Последняя метель уходящего года подгоняла и без того спешащих прохожих. Увешанные сумками и пакетами, они не замечали студеного ветра и скользких ступенек. Все торопились в шумные веселые компании, где гремела музыка, под украшенной елкой укладывались подарки, а белоснежные скатерти столов сверкали изящной посудой и дурманили соблазнительными запахами. Несмотря на поздний час, автомобильные и пешеходные потоки бурлили, переплетаясь друг с другом, и не обращали внимания на высокого мужчину средних лет, двигавшегося как-то наискосок и не в такт со всеми.

На спокойном, открытом лице то и дело появлялась едва заметная ироничная улыбка. Скорее всего, профессия и образ жизни оставили отпечаток невозмутимости и уверенности в его манерах и усталом взгляде. Он был похож на капитана небольшого судна, отпустившего на берег свою команду и доделывающего за них всю оставшуюся работу. Глядя на него, можно было сказать, что он без суеты, четко и вовремя отыскивал, доставлял и раскладывал по полочкам все, что касалось его дела, отчего сыскал репутацию надежного партнера и уравновешенного лидера. Наверняка команда его уважала, особенно – лучшая её часть, втайне вздыхавшая по той тихой гавани, что маячила за надежной широкой спиной. Мужчина не носил штанов с лампасами или кителя с нашивками - они были ни к чему. Всем своим видом он внушал надежность и спокойствие в любую погоду. Неслучайно к нему давно приросло меткое прозвище «форт Байярд», удивительным образом созвучное не столько его фамилии, сколько внутреннему миру. Он знал об этом и часто отшучивался, что под ногами у него с детства была не только твердая почва, но и рельсы в светлое будущее. Это было правдой.

Он вырос на окраине шумного портового города, в самодельном доме, больше напоминающем дачу. Рядом проходила одноколейка, уложенная еще до революции, по которой то и дело с перезвоном катились старые трамваи. Протянувшись вдоль берега чёткой прямой линией, она была похожа на становой хребет всего района и выглядела очень надежно по сравнению с мазанками из самана, где ютились семьи моряков и портовых рабочих. Утром и вечером мужчины заполняли трамваи и свисали гроздьями с подножек, торопясь на работу и домой. Днем это проделывали местные пацаны, спасаясь от кондукторов. Впрочем, для них это было не только развлечением, но и приобщением к другому миру. Прошли годы, а рельсы с двуглавыми орлами будто приросли к серым шпалам, высушенным солеными ветрами и горячим южным солнцем. Посещая в отпуске родные места, он непременно приходил к «железке», садился на корточки и гладил ладонями горячие рельсы. Вместе с теплом приходили воспоминания. Лица, голоса, запахи, звуки - всё это, родное и дорогое, заполняло его душу, всё, что помнили старые рельсы, уходящие далеко в детство. Подшучивая над собой, он называл этот процесс «подзарядкой батареек». Какие бы жизненные невзгоды ни пытались раскачать его кораблик, стоило ему прикоснуться к нагретым за день рельсам – все успокаивалось. Это был проводник в мир радужных иллюзий детства, а ладони ещё долго хранили тепло, переданное оттуда.

Давно перебравшись в столицу и встречая не первый Новый год, он так и не привык к перчаткам – любил держать руки в карманах, хотя и ругал себя за эту мальчишечью привычку. Спартанский образ жизни позволял ему всегда выбирать жилье близко к работе и быстро добираться до офиса пешком. Он не торопился на вечеринки и встречи по вечерам, мог быстро появиться на рабочем месте утром или, если нужно, задержаться перед праздником. На подобные просьбы коллег он отвечал молчаливым согласием и грустной улыбкой. Казалось, он предпочитал одиночество, и неоднократные попытки сослуживцев проникнуть в его внутренний мир ни к чему не приводили.

Да и в праздничной толпе он держался обособленно и никуда не спешил. Было похоже, что он не готовился сегодня встречать гостей, но бутылка доброго коньяка на полке ждала собеседника. Времени до полуночи еще было достаточно, и он решил прогуляться по залитым праздничными огнями улицам. Изредка он встречался с одиноким, никуда не спешащим взглядом. Подобно вампирам, их обладатели, как тени, незаметно слонялись посреди разодетой, озабоченной своими делами массы. Он давно научился различать их среди встречных по, казалось бы, «пустому» взгляду. Обычно прохожие мельком останавливали внимание на яркой одежде, пышной прическе или красивом лице. Но этот «пустой» взгляд никогда не задерживался на поверхности, он фокусировался внутри, проникая глубоко в душу прохожих. Наверное, это присуще только очень одиноким людям или просто – вампирам. Подолгу они кружат в поисках жертвы и, найдя её, скребут и буравят взглядами. Но стоит им только намекнуть, что ты видишь их, как они исчезают.

Он остановился у перекрестка, раздумывая, свернуть ли в тихий переулок, где стоял внешне ничем не отличающийся от других дом. Но для него это был самый необычный дом на свете. Там жила она. Каждый раз, собираясь пройти рядом с ним, он долго боролся с собой, проклиная себя за слабость. Иногда желание быть ближе к ней побеждало, и он шел по переулку на деревянных ногах, опустив глаза и стараясь унять бешено стучавшее сердце. Надеясь на встречу с ней, он впадал в состояние крайнего возбуждения и восторга. Внутри все напрягалось и, казалось, звенело от любого прикосновения. Тренированное тело не слушалось, и в такие минуты он внешне был похож на подвыпившего мужчину, блуждающего в поисках дороги домой. Впрочем, он знал, что такой дороги у него нет. Прошло немало лет, пока он понял, что, влюбившись в первом классе в свою соседку по школьной парте, он уже никогда не сможет отдать своё сердце другой. Прошедший сентябрь был тридцатым, как он впервые увидел её. Судьба преподносила радости и печали, встречи и проводы, но лишь одного не могла дать – счастья быть вместе. Даже после её свадьбы он ничего не мог поделать с собой. Он любил её и лишь её.

На перекрестке тоже были трамвайные рельсы, но они сворачивали вправо, будто напоминая, что ему в другую сторону. Как ни старались дворники, пути то и дело засыпал снежок, и металл холодно поблескивал в тех местах, где прохожие, скользя, полировали его своими подошвами. В отличие от южных, раскаленных на солнце, эти рельсы были чужие и холодные. Они могли только отбирать. Красный фонарь светофора примёрз намертво и не собирался переключаться. Позванивая и тихонько постукивая на стыках, проехал разукрашенный яркими огнями трамвай. На заднем сиденье он заметил два силуэта. Обнявшись и склонив друг к другу головы, они неподвижно проплывали над окружающей суетой. Как зачарованный он смотрел на них, не обращая внимания на недовольные возгласы заторопившихся рядом пешеходов. Ему вспомнилась та давняя поезда на трамвае с соседкой по парте. Он впервые сам купил два билета у кондуктора и сел рядом с ней. Тогда границы мира сомкнулись вокруг них, оставляя лишь её самым главным человеком в его жизни. До сих пор эти два билета лежат в его любимой книге. Лежат так давно, что страницы срослись со счастливыми билетиками, номера которых он запомнил на всю жизнь – они точно совпадали с цифрами дня, месяца и года той поездки. И в отличие от их судеб, трамвайные билеты так и остались не разорваны.

Поток машин скрыл от взгляда два силуэта на заднем сиденье. Светофор опять пытался согреться красной лампочкой. Как и в прошлом декабре, он шагнул навстречу тяжёлому грузовику, но никто не заметил этого. Уже год душа его была свободна от мира, где рельсы четко обозначили границы до и после. Встретившим его он смог объяснить, что давно и безнадежно любил единственную женщину на свете, но чья-то злая рука не давала ему быть рядом с ней, пусть хоть смерть позволит это. Так и случилось.

Его душа в невидимом обличье могла навещать её, бывать в её доме и, дождавшись ночи, проникать в её сны. Смертным не дано видеть иные миры, да и ушедшим в страну теней не разрешены контакты с прошлым. Лишь немногим удается обменять одну из своих привилегий на возможность общаться со смертным во сне. Попадаются, правда, хитрецы, использующие высшие переходы в корыстных целях, но рано или поздно их ждет суровый приговор.

Не сразу он научился бережно обращаться с её снами. В первый раз он так напугал её, что она с криком проснулась в холодном поту, а он «застрял» в брошенном сне до тех пор, пока не стер образ покойника из её сознания. Постепенно он понял, что нужно либо ждать подходящего случая, либо создавать его самому. Глубоко зная привычки и особенности смертного, можно высвечивать ничего не значащие для окружающих мелочи, которые могут вызвать нужные воспоминания. Они порождают настроение и могут расположить смертного к восприятию встречи во сне. Приходится проявлять терпение и находчивость. Несмотря на то что смертные так сентиментальны и доверчивы, бывает трудно преодолеть их постоянное стремление к накопительству и желание получить сомнительное удовольствие. Все последние дни ему приходилось вращаться вокруг старых знакомых, подталкивая их к мысли о подарке для неё. Господи, как они бывают меркантильны! Многие политики и шахматисты смогли бы восхищаться удивительной многоходовой комбинацией, которую ему удалось осуществить. Так или иначе, но сегодня вечером его любимая книга со слипшимися страницами будет лежать в подарочной упаковке под ёлкой в её квартире.

Оправдывая своё поведение желанием подготовить всё как можно лучше, он заторопился к знакомому дому. Нарушая негласные границы и вторгаясь в чужие сферы, он просмотрел всё вокруг, от подвалов до чердаков. В такие праздничные дни веселились не только смертные. Во всех сторон на огонек слетались самые разнообразные проявления жизни. И отнюдь не все из них были доброжелательны. Особенно часто приходилось сталкиваться с «гостями» в многоэтажных новостройках. В старых же домах столицы всё давно уравновесилось, но бдительность не мешала. Чужаков не жалуют нигде, и ему поначалу долго пришлось убеждать незримых в логике своих появлений. Постепенно к нему привыкли и сочли своим. И теперь это позволяло ему «расставлять фигуры на шахматной доске».

Всё сложилось замечательно: хорошо проводили Старый год и дружно встретили Новый. Он улыбался, подслушивая загаданные под бой курантов пожелания гостей. Взрослые люди, а до сих пор верят в сказки! Его избранница, как всегда, была самой красивой и остроумной. На правах хозяйки она без устали участвовала во всех шумных затеях и особенно душевно пела под гитару студенческие песни. Он любил её. Любил смотреть на неё, слушать её голос и думать о ней. Её слова и жесты стали родными. Он наслаждался ей. Она была создана для него, но по какой-то злой воле им не разрешили быть вместе. Даже став незримым, он отдал бы всё на том и на этом свете, чтобы видеть её.

Далеко за полночь, когда гости начали расходиться, он с волнением стал ждать того момента, когда книга окажется в её руках. В нетерпении он выскакивал на улицу и смотрел, чтобы не пошел снег – а то кто-нибудь решил бы остаться до утра. Готов был спустить с лестницы одного их назойливых друзей, пытавшегося напоследок пьяным голосом объясниться в любви хозяйке. Незаметно для себя он стал ангелом-хранителем этой удивительной женщины, отводя в сторону беду и напасти. И как только открывалось окно для перехода, он оказывался с нею. Будучи смертным, он часто думал о ней, но не мог быть рядом, а лишь изредка позволял себе взглянуть на неё или пройти мимо её дома. Теперь, став незримым, он мог появляться в доме и даже посещать её сны.

Управившись с домашними делами, хозяйка устало присела на краешек кровати и включила лампу в изголовье. В руках она держала знакомую книгу. Однажды он показал ей спрятанные там билетики и пошутил, что с их помощью они смогут вернуться вместе в тот трамвай, так бережно хранимый в его памяти. С тех пор прошло много лет. Она осторожно начала перелистывать страницы, не обращая внимания на текст, пока не нашла два слипшихся листа. Остановилась в нерешительности и закрыла глаза. Она еще не спала, и он не мог понять, о чем она думает. Стоя на коленях перед ней, он с мольбой смотрел на неё, пытаясь угадать ход её мыслей. Вдруг на ресницах заблестела слезинка, она росла, и в ней стала отражаться вся комната. Но себя он там не видел. Если бы боги дали ему возможность дотронуться до неё и сказать, как он давно любит её! Но это проклятие висело над ним всю жизнь, а после смерти стало вообще бессмысленно.

Слезинка, потеряв равновесие, капнула на страницу открытой книги, которая её тут же впитала. За ней капнула вторая. Под темным пятном проступил контур спрятанных трамвайных билетиков. Она помнила, она всё помнила, хотя прошло столько лет! Еще не веря в происходящее, она бережно разъединила страницы. Два старых билетика были одним целым, пролежав в книге тридцать лет. Она нежно сжала их влажными ладонями и откинулась на подушку. Красивое лицо было спокойным, только маленькая морщинка обозначилась под локоном на лбу. Он склонился над ней, не решаясь шагнуть в этот сон. Он так боялся потерять её ещё раз. Когда её дыхание стало ровным и легкая, детская улыбка коснулась краешка губ, он переступил черту.

Постукивая на стыках рельс с двуглавыми орлами, трамвай бежал наперегонки с соленым морским ветром. Он повернул голову и увидел свою милую первоклассницу. Она сидела рядом и лукаво улыбалась карими глазами, а локоны, развеваясь, касались его щеки. Он знал, что теперь они всегда будут вместе и будут любить друг друга, несмотря на то что только смерть смогла соединить их, а окружающие стали называть его странным словом – идеалист.