Холодный ветер продувал насквозь, дул в лицо, ледяными пальцами щекотал шею. Листья облетели давно, и он носил их шуршащие, словно бумага, тела, закручивал воронками, бросал под ноги. К морю вела разбитая бетонная лестница, но идти туда ни у кого не было желания. Девушки ежились, стоя на краю верхней ступеньки. Их лица разрумянились, а речь стала невнятной от сильного холода. Их было четверо. Они были совершенно разные, эти девушки. Но все – невероятно красивы. Потому что очень молоды. - Представляешь, сто лет назад здесь было почти так же. И это мрачное море, и листья. И голые, зябкие деревья… - сказала одна, задумчиво вглядываясь чуть близорукими светлыми глазами куда-то поверх моря. - Нет, сто лет назад нас не было. - А вдруг были? Ира, как ты думаешь, если мы были – то кем? - Давай, давай, писательница… Придумай что-нибудь. Ира поежилась, пристально вгляделась в своих подруг. - Ну, хорошо. Вот ты, Юля, была, я думаю, оперной певицей… Юля была высокой широкоплечей девушкой, стройной, с темными прямыми волосами и крупными чертами лица. Она очень любила, когда о ней говорили… *** - Ох, ну и погодка сегодня, как никогда… Мрачняк, - сказала она, встряхнув своими роскошными волосами и осыпав все вокруг блестящими брызгами. - Ага, погода шепчет… - Займи, но выпей. А, кстати, нет ничего? Аня огляделась по сторонам, словно в поисках чего-то: - Неа. - Я йогурт принесла. Девочки скоро придут? - Не знаю, может, придут, а может, и нет. Ты ж знаешь, как теперь… Это новые духи? Супер. Где ты такие берешь? - Где-где… Кавалер подарил. Она скинула сапожки. Сапожки были внушительного мужского размера. - И сапоги какие… - с легкой завистью вздохнула Аня. - Хочешь, дам поносить? Только носки нужны, плотной вязки. Две пары. - Спасибо… Я как-нибудь… Где кавалеров таких берешь? - Места надо знать. Ладно, познакомлю как-нибудь… Хочешь? - Хочу. Зашли на кухню. Аня помешала деревянной ложкой в казанчике. - Что там у тебя? - Как всегда, пшенка. Хочешь? - Я йогурт принесла. Из комнаты донеслись громкие вздохи. - Прости, я сейчас, - Аня вышла в комнату, а потом забегала по квартире с какими-то тряпками. - Бабушка? - Она. Ничего уже не помогает… Ну вот, все… - села за стол, оперлась кулаком в щеку. – Скучно… Может, спеть чего-то… - Ага, ой мороз-мороз… - А меня соседи гулящей считают, - вдруг сказала Аня. - Это при твоих-то? Ты ж вообще из дому не выходишь. - А все равно считают. Соседка вчера статью принесла… - Это потому, что ты красивая. - Как свинья сивая… Я вот думаю: обидно это. Лучше б я на самом деле была. - Ой, из тебя проститутка, как из меня балерина. Потихоньку начало темнеть. За окном висела в воздухе влага, осыпалась мелким бисером на ветки деревьев, замирала неподвижными каплями на окне. - Скучно, - сказала Аня. - Давай соседей порадуем? - А как? - Ну, пусть утвердятся в мысли, что ты - редиска. У меня есть предложение… Юля сбегала за сумкой, долго в ней копалась, потом высыпала ее содержимое на стол. - О! – сказала она, доставая аккуратненькую яркую упаковку. - Это что? Жвачка? - Тьфу! – Юля в сердцах плюнула. - Эх ты, гулящая ты наша. Это – презерватив. Надеюсь, ты хоть слышала, что это такое… - Ну, прям уж. И слышала, и видела… Я просто пошутила. - Ага, пошутила она. Шутиха… - А в чем задумка-то, я никак не пойму… - А вот в чем… Только йогуртом придется пожертвовать. Аня взглянула на казанчик с кашей, потом, жалостливо, - на баночку йогурта: - Эх, чем только не пожертвуешь ради ближнего… - Ага…- Юля заполнила презерватив йогуртом и открыла форточку. – Остается только ждать, когда пройдет кто-то из твоих соседей. Девушка взобралась на стол и высунула руку за форточку. Ждать пришлось недолго – вскоре на дорожке к парадной замелькала тень. - Бросай! Юля разжала пальцы. Внизу послышался чей-то «ой». - Свет, туши свет! – крикнула Юлька, падая со стола. …Они все еще хихикали под столом, когда раздался звонок. - Это расплата, - громким шепотом сказала Юля. - Я не открою. - А вдруг это кто-то свой? - Свои в такую погоду по домам сидят… - мрачно ответила Аня, вылезая из-под стола, и нехотя пошла к двери. Вскоре защелкали замки, и из коридора послышались голоса. - Ты представляешь, какие падлы? Ну, кошмар просто! Что за времена пошли, - возмущался один. - Да не расстраивайся ты, щас отмоем, - успокаивал другой, Анин. Когда свет на кухне зажегся, Юля уже сидела, нога на ногу, и курила тонкую розовую сигаретку. - Привет, Дашкин. Как дела? – как ни в чем не бывало, спросила она, глядя на раскрасневшуюся злую Дашу. Чуть поодаль в дверях билась головой о косяк и беззвучно заходилась от хохота Аня. - Да вот, представляешь, использованные… эти… как их… Прямо из окон бросают. На мирных граждан. Ну вот как я теперь? Фуууу Позади послышался грохот – Аня не выдержала и прямо-таки свалилась на пол, согнувшись пополам. - Ты чего? – удивилась Даша. - Даш, Даш, не пере… переживай… Ой, не могу… Йог… агу… - сипела и хрипела Аня. - Какой йог? Ты чего? Юль, чего она? - Она говорит, - жеманно затягиваясь сигареткой, перевела Юля: – чтоб ты не переживала. Это йогурт. - Как – йогурт? И откуда вы это знаете? - Мы это знаем, Даш, потому что мы его туда положили… - Как? - Л-л-лоооожкой, - не выдержала Юля и скатилась под стол. - Ах, вы… Но гневную Дашину тираду прервал хохот и хрюканье подруг. Попытки изображать обиду были бесполезны: вся квартира, казалось, тряслась от смеха, и вечер за окном вздрагивал и плевался, и деревья бились ветвями о стекла. Даша сдалась этому сумасшествию… Через десять минут они уже чинно курили разноцветные сигаретки и попивали кофе. - Какие духи у тебя, Юля, - принюхалась Даша. - Это ей кавалер подарил. Не спрашивай, где таких раздают. Всех разобрали. - А-а, - Даша многозначительно посмотрела на Юлю. - Да. Давайте лучше подумаем о том, что давно шепчет погода. - Девки… У меня спирт есть, медицинский, - вдруг вспомнила Аня. – Только как мы его? - Как-как. Водой. Из-под крана, - уверенно сказала Даша. - Запивать? – Аня чуть не выронила бутылочку из рук. - Тихо, тихо… Разбавлять. Вечер устал плеваться дождем от возмущения. Он уселся за стол и подставил стакан. *** - А что дальше? – спросила Юля. - Ну, ты пела в оперном театре, и тебя очень любили мужчины… Они приходили в театр только ради тебя… - А в каком я была платье? - В разных, - Ира внимательно посмотрела на подругу. – В очень дорогих нарядах. На пальцах у тебя были кольца с бриллиантами… - И с сапфирами… - И с сапфирами. И дорогие браслеты на руках. Они сверкали, когда ты выходила на сцену, освещенные тысячами огней. Но глаза твои блестели еще ярче… А на шее у тебя всегда было одно и то же колье… И какие бы украшения тебе не дарили твои поклонники – ты надевала только его… *** Бабушка стонала… Она стонала всю предыдущую ночь и весь день… Врачи ехать отказывались – они уже знали, что по этому адресу ехать бесполезно. Аня не могла к ней подойти – на это уже не осталось сил. Она сидела в кресле-качалке в углу, поджав под себя ноги, и просто тупо на нее смотрела. А потом смотрела в окно, темно-сиреневым треугольником вырисовывавшееся во мраке комнаты, а потом на лужу, разлившуюся под бабушкиной кроватью. А Аня все качалась в кресле, прижав к груди бутылочку разбавленного спирта, и ждала, когда всему этому наступит конец… *** - А у тебя, - Ира неожиданно повернулась к Даше. – У тебя был большой и очень добрый муж. Он любил эль. Он приходил домой, смотрел на огонь и на то, как ты возишься с детьми, и улыбался, и щурился. А ты все ругала его, ругала… Но он был очень добрым. *** Даша рассматривала прохожих, пока Ира трендела о каких-то недавно прочитанных философских книгах. - Слушай, а что ты об этом человеке можешь сказать? - О каком? - Да вот об этом. Вот, высокий, во все темное одет… Ира внимательно вгляделась своими подслеповатыми глазами. От того, что зрение у нее было плохое, этот взгляд казался каким-то магическим, притягивающим – рассеянный, и в то же время пронзительный из-за усилия рассмотреть. - Ну, худой, лицо аскетическое, губы сжаты. У него, наверное, есть какой-то секрет или большое желание высказаться, но он знает, что нельзя, сдерживается. Черное – значит, склонен к депрессиям, интроверт… - А может, он хочет быть незаметным? - Нет, тогда было бы серое или коричневое. - А еще что? - Коротко острижен. Скорее всего, он много дерется. Это чтоб за волосы не могли схватить в драке. Или хочет, чтоб все думали, что много дерется… - Откуда ты все знаешь? - Я ж – писательница. Будущая. Может быть. А прохожий вдруг остановился, подумал минутку, и направился к девушкам. - Ир, он к нам идет. Быстро-быстро скажи – к кому? - К тебе. - Быстро: почему? - Потому что ты полненькая и маленькая. А он высокий и худой. Противоположности притягиваются. - Девушки, извините, что прерываю вашу беседу, но мне бы очень хотелось познакомиться… - Да? – Даша поправила короткие завитки. – И с кем же? - А вы не обидитесь? - Нет, - промямлила Даша, потихоньку становясь еще меньше. - С вами… *** - А я кем была? – нетерпеливо спрашивала Аня, дергая подругу за рукав. - Ты? Ты была наследницей очень большого богатства… - Оу? - Только у тебя был опекун… Он хотел, чтобы твои богатства умножились. - А я? - А ты хотела раздавать деньги бедным… Поэтому тебе денег он давал очень мало, и ты жила почти в нищете… И все равно помогала людям – чем могла. - Чмогла, - повторила Аня. – А потом? - Погоди ты, обо мне еще не дорассказали… А почему я носила все время одно и то же колье? *** - А помнишь, ты хотела с кем-то познакомиться? – спросила однажды Юлька. - Угу, - Аня пыталась зашить дырку на колготках, но с каждым стежком петля только расползалась. Юля сидела за столом и что-то рисовала в ее блокноте, потом сминала лист, выбрасывала его в мусор и снова начинала рисовать. - Брось ты свои колготки… Я тебя познакомлю – новых купишь, если все нормально будет. - Угу… Блин! – Аня в сердцах разорвала их пополам. - Ну и умница. - И куда я теперь пойду? - Учись, малолетка! Есть еще такая же пара? - Такая же рваная? Есть. - Смотри, - Юля разорвала и вторую пару. – Теперь надевай. Эту часть на одну ногу, а эту – на вторую. Вот, получились новенькие колготки. - А если… - Да кто на твои колготки в этом случае смотреть будет? - В каком – в этом? - Так. Ты идешь или нет? - Ну, иду. - Тогда собирайся. *** - Ирка, а кем ты была? - Я? Писательницей. - И? - Погоди, давай я все же продолжу рассказ о Юле… *** - За окном – вечный вечер… Он никогда не закончится… Никогда не наступит утро после долгой ночи. - Ирка, ну что ты себя изводишь? Ира посмотрела на мужа. Они только недавно поженились, он был очень нежен с ней. - Я не извожу, я сочиняю новый роман. - Но ты же не пишешь его… - Я пишу – вот здесь, - она коснулась рукой виска. - Надо на бумаге. А хочешь, я куплю тебе печатную машинку? - Она громко стучит, а у меня все время болит голова. Он коснулся ее лба прохладной рукой: - У, да у тебя температура… - Да нету. - Да есть. Быстро мерить, - протянул ей термометр. – Горло не болит. - Нет… Знаешь, я так тебя люблю. - И я тебя. Очень. *** - Это колье тебе подарил твой возлюбленный. Давным-давно… Он хотел жениться на тебе, а ты хотела петь в опере. И вот ты стоишь на сцене, на тебе сияют украшения; ты великолепна, и любой мужчина готов бросить тебе под ноги все свое состояние. Но в глазах твоих – величие и тоска. Потому что ты знаешь – просто так, за твою душу, тебя уже никто никогда не полюбит. Девушки стояли неподвижно, завороженные этим рассказом. - Да… - сказала вдруг Юля. – Значит, в оперные я не пойду… - Ну вот те и выбор! – всплеснула руками Аня. – Какой оперный? У тебя же слуха нет! Ир, а про меня – что? Можно тоже что-то красивое, а? *** Аня пришла домой под утро… Заглянула в кастрюлю с вечной пшенкой. У нее в кошельке было семьдесят долларов. А в кастрюле – пшенка. Вот она сейчас пойдет, накупит продуктов – и что? Ее спросят: где ты взяла деньги? Что она ответит? Нет, в душ, мыться, в кипятке. Так, чтоб кожа стала красной и пошла пузырями, а потом она сотрет эти пузыри до мяса и станет чистой-чистой… Она взглянула на две шуршащие купюры. И пошла в магазин. Там она купила дорогую помаду, лак для ногтей, блок сигарет и много всяких вкусностей… Даше – ликера. И еще много колготок. Оставшиеся десять долларов у нее по дороге домой сперли вместе с сумкой. «Ничего. Ничего. Так мне и надо», - думала Аня. – «Мне, и правда, легче стать балериной…» Она набрала знакомый номер. - Алло, Даша? Даш, ты сегодня свободна? Да так, сабантуйчик хочу сегодня устроить… По поводу первой зарплаты, - она противно хихикнула. – А что случилось? Тебе? А когда? Так что же ты молчишь? Свадьба-то когда? Была… Вот, блин. Когда хоть познакомишь? Ага, буду ждать. Ну, поздравляю, зараза ты мелкая. Да, да. Все. Люблю, цалую. Пух. Гудки. Аня слушала гудки, глядя в темное окно кухни, а слышала стоны из соседней комнаты… - Алло. А Иру можно? Заболела? А что с ней? Температура? Ну, пусть выздоравливает. Говорю, передай ей – пусть выздоравливает. Гудки и стоны сливались в один бесконечный унылый звук, а внутри нее рождался вой. Аня открыла бутылку ликера, пить одной уже становилось привычкой, - это было плохо. Но Юле она звонить не хотела. Больше никогда… Сняла обертку с шоколада, открыла крышку мусорного ведра. Взгляд наткнулся на смятый комочек бумаги. Не соображая, что делает, Аня вытащила его и разгладила. На морщинистом листе бумаги была изображена девушка в полупрозрачном пеньюаре. Она сидела на краю кровати, сжавшись, словно от холода, и закрыв лицо ладонями. А на полу валялись ее вещи и разбросанная веером пачка купюр. Время остановилось. Аня все доставала из ведра скомканные листы и разворачивала их, один за другим – и на каждом была та же картинка. - Алло, Юля? Юль, ты что сегодня делаешь? Юль, приходи ко мне, а? А то я ликера купила, а пить – не с кем. Будешь? *** Телефонный звонок взорвал тишину квартиры, и она мелкими жалящими осколками впилась в кожу. - Алло? - Аня, привет… То есть… - на другом конце провода раздались всхлипывания. - Даша? Ты, что ли? Что случилось? - Там Юлька у тебя? - Да у меня, у меня. Случилось что? - Тут… Иркин муж звонил… Короче, умерла Ирка. - Как – умерла? Я ж звонила вчера… - Не знаю, как… Умерла вот. Муж ее говорит, сказала: «Я тебя люблю», повернулась к стене и умерла… *** Холодный ветер продувал насквозь, дул в лицо, ледяными пальцами щекотал шею. Листья облетели давно, и он носил их шуршащие, словно бумага, тела, закручивал воронками, бросал под ноги. К морю вела разбитая бетонная лестница, но идти туда ни у кого не было желания. Девушки ежились, стоя на краю верхней ступеньки. Их было четверо. Они были совершенно разные, эти девушки. Но все – невероятно красивы. Потому что очень молоды. - Представляешь, сто лет назад здесь было почти так же. И это мрачное море, и листья. И голые, зябкие деревья… - Ирка, а кем ты была? - Я? |