1.

– Капитан, кто был тот человек?

– Пока неизвестно, Ваше Величество.

– Он сбежал? Или умер?

– И не умер, и не сбежал, Ваше Величество. Мы не можем его допросить – у него вырезан язык, а при виде пера и бумаги он пожимает плечами – неграмотный.

– Притворяется?

– Нет, Ваше Величество. Среди крестьян встречаются неграмотные, особенно среди баронских вассалов.

– Что вы думаете с ним делать?

– Ребята пытаются его разговорить.

– А язык?

– Он же не слепой, и не глухой. Что-то видел, что-то слышал. Позвали художника, из наших, будем учить его рисовать. Кроме того, он может показать, какие слова из названных он сказал бы, если бы мог говорить. Ничего, договоримся.

– Что у него было?

– Стилет, гномьей работы. Выясняем, не отравлен ли.

– Знаете, капитан, это была проверка.

– Какая проверка?! Убийца, хоть и не профессионал, но если бы добрался...

– В том-то и дело, что не профессионал. Непрофессионал сильнее нервничает, больше боится перед убийством. Кто станет посылать непрофессионала, если хочет достичь результата?

– Что же они проверяли?

– Хотели знать, как близко смогут подойти.

– Вы почувствовали ещё кого-то, Ваше Величество?

– Нет, капитан, другие просто наблюдали, и могут быть совершенно посторонними людьми... Тех, кто задержал немого, видели. Вам лучше их спрятать на время – наверняка их будут искать. Можете потерять людей, Паджеро.

– Они всё время с немым, а он надёжно укрыт.

2.

Королевский прокурор Рустак сидел в приёмной Кабинета, ожидая короля – Фирсофф просил остаться после бала, а просьба Его Величества, как известно... Ну, в общем, домой Рустак не поехал.

Король задерживался. Набравшись смелости, прокурор заглянул в Кабинет – пусто.

– Заходите, Рустак, – за спиной возникла огромная фигура Маарда, – Его Величество разрешил ожидать в Кабинете.

– Что-нибудь случилось? Почему нас задержали?

– День сегодня такой, господин прокурор, что если пять минут ничего не случается, то это не сегодняшний день.

– Что-то уж очень мудрёно вы выражаетесь, господин глава.

– Ничуть. Вам просто лень думать.

– Я просидел в приёмной больше часа – и ничего не произошло.

– Значит, уже наступил день завтрашний, – Маард громко расхохотался, и Рустак понял, что тот пьян.– Не смотрите на меня так укоризненно, Рустак – неужто вы на балу не пили? Что же вы там делали? Сапоги не стоптанные – так вы и не плясали! Прокурор, от вас молоко киснет.

– Вы на себя совершенно не похожи, Маард.

– Надеюсь, что и на вас тоже, Рустак. Ладно, не сердитесь. Просто я расстроен – понял, что старею и не вписываюсь в современную моду: большие мужчины нынче уже не вызывают интереса. Представляете, прокурор, изящные молодые люди расхватали на балу всех хорошеньких женщин прямо у меня из-под носа, и я был бессилен что-либо изменить. О, как я страдаю!

Вошли король и Геймар:

– Маард, страдайте потише – вы перебудите весь дворец. Спасибо, что дождались, прокурор. Я назначаю вас главой Коллегии из трёх человек: вы, глава Маард и барон Геймар. Вот документ, подтверждающий ваши права и устанавливающий ваши обязанности. Я собрал вас, господа, вот почему: наш неизвестный враг готов действовать, а мы не знаем – ни кто это, ни когда, Единственное, что известно точно: скоро. У каждого из вас есть надёжные люди во всех слоях общества. Выясните через них, кто избавляется от денежных запасов в ожидании, что деньги обесценятся. В ход идут монеты всех, без исключения, королевств. С городской стражей будьте аккуратны – стража ненадежна: сегодня пропали арестованные, вместе с охраной – те, кого удалось арестовать за подстрекательство к мятежу. Большинство же скрылось, предупреждённое кем-то из стражей. Кто из командиров городской стражи будет на нашей стороне – предстоит выяснить вам. Твёрдо рассчитывать можно на дворцовую стражу и формируемые Тусоном отряды. Помогите ему в этом. Барон Геймар, вы можете незаметно собрать в городе дружины баронов? Только учтите, они не все наши союзники: кто-то из них на другой стороне.

– Бароны могут съехаться в Раттанар, чтобы записаться в какой-нибудь священник отряд – лучшего предлога для их приезда и не придумаешь, Ваше Величество.

– Этот предлог хорош не только для нас. Остаётся надеяться, что, собравшись вместе, наши враги проболтаются или как-то иначе выдадут себя. Обязательно смените, под любым предлогом, городских стражей на воротах и стенах города, как только у Тусона наберётся достаточно людей. Заградителей в столицу не вызывайте: есть данные, что они сотрудничают с гоблинами. Я, конечно, не имею в виду, что все. Но пока не известно – кто, лучше не рисковать. Обратите внимание на слухи о приходе Разрушителя и его посланца – Человека без Лица. Это может быть связано с нашими бедами.

– Подобные заскоки, скорее, связаны с Храмами, Ваше Величество.

– Служители Храмов предупреждены мной и известят, если что-то узнают. Обязательно присмотритесь к своему окружению: кому можно верить, кому – нет. Присмотритесь даже к самым близким людям – они знают много уже только в силу близости к вам и представляют интерес для нашего врага. Да, заведите себе охрану, если ещё не завели, и без охраны нигде не появляйтесь. Ещё раз – всего хорошего.

3.

Паджеро столкнулся с Рустаком на выходе из дворца. Сани прокурора уже подали, и Рустак торопился.

Капитан схватил его за рукав и втянул назад, в вестибюль.

– Обождите, господин прокурор. Одну минуту. У меня к вам небольшое дело. К вам может обратиться один человек. Он скажет, что от меня...

– Капитан, я устал и хочу спать...

– Рустак, вы же были у короля! Вы что, ничего не поняли?! Я повторяю: к вам обратится человек, сошлётся на меня и предъявит вторую половинку этой броши – вот, держите. Всё, что он вам скажет, будет правдой, и действовать вам придётся немедленно.

– Кто этот человек?

– Не знаю: кто будет под рукой, того и пришлют. Но это будет надёжный человек, и сообщит вам важные новости. Не потеряйте половинку броши. Извините за грубость, но у меня нет времени, да и не на улице же говорить такие вещи. Счастливо, прокурор Рустак!

4.

В библиотеке у Магды был свой уголок: в тупичке между книжными стеллажами поставили маленький диванчик, где, невидимая, она проводила долгие часы в ожидании Фирсоффа – и не мешает, и рядом.

Жилось бывшей прачке во дворце не очень уютно: всё время на виду, под пристальными взглядами чужих людей, которые были ниже её по положению, но выше по рождению – поэтому на дружбу рассчитывать не приходилось. И каждый промах, каждое простецкое словечко, сорвавшееся с её губ, становились предметом всестороннего обсуждения, и насмешливые взгляды преследовали её по всему дворцу.

Она много и упорно училась, чтобы не выглядеть рядом с мужем круглой дурочкой – то, что Фирсофф получил от Короны вместе с памятью прошлых королей, ей приходилось постигать самой, а возраст – уже было пятьдесят пять – только затруднял её обучение.

Не сразу, не за один день, но она добилась если не любви, то уважения придворных. Прислуга же её просто обожала.

Сейчас, сменив бальное платье на белый махровый халат, а туфли на высоком каблуке – на уютные домашние тапочки, она, забравшись с ногами на диванчик, подводила итоги благотворительного сбора.

Сумма оказалась невероятно большой – около двух тысяч золотых. На эти деньги можно столько всего сделать...

Магда мечтательно закрыла глаза и незаметно задремала: длинный день, проведенный в хлопотах, давал о себе знать. Но сонные видения не были тяжёлыми. Они были похожи на фейерверк: два радостных события, даже три, определяли характер её видений. Бал получился. Он прошёл легко и ярко, и ощущение праздника ещё долго будет согревать людей при воспоминании о нём. Удачно проведенный благотворительный сбор. Даяние от сердца. Собранная сумма говорила о щедрости, а значит, и о доброте раттанарцев. В этом была, и немалая, её заслуга, королевы. И самое важное – встреча с Верховной жрицей. В Апсале Магда увидела, нет, скорее почувствовала, близкого человека – такую же одинокую, нуждающуюся в дружбе, женщину, какой была сама. И мечтались Магде долгие неторопливые разговоры за рюмкой крепкого сладкого вина. Разговоры обо всём – как говорят женщины, разговоры, в которых важны не события, не факты, хотя и они небезразличны, а та эмоциональная окраска, какую обретает каждое слово, каждая мысль, высказанная или не высказанная. Этот обмен чувствами – больше, чем словами, потому что слова никогда не передают истинных чувств и истинных настроений, если за ними нет единства, родства духовного, которое легко достигается женщинами и так тяжело даётся мужчинам.

И почему-то виделся Паджеро. Она, Апсала и Паджеро – в цветущем благоухающем саду. Гудят пчелы, дурманит аромат цветов, улыбается Апсала, и Паджеро – маленький, совсем младенец, такой, каким она его никогда не знала, потому что у Паджеро тогда была мать, а у Магды – зависть и боль за свою бездетность.

Удивительным было то, что она знала: Паджеро – ЕЁ ребёнок. Не приёмыш, каким он всегда был, хотя и любила она его, и вложила в него всю свою душу. Нет, здесь, в видении, Паджеро был ЕЕ сыном, родным, выношенным, рождённым ею. И даже память об этих родах: боли, муках, неповторимом счастье, была свежа и реальна, словно настоящая, всамделешняя. И зналось, чувствовалось, что это – правда.

Потом Паджеро заговорил, и вместо Апсалы сидел уже с нею Фирсофф, и отвечал Паджеро, и спорил с ним, и не соглашался. Медленно таял цветущий сад, не оставляя после себя даже цветочных ароматов. И вместе с ним таял, растворялся в реальной жизни этот сладостный дивный сон. И от его ухода хотелось плакать, и одинокая слеза вырвалась из-под закрытых век, и поползла по щеке, пробуждая Магду своей реальной влагой, холодной мокростью на щеке и горько-солёным вкусом на пересохших во сне губах.

Королева проснулась и, оглядевшись, вспомнила – библиотека, диванчик, подсчёты, мечты и сон, оставивший глубокую тоску и что-то ещё, невнятное, непонятое...

Реальностью оказались голоса Фирсоффа и Паджеро, их спор, и Магда почувствовала неловкость – она никогда не подслушивала, и ей захотелось объявить своё присутствие. Но сколько они уже говорят, и о чём? Появиться сейчас и дать им повод думать, что сказанное раньше она слышала, и тем поставить их в неудобное положение? Или сидеть и слушать то, что ей знать совершенно ни к чему, хотя и интересно? Не вслушиваясь, она сидела и решала, как лучше поступить, когда резкий голос Паджеро заставил её, наконец, прислушаться к разговору:

– Я, Ваше Величество, настаиваю: не едьте никуда. В самом деле – Ваша безопасность – это моя работа, и я не желаю добровольно везти Вас к гибели. Я не могу обеспечить Вашу безопасность, и никто не сможет, разве что возьмём с собой всю раттанарскую армию. Хотя и это не выход – я не доверяю нашим солдатам, и погибнуть внутри кольца из солдат для Вас так же реально, как и без них.

– Паджеро, мальчик мой, – Фирсофф впервые за долгие годы обратился к своему воспитаннику, как раньше, в их прошлой жизни, когда не были они ещё разделены Короной, и не стояли между ними власть и ответственность, – Мальчик мой, – повторил король, – ты многого не понимаешь, и то, что видишь – только часть настоящего. Я тоже боюсь: Корона не спасает от обычных человеческих чувств, и мне, старику, жить хочется не меньше любого молодого, и те возможности, которые есть у меня, требуют – жить, жить, жить. Если бы я, как король, делал всё, что хочу, то стал бы тираном и самодуром. Если же буду делать только то, что необходимо власти – потеряю уважение к себе, перестану быть человеком. Весь свой срок правления я нахожусь между желаниями и долгом, и есть только очень узкая линия, словно лезвие ножа, на которой можно хотя бы частично удовлетворить обе стороны противоречивой королевской жизни. Чаще приходится жертвовать личным – долг перед государством, перед огромной массой людей, каждый из которых хочет своего – и ничего меньше, и совместная жизнь которых возможна только при взаимных уступках, добровольных или принудительных, в том или ином – этот долг не позволяет мне быть самим собой до конца. Впрочем, я не верно выразился: я не могу быть самим собой – каменщиком Фирсоффом, но я – король Фирсофф! Ведь это тоже я! Как король... Нет, не так. Как человек, носящий Корону и знающий гораздо больше любого из вас об устройстве нашего государства и всего Соргона, а это далеко не весь мир, я должен совершать иногда поступки, совершенно непонятные вам, моим подданным, результат, польза от которых становится видна не сразу, а через время, когда уже не прослеживается связь между моими поступками и результатом. Такова истина, такова моя королевская правда.

– Я уверен, что Совет Королей – ловушка, и я против твоей поездки туда, отец, – Паджеро тоже переступил через необходимость годами скрывать их родство, пусть и не кровное, но не всякое кровное родство делает людей такими близкими, как были они, – Ты не имеешь права рисковать ни собой, – и, как последний аргумент, – ни Короной!

– Знаешь ли ты – кто такой король любого из Двенадцати королевств? Как выбирает Корона короля и почему? Почему в королевских семьях не бывает детей, – увидев, что Паджеро собрался что-то возразить, добавил, – Родных, я имею в виду. Когда Алан упорядочивал мир Соргона, он видел свою главную задачу в прекращении междоусобицы среди соргонских баронов. Алан решал сложную задачу в сложных условиях – резня в Соргоне была страшная. Сначала он пытался взывать к разуму человеческому, пытался показать выборным от земель, пришедшим к нему за советом и помощью, что все беды людские от человеческой ненасытности, от желания владеть единолично как можно большим количеством всё равно чего: земли, денег, слуг. Здесь, в библиотеке, есть интересный документ – письмо одного из выборных о встрече с магом Аланом. В нём приводятся слова Алана:

«...Глупцы, поделившие землю, по какому праву вы считаете землю своей? Разве собака принадлежит блохам, живущим в ее густой шерсти? Разве комар, сосущий вашу кровь, хозяин вам? Земля была до вашего рождения, и будет после вашей смерти, и вы, умерев, сами станете землёй! Как же можете вы делить землю?»

Так говорил Алан выборным, но они не поняли его, не захотели понять. И только после этого Алан провёл границы, создав Двенадцать королевств. И дал людям двенадцать Хрустальных Корон, и все остальное: Сундуки и Знамёна. Он постарался поставить заслон от властолюбивых баронов: Корона лишала баронов возможности получить высшую власть в любом из королевств. Она препятствовала созданию новой правящей элиты, выбирая в короли бездетного простолюдина, что спасало Соргон от связанных с престолонаследием усобиц и смут.

– Да, но мятежи не прекратились: у баронов всегда находится предлог для возмущений!

– Кто знает способ управлять, удовлетворяя всех? Возможно ли это? Не думаю, что существует возможность когда-нибудь насытить ненасытное человечество. Всё, что можно сделать – это поддерживать в обществе состояние равновесия. Это и есть главная обязанность короля. Хрустальная Корона выбирает в короли человека, который способен сохранить мир в своём королевстве, мир, дающий людям уверенность в будущем и спокойное настоящее.

– Мне кажется, что нет ничего проще – нужно всего лишь избавить страну от баронов.

– Это не так, Паджеро. Не все бароны жадны и тщеславны. Хрустальная Корона даёт королю и память правивших до него, его предшественников. Уверяю тебя, что власть толпы не менее страшна для людей, чем своеволие разнузданного барона. Так было несколько раз, и я это помню. Барон знает, чего хочет, и все, имеющие с ним дело, тоже знают это. Желания же толпы никогда нельзя точно определить – это стихия, но ещё более бессмысленная, чем ураган или землетрясение: потому, что разрушает всё, к чему ни прикоснётся. Толпа сметает цивилизацию и доводит любое общество до дикого, звериного состояния. Две крайности: кровожадные властолюбцы и не менее кровожадная в своей неуправляемости толпа – вот с чем борется каждый из королей Соргона, заняв трон. Борется на протяжении всей своей жизни. Опасность, которая угрожает Соргону сейчас, мне не ясна, я не могу отнести её ни к одной из названных мной крайностей. Видимо, я уже слишком стар, чтобы понять и верно оценить эту опасность. Похоже, что моё время уже прошло, и Раттанару нужен новый король. А чтобы поменялась власть – мне необходимо умереть. И где это произойдёт – не имеет никакого значения. У меня только одно на уме – подготовить для моего преемника всё, что в моих силах. Не забывай и о том, что мы можем спасти жизни остальных королей, вовремя явившись на Совет. Мы обязаны, как и предостеречь их, так и выяснить всё, что им известно. У меня нет выбора, Паджеро. Ни как у короля, ни как у человека.

– Давай хоть увеличим отряд охраны. Мы же можем взять с собой триста солдат за счёт того, что не берём придворных.

– И всем покажем, что боимся, а значит и знаем, что происходит. Нет, ограничимся обычными ста пятьюдесятью. Да и не к чему тащить с собой лишних людей в поездку, исход которой может оказаться и нашим концом. Я не хочу напрасных жертв – потом будет стыдно в том мире, куда доставит меня Поводырь.

– Я буду с тобой до конца, отец, – Паджеро немного помедлил, – Какие будут ещё указания, Ваше Величество?

– Мы, кажется, предусмотрели всё. Спасибо, капитан, вы свободны.

Между книжными стеллажами, в своём закутке, сидела Магда, закусив правую руку, чтобы не закричать, не вмешаться, не выдать своего присутствия, и по лицу её текли слёзы, а по руке, пачкая белый халат, стекала в рукав кровь: у Магды не было возможности ни остановить самых близких ей людей, ни помочь им, ни защитить... Она могла только одно – не мешать, потому что была настоящей женой, матерью и королевой.

Она не издала ни звука, не шевельнулась, пока библиотека не опустела, и только тогда побрела в свои покои, оставив на мозаичных плитах коридоров и лестниц дорожку из красных капель.

5.

Огаста вбежала в покои королевы. Она была счастлива и губы её слегка припухли после поцелуев Тахата.

Магда стояла посреди комнаты безжизненной статуей, уставив глаза куда-то в пространство, и правый рукав белого халата был красным от крови, и кровь тоненькой струйкой текла из рукава на блестящие плашки паркета, образовав уже приличную лужу. Прокушенной руки видно не было – её скрывал длинный обшлаг рукава халата.

Судя по луже крови, королева так стояла уже давно, и простояла бы ещё долго, не прибеги Огаста.

Фрейлина повела покорную, безвольную королеву к глубокому креслу и усадила, подставив под раненую руку умывальный таз.

Губы королевы шевельнулись, и Огаста скорее угадала, чем расслышала:

–...они...едут...умирать...

Сказанные безо всякого выражения, слова эти не вызвали у фрейлины никакой реакции – она была занята более важным делом: помочь королеве и не привлечь к этому ничьего внимания.

Усадив Магду, она понеслась в казарму, за магом-лекарем Баямо. Потом, схватив первую попавшуюся тряпку, даже не разглядев, что это – платье, рубашка или халат, кинулась вытирать кровавые следы по коридорам и лестницам, ведущим в библиотеку.

Следы трагедии (только – какой?) она затерла очень быстро, но к моменту своего возвращения к королеве, застала её уже в постели, спящей. Рядом с кроватью сидел усталый Баямо, нервно потирая руки после проведенного им излечения. Руки Магды были сложены на одеяла, и на них не видно было ни ранки, ни шрама: Баямо был хорошим лекарем и хорошим магом.

– Не волнуйся, малышка, об этом никто не узнает, кроме капитана – ему я обязан доложить, – сказал он на вопросительный взгляд Огасты, – К отъезду Его Величества королева будет свежей и хорошо отдохнувшей. В остальном же я не властен.

6.

Приближалось время отъезда.

По дворцу суетливо носились лакеи, укладывая вещи Фирсоффа в дорожные сундуки, впервые за много лет без руководства королевы. Им помогали Огаста и только что вернувшаяся дама Сальва.

На каретном дворе готовили королевский санный возок и сани для пожитков солдат.

Паджеро проверял вооружение уходящих с ним стражей – всё ли исправно, остры ли мечи, крепки ли ременные замки доспехов, прочна ли, не стоптана ли обувь. Потом долго и придирчиво осматривал коней, проверял подковы.

Илорин крутился возле него, выслушивая последние наставления – его капитан оставлял вместо себя и передавал ему связь с Джаллоном:

– Вы молоды, лейтенант, поэтому постарайтесь руководить, не задевая самолюбия Джаллона – он старый солдат и разного насмотрелся. Вы для него – ещё необученный щенок, извините за выражение, и он не станет церемониться с вами.

– Вас же он слушался, господин капитан?

– Я всегда был его командиром, Илорин, и других он не знает. Пойдём-ка, глянем, как укладывают сани.

– Лейтенант Илорин! – позвал Фирсофф, войдя на каретный двор, – У меня к вам просьба: вот это письмо передайте Её Величеству, когда будете уверены в моей гибели. Если же всё обойдётся, и мы вернёмся из Аквиннара, отдадите его мне. И ещё, лейтенант, сделайте всё, что в ваших силах, чтобы королева не пострадала ни при каких обстоятельствах. Я надеюсь на вас, Илорин.

7,

– Господа министры и советники! Я не в праве требовать от вас поездки в Аквиннар, и, если кто-то желает, может остаться без ущерба для своей чести. Когда мы принимали решение на заседании Кабинета, мы исходили из недостаточной информации. Мы и сейчас не знаем всего, но уверенно можно сказать, что шансов вернуться почти нет.

– Считаете ли Вы, Ваше Величество, что в сложившейся обстановке Совет Королей необходим?

– Да, барон Инувик.

– Считаете ли Вы необходимым Ваше присутствие на Совете?

– Да, барон. Другие могут не знать то, что известно мне. И мне необходимо знать, что известно другим королям.

– Я понимаю, что заседание этого Совета будет носить узкоспециальный характер, и такая наша делегация там не нужна. Как Вы думаете, Ваше Величество, следят ли за нами?

– Вне всякого сомнения, советник Лонтир.

– Мы здесь представляем обычный состав для поездок на Советы Королей. Изменения покажут нашим противникам, что мы обо всём догадались и приняли соответственные меры, – Лонтир с ужасом слышал свой собственный голос: « Что же я делаю?» и, между тем, продолжал, – Сейчас поздно уже менять состав делегации – мы можем сорвать предпринятые Его Величеством шаги по предотвращению мятежа. Ведь шаги предприняты, Ваше Величество?

– Да, советник Лонтир.

– Тогда я еду, – «зачем, зачем я это говорю?»

– Советник Лонтир прав, Ваше Величество. Вашу руку, господин советник, – Демад был снова удивлён поступком Лонтира. Впрочем, как и все остальные.

– Чему быть – того не миновать, Ваше Величество, – Тараз подвёл итог этого небольшого совещания, – Не будем нарушать планов врага, чтобы не нарушить своих.

8.

Магда встретила Паджеро в коридоре дворца:

– У вас уже всё готово, господин капитан?

– Да, Ваше Величество.

–Что ж, желаю удачи, – она не удержалась, и потрепала покрытого шрамами солдата по голове, как делала это не раз давным-давно маленькому Паджеро, ероша его выгоревшие на солнце волосы.

Капитан заглянул ей в глаза и увидел там нежность, любовь и – боль, и понял, что королева знает: она слышала их ночной с Фирсоффом разговор, сидя в своём закутке и кусая руку – Баямо доложил ему о ночном вызове – и теперь провожала обоих без надежды на их возвращение.

– Спасибо, Ваше Величество, – капитан опустился на колено и поцеловал пострадавшую ночью руку – руку приёмной матери и королевы.

Чем можно измерить мужество женщины, провожающей близких на смерть, и что можно сказать, столкнувшись с проявлением его?

9.

– Фирсофф, я буду молиться за вас всем богам Соргона.

– И мы, и боги Соргона оценим это по достоинству. Я так и не спросил тебя, каковы итоги благотворительного сбора. Извини, закрутился.

– Собрали почти две тысячи золотых. Этого хватит и на приют, и на школу при нём, и на многое другое: я ещё не определила.

– Тогда готовься – приеду, обсудим.

– Конечно, дорогой. Только возвращайся скорее.

– Я только туда, поговорим пару дней – и обратно. Дней за двадцать обернусь.

– Да-да, я знаю – подсчитала...

Разговор получался фальшивым: всё сходит более-менее благополучно, когда притворяется один из собеседников, но если двое пытаются скрыть одно и то же – своё предполагаемое знание будущего, то даже самые искренние слова приобретают лживый оттенок. Магда не выдержала первой:

– Ты знаешь, Фирсофф, мне кажется, что мы больше не увидимся, – она прижалась к мужу и горячая слеза сорвалась с блеклых от старости ресниц и побежала по щеке Фирсоффа вниз, за воротник.

– Ну что ты, что ты, – у короля не хватило сил продолжать игру в недолгое расставание, – Все, может быть, обойдётся, Магда.

Он поцеловал её как-то неловко, наскоро, и вышел на крыльцо.

Все отъезжающие уже были на местах, и нетерпеливый жеребец под Паджеро пританцовывал, перебирая ногами – торопился в дорогу.

Король оглянулся, садясь в возок с коронами на круглых боках, и помахал вышедшей на крыльцо королеве, потом сел и захлопнул дверцу.

Длинная гусеница из всадников, санных возков и саней с припасами поползла из дворцовых ворот через замусоренную вчерашним балом площадь.

На высоком крыльце в тридцать ступеней, прижавшись к резным дубовым дверям, вслед отъезжающим глядела печальная королева Магда.

У одного из окон, выходящих на дворцовую площадь, стоял седой человек и смотрел на них же, и глаза его, хотя и покраснели от бессонной ночи, но оставались, по-прежнему, неприятно-водянистыми...