможности вспомнить, уловить, поймать, схватить хоть что-то, микрон, кварк, сон. И хоть пальцами впивайся под кожу, рви вены, выпускай внутренности наружу, лезь себе в горло, откручивай гениталии – всё напрасно.

Надо постичь определённый вид смерти, чтобы смочь оторвать свои глаза от мозга и паха. Я уже молчу о сердце, тварь…

А что – ты? Я знаю о тебе всё, я препарировал тебя, вывернул наизнанку и даже смог собрать обратно, как и было. Но это не означает, что я знаю, как это всё должно работать и что это такое было изначально. Не сваливай на меня свою работу, дрянь ленивая!

Я чую истекающую из тебя сладость наслаждений тугих, щекочущих внутренности, властных, захлёстывающих силой. Словно странные воспоминания вскрываются пергаментными толстыми листами – твоё ощущение, память полёта или одиночество среди странных осенних пейзажей силы, или завораживающие движения высокой точности и снова – силы среди лесной тишины, далёкий, рвущий в куски сердце звук, который означает нечто настолько дорогое и бесценное для тебя, что этому не найти ни слов, ни объяснений, лишь всепоглощающие ощущения необходимости быть там. Всему, без лишнего, как ты есть настоящий, без мыслей, без сомнений. Просто быть там.

Хорошо.

А что дальше?

Тебе не кажется, что это остаточные явления уже решённой когда-то задачи? Приятно, конечно, вспоминать свои удачи, но не уводит ли это от существующей цели?

Итак, ты хочешь быть опасным, значимым, окружённым флюидами тайны, уметь то, что другим не дано и наслаждаться этим.

При этом ты, тварь, ничего для этого в реальности не делаешь!

Так какого дьявола ты лжёшь!! Нагло и отвратительно лжёшь!

Что?! Снова плачешь?! Сколько можно? Гадость, трус слюнявый! Плаваешь, словно дерьмо по поверхности! Ныряй в глубь, я сказал!

Ещё раз увижу слёзы, и ты останешься один на один со своими развороченными подвалами гнилья. О, теперь ты просительно цепляешься за мои лодыжки и умоляешь не бросать в одиночестве. Испугался, да? Двумя ударами своего хвоста я рассекаю кожу на твоих плечах. Ты воешь не от боли, а от странного наслаждения. Удовольствие от унижения? Я втягиваю воздух ноздрями, пытаясь разобраться. Нет, я промолчу. Давай сам. Сам! Говори.

Что там прячется по твоим тёмным углам?

То, что ты не веришь в себя, не любишь себя. И ты существуешь, только отражаясь в зрачках других. И ты настолько погружён в себя и оградился от мира, что у тебя чудом остался лишь крошечный участок тела и души. Губы трясутся, глаза прячутся, ты сжимаешься в комок, подтягивая колени к подбородку. Дальше слова выдавливаются из тебя густые и плотные, неудобные. Ладони потеют. Тебе очень неудобно, стыдно, неловко. Именно то, что надо. Теперь главное – не врать.

Мне вообще плевать на всё это. Но не ври себе. Даже если ты себя не любишь. Вот и сделай себе больно – скажи правду. Тебе нравится положение, когда тебя связывают. Ну, это многим нравится. Но тебе подходит лишь вариант, когда тебе оказывают этим уважение, признавая действительно опасным. Ах, вот как. А когда тебя бьют? Только по спине и плечам? Хорошо. Я бью. А ты кричи, кричи о том, что ты чувствуешь. Мой хвост полосует твою напряжённую спину, ты вздрагиваешь, сжимая зубы, корчишь героические гримасы. И одновременно острое сексуальное возбуждение начинает подниматься, расслабляет странно тело и ты шепчешь об этом, а потом орёшь, что мужественно вытерпишь всё, потому что только герои имеют всё, ими гордятся, и можно снова и снова вызывать в себе это потрясающее чувство того, что ты смог выдержать, и уважаешь себя за это. Уважаешь себя за это! Повтори ещё и ещё раз! А теперь смотри, что я сделаю. Я подхожу тихо к тебе, со спины. Склоняюсь медленно и мягко дотрагиваюсь губами до твоего затылка, скольжу дыханием по твоей шее, останавливаюсь у её основания. Самое чувствительное твоё место. И моё прикосновение не равнодушно. Я добавляю в него тонкие ноты уважения равного равному. И тебя сносит. Поток тепла выплёскивает из тебя со стоном понимания, что именно по этому ощущению ты так долго голодал и не мог понять его отсутствия. Задавленная, спрессованная в нечувствительную глыбу нежность.