1.

Против ожидания, к трём часам пополудни всё было готово к присяге. Бароны Скиронара выстроились подковой лицом ко дворцу перед оцеплением из цветных повязок Бушира. Там, за оцеплением, народу было – не протолкнуться, и все выходящие на площадь улицы, сколько хватал глаз, были заполнены горожанами. Они вели себя тихо, сдержанно: на оцепление не напирали, не толкались и не шумели.

Каждому барону разрешены были двое сопровождающих, и с дворцового крыльца Василий видел все три полукольца: первое – бароны, за ними, за их спинами – второе: по паре дружинников или членов баронских семей (король не стал озадачиваться этим вопросом), и дальше, плотной, плечом к плечу, цепью, третье полукольцо из солдат Бушира.

«– Похоже, Капа, Бушир притащил сюда всю свою пехоту».

«– Так оно же и понятно, сир: кто найдёт в себе силы отказаться поглядеть на кланяющихся баронов? Небось, за место в этой цепи у Бушира все его цветные повязки передрались...»

Барон Крейн, как лицо, уполномоченное Баронским Советом, стоял в центре площади впереди полусотни дворцовых стражей, двое из которых держали возле него расчехлённое Знамя Скиронара. Ветра не было, и Герб – Сову, королю было плохо видно, только краешек левого крыла и кусок левой лапы с когтистыми пальцами.

Баронов собралось семьдесят два – вполне достаточно для кворума, и нечего было тянуть с присягой. Король медленным шагом, сойдя с крыльца, двинулся к бледному от волнения Крейну. Василия сопровождали Эрин, Бальсар и Брашер с десятком раттанарцев. Астар и Бушир находились в цепи оцепления – присягать им было не надо, оснований примкнуть к свите короля на этой церемонии у них не нашлось, а посмотреть хотелось не меньше, чем любому из горожан: все окна окрестных домов были распахнуты настежь, и в них торчали десятки любопытствующих лиц.

Процедура присяги, предложенная Крейном, предусматривала для короля максимально возможные почести: установка на площади трона, поочерёдный подход каждого барона к сидящему Василию и произнесение им присяги, и иные сложности. Король забраковал такое развитие событий и предложил свой вариант:

– Барон, так вы будете присягать целый месяц, и кроме затраты времени, которую мы себе позволить не можем, это раздражит баронов. Мне не нужно их унижение, мне нужна их верность до конца войны. Присягу от имени Совета пусть произнесёт один человек, доверенное лицо баронов. Надеюсь, что они выберут его единогласно, и что это будет человек, которому я тоже смогу всецело доверять. Трон мы выносить на мороз не будем – я перенесу присягу на своих двоих. После того, как один присягнёт от имени всех, я обойду стоящих в ряд баронов, и каждому вручу положенный бароном к моим ногам меч, когда барон поцелует Знамя Скиронара в знак верности своему королевству. Это тоже долго, но ничего, до ночи уложимся.

Предложения короля были приняты Советом без малейших возражений, и единогласно выбранным представителем оказался, как и предвидел Василий, барон Крейн. Выгоду от этого король видел двойную. Во-первых, в случае поражения короля победители не простили бы Крейну этой присяги, что делало Крейна надёжным сторонником Василия. Во-вторых, в глазах короля барон официально подтверждал своё верховенство в Совете, и Василий получал право требовать с Крейна ответа, если кто-либо из баронов впадёт в предательские настроения. Другими словами, Крейн становился рычагом давления на Совет со стороны короля. Кто знает, может, барон думал именно об этом, пока Василий подходил к месту присяги, и оттого был так бледен.

– Приветствую тебя, король Василий Раттанарский, на земле Скиронара, народ которого, в лице Баронского Совета, а Баронский Совет – в моём лице, приносит тебе присягу верности на время военных действий с завоевателями-Масками. Мы, жители залитого кровью Скиронара, просим тебя принять нас под свою руку и помочь нам защититься и победить. На время войны мы – твои верные вассалы, а ты – наш сюзерен. Залогом нашей верности мы вручаем тебе самую дорогую нашу реликвию – Знамя нашего королевства с вышитым на нём Гербом. Прими это Знамя и правь нами, – Крейн взял у стражей тяжёлое древко. Знамя качнулось, и королю показалось, что Сова переступила лапами.

«– Зря расчехлили, сир. Неудобно держать».

Василий не ответил Капе. Он подождал, пока Крейн поцелует уголок Знамени и передаст ему. Принял, поцеловал сам.

– Я, Василий Раттанарский, король по выбору Короны, принимаю присягу твоего народа, Скиронар, и обязуюсь справедливо править им и защищать его на время действия присяги, то есть до конца войны. После победы народ Скиронара сам будет решать свою судьбу, – король передал Знамя Брашеру, тот – одному из солдат.

Толпа дружно вздохнула, когда на монетах Скиронара появилось на одной стороне лицо нового короля с соответствующей надписью «король Скиронара Василий Первый», а с другой – снова возникла Сова: пустых кружков в Соргоне заметно поубавилось. Василий подождал, пока восстановится тишина, и сказал ещё несколько слов:

– Я, король Василий Раттанарский, твой король по твоей просьбе, народ Скиронара, объявляю от твоего имени войну завоевателям-Маскам, и обещаю довести её до победного конца...

Если первый вздох толпы был вздохом восхищения и благодарности, то разорвавший тишину новый вздох был скорее стоном, испуганным вскриком, потому что Знамя развернулось полностью в руках вздрогнувшего от неожиданности раттанарца, и полотнище с разгневанной Совой затрепетало на несуществующем ветру. Воинственный клич изменившей на Знамени и монетах свой облик птицы, состоящий из уханья, фырканья, горлового какого-то клекота и щелканья клювом неприятно резанул слух торжественно настроенной толпы. Сове отозвался из королевских покоев Медведь со Знамени Раттанара, переделанного королём в день битвы.

«Сир, Вы испортили людям праздник. Зачем было объявлять войну именно сейчас? Горело, что ли? Бароны возьмут, и откажутся от присяги...»

«– Не посмеют, Капа. Уже не посмеют. Дело сделано: Скиронар присягнул. Теперь бароны поспешат доказать свою верность».

Король оказался прав. Первый же барон, к которому подошёл Василий, торопливо положил к его ногам свой меч и опустился на колено. Раттанарец поднёс барону Знамя, и тот, едва скрывая испуг, поцеловал краешек беспокойной ткани. Король наклонился, поднял меч и вернул его барону со словами:

– Рад видеть вас в рядах защитников Соргона! – и пошёл дальше, вдоль подковой стоящих баронов.

– Рад видеть вас в рядах защитников Соргона!

– Рад видеть вас в рядах защитников Соргона!

Присяга продолжалась под неумолчный крик птицы и вторящий ему медвежий рёв. И так было, пока один из баронов, потянувшийся к Знамени – целовать, не был убит в мгновение ока. Василий готов был поклясться чем угодно, что видел, как когтистая лапа Совы вытянулась из Знамени и ударила барона, едва он приблизился, вырвав ему горло. По счастливой случайности, кровью никого не забрызгало, и церемония шла своим чередом, но уже в полной тишине: Сова с Медведем замолкли. Над замершей в шоке площадью всё так же монотонно звучало:

– Рад видеть вас в рядах защитников Соргона...

– Это был пустоголовый, сир, – расслышал король слова Эрина, оставшегося осматривать труп. – А здорово она его саданула!

2.

– Что мы будем делать с пленными, Ваше Величество?

– Кого вы имеете в виду, барон Крейн?

– Баронов, арестованных Готамом в ночь перед битвой – они до сих пор находятся в тюрьме. И сдавшихся мятежных дружинников.

– Господа, кто мне скажет, были ли дружины этих баронов среди конников врага? Вы проверяли это?

– Ваше Величество, министр Готам Вам уже докладывал, что погоню выслали поздно, а конница пустоголовых почти не сражалась. По убитым и захваченным в плен мы не можем с уверенностью сказать, что все семеро были нашими врагами. Вассалы из пленных дружинников утверждают, что их сюзерены не виновны в умысле против Корон и королей, и объясняют их поведение только страхом перед Человеком без Лица и обязательствами перед бароном Фальком. Мы не стали применять пытки на допросах из-за Вашего запрета, – Астар поискал взглядом поддержки среди присутствующих, и продолжал уже более убеждённо, увидев одобрительный кивок Эрина. – Но как можно быть уверенным, что они говорят правду? Сильный человек и под пыткой довольно уверенно лжёт...

– Барон Крейн, как звали погибшего на присяге барона?

– Блавик-южный, Ваше Величество.

– Он не родственник арестованного нами Блавика-северного?

– Нет, Ваше Величество. Не родственник, и даже – не друг. Эти семьи, после королевской власти, больше всего ненавидят друг друга.

– Скажите, господа, разве внезапная смерть Блавика-южного не подсказывает вам способ выяснить у пленных правду или избавиться от своих сомнений? – непонимание на лицах собравшихся в кабинете короля соратников было настолько явным, что Капа не удержалась: «– Ну и тупицы, сир! Нема з кым робыты!» Король улыбнулся на неожиданное проявление у Капы украинских корней и пояснил свою мысль:

– От баронов мы потребуем присяги на Знамени, и тот, кто её примет, будет отпущен на свободу: Сова не пропустит врага мимо. Дружинники – каждый – пусть повторят у Знамени свой рассказ, если вы не верите в его правдивость.

– А если бароны откажутся присягать?

– Откажется тот, кто боится Совы, и, значит, виноват. Или тот, кто не присягнёт из идейных, так сказать, соображений, потому что – враг. Такой – тоже виноват. Дружинники в коннице пустоголовых только усугубят их вину. Дальше – сами знаете...

– Плаха, сир?

– Петля, сэр Эрин.

«– Вы опять за своё, сир: злой и ужасный Василий Раттанарский. Неужели Вы всерьёз о повешении?»

«– Капа, я поступлю именно так, потому что с каждой новой смертью по вине Масок и их сподвижников возрастает моя ненависть к ним. Я – мирный человек, вынужденный убивать сам и заставлять убивать других, и потому не намерен разводить церемонии с теми, по чьей вине стал убийцей и командиром убийц. Для меня человеческая жизнь, по-прежнему, священна, но я не всех готов считать людьми».

«– Простите, сир, неудачно пошутила».

– Но, Ваше Величество, они же – дворяне!

– И что, что дворяне, барон Крейн?

– Нельзя же людей благородного происхождения вешать, как каких-то разбойников с большой дороги. Вас не поймут, Ваше Величество!

– Мне не нужно ничьё понимание, барон. Разбойника вешают за одну-две, редко – больше, отнятые человеческие жизни. Я не могу считать благородным человека, который, ради удовлетворения властных амбиций, готов отнять жизни десятка тысяч своих соплеменников. Или вы думаете, что превращение в пустоголового – не отнятие жизни? Есть границы в нормах поведения людей, за которыми о благородстве не стоит даже упоминать.

– Вы же недавно говорили, Ваше Величество, что пустоголовых делает... делал Человек без Лица. При чём тут бароны? Разве Фальк и Кадм сами не пострадали от него? Разве сами они не были превращены?

– Вы видели лысых, барон. Вы общались с Кадмом и Фальком. Вы должны были заметить разницу между ними. Если лысые действительно были превращены Человеком без Лица, то Фальк с Кадмом, скорее, тесно сотрудничали с ним или с его хозяином – Разрушителем. К лысым я испытываю сочувствие, мне их жаль. А таких, как Фальк с Кадмом, или этот, Блавик-южный, ненавижу.

– Но, Ваше Величество! Закон...

– Закон во время войны, барон, в некоторых случаях отдыхает в связи с военной необходимостью. Вы понимаете меня?

– Не уверен, Ваше Величество.

«– Да он просто осёл, сир! Упрямый назойливый осёл!»

– Я издам указ о вассальной верности, дополнительно к уже существующим, в котором оговорю случаи, когда вассальная присяга считается не только недействительной, но и соблюдающий её вассал становится преступником перед законом и людьми, как и толкающий его на это сюзерен. Я хочу, чтобы родственники и вассалы всех баронов знали, что вассальная верность не должна стоять выше понятий чести, что не следует поддерживать преступника-сюзерена, и самому становиться из-за него преступником. Для меня, дружище Крейн, все, кто сотрудничает с Разрушителем – преступники, не зависимо от того, есть у них в голове «жучок» Разрушителя или нет. Более того, они военные преступники, так как обрекают свой народ на истребление в войне. А военных преступников в моём мире – вешают.

– Не представляю, как перенесут такой позор их наследники...

– Какие наследники, Крейн? Повешенным баронам никто не будет наследовать! Помнится, я уже говорил об этом. Я не оставлю памяти о них: ни гербов, ни имени.

– Зачем вы это делаете, Ваше Величество?

– Чтобы родственники и вассалы остальных баронов, желая сохранить своё имущество и свои права, хватали за руки своего сюзерена всякий раз, когда он вздумает предать. Это одна причина. Лично мне не нужны конфискованные земли, как не нужны они и Короне, но героев этой войны мне надо как-то награждать. Это вторая причина. Почёт и слава – хорошо, но и земля – совсем неплохо, барон.

«– Съел, интриган? Топай, жалуйся своему Совету, что мы вдвоём с королём обхитрили всю вашу неуравновешенную банду».

«– В чём же мы их обхитрили, Капа?»

«– А во всём! И пусть не лезут, сир! На нас где сядешь, там и слезешь! И вообще...»

Но что – «вообще», Капа так и не сказала. Забыла, наверное.

3.

– Извините, господа, я устал. Если нет ничего срочного, что вам необходимо обсудить со мной, я хотел бы немного отдохнуть, – король откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Не обращайте внимания на меня, пейте, ешьте, и не стоит шептаться: говорите нормальными голосами. Кому надо уйти – я не задерживаю, кто хочет остаться – вы мне не мешаете...

После присяги следовало устроить народу праздник, но недавнее побоище у стен города, как и предшествовшие ему бои за Храмы, не настроили Василия на народные гуляния. Да и самочувствие у короля оказалось совсем не радостным, несмотря на ещё одну победу. Он был совершенно разбит физически (сказывались последствия ранения), измотан духовно (огромное число погибших при его, Василия, участии давило на совесть короля), и разговор с Крейном о судьбе пленных только ухудшил внутреннее состояние Василия, потому что подтолкнул его к решению, принять которое король был ещё не готов. Смертная казнь пленных по одному только его слову, без показной постановки со справедливым судом, ещё не состоявшаяся, но уже неизбежная, легла дополнительным грузом на неспокойную совесть короля.

Он не хотел, не имел права не только перекладывать этот груз на чужие плечи, но и просто делить его с кем-либо. Он стал королём, и был от того несчастен: слишком быстро переменилась его жизнь, сознание не успевало за этими переменами. Главное – менялся его характер, и новая личность, жёсткая, неуступчивая, непоколебимой твёрдости, в которую превращался недавно такой бесхарактерный, бесхребетный Василий, пугала его самого. Пугала, но и нравилась ему всё больше и больше. А эта личность была убеждена, что король может, если есть у него такое желание, разделить с кем-то из подданных его, подданного, ответственность. Но свою, королевскую, нести может только он сам: этот груз – обратная сторона огромной власти, сосредоточенной в руках короля.

«– Опять хандра, сир?»

«– Опять, Капа, опять. Я выполню своё решение и повешу изменников. Я чувствую, что это правильно, что нельзя поступить иначе. Но сомнения не оставляют меня, Капа. Кто я такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями? По какому праву я стал королём и поднялся над законами человеческого общества? Сколько крови! Сколько жизней! Почему я должен заниматься всем этим?»

«– Я тут порылась в Вашей памяти, сир, и нашла кое-что интересное. Вряд ли Вас случайно выбрали в короли. Помните, Византия, Восточная римская империя? Правили там басилевсы – такие себе императоры. Басилевс, василевс, Василий... Вы не находите, сир, некоторого сходства Вашего имени и титула императоров Византии? Даже имя говорит, что Вы на своём месте. Я не говорю уже о делах: за девять дней Вы освободили от Масок целое королевство и теперь – король Скиронара. Сомнения, сир – это нормально. Было бы хуже, если бы Вам было всё равно. Сомнения помогают отыскать верное решение. Они – Ваша страховка от самодурства и глупости. Даже признак ума, если хотите. Скажите, сир, Вы снова ноете, чтобы подразнить меня?»

«– Я не ною, Капа, я тихо скулю от страха перед тем человеком, в которого превращаюсь, и тем одиночеством, на которое он обречён: каждое новое моё решение всё больше отдаляет меня от окружающих меня людей...»

«– И гномов, сир. Но у Вас ещё есть я! И есть ещё Гром, привязанный к Вам от души. И будет любовь народа, который Вы спасёте от незавидной доли – стать пустоголовыми. Вы никогда не будете полностью одиноки, поверьте мне, сир!»

«– Спасибо, Капа, за сочувствие. Эх, знать бы наверняка, что я не ошибаюсь и, убивая немногих, спасаю множество жизней...»

«– Будущее, сир, покажет. Доверьтесь королевской интуиции, которая ещё не разу Вас не подводила, и положитесь на призвавших Вас богов Соргона, или кто там Вас призвал: Вас не оставят без совета и помощи».

«– Только это мне и остаётся!» – ответил король и открыл глаза.

4.

В кабинете ничего не изменилось, разве только ушёл Крейн: Совет ждал своего лидера с информацией о пленных. Остальные: Эрин, Бальсар, Астар, Брашер и Бушир потягивали потихоньку винцо и ждали дальнейших указаний Василия. Праздным их поведение мог посчитать только сторонний наблюдатель, но не король, планы которого, изложенные ещё до присяги, уже выполнялись, и первые результаты вот-вот должны были проявиться.

Бальсар ещё днём встретился кое с кем из местных строителей, и ждал теперь приглашения на созываемое ими собрание магов-зодчих и архитекторов Скироны, чтобы организовать строительство крепостей на границах с Хафеларом и Аквиннаром.

Астар с Готамом подготовили черновой план мобилизации, и военный министр (Василий уже утвердил назначение барона) обещал с утра доложить королю его уточнённый вариант. Готам всё ещё находился в палатке, и военные чины Скиронара толпились у её входа, ожидая приёма у раненого начальства.

Лейтенант Даман с полусотней дворцовых стражей уехал на границу с Хафеларом – разведать там обстановку (из-за близости Хафелара первой атаки Масок ждали оттуда), и потому его не было на присяге. Вернуться Даман должен был дня через два, и команду над оставшимися во дворце стражами принял на себя Астар.

Эрин подыскал среди местных гномов кузнецов, плотников и землекопов, и те ждали команды Бальсара, чтобы отправиться мастерами на строительство крепостей. Старшим над ними Эрин поставил Трома, в доме которого недолго гостил Василий после прихода в Соргон. Личное войско сэра Эрина постоянно росло численно, и просились в его отряд уже не только гномы, но и люди.

Брашер объехал те адреса, по которым возил капитана Паджеро, когда король Фирсофф останавливался в Скироне по дороге в Аквиннар. Василий решил восстановить работу разведки капитана под руководством посланника и, по возможности, расширить разведсеть за счёт местных жителей. Информационный голод, который постоянно испытывал король в мире без телевидения и радио, следовало утолять не слухами, а достоверными, неоднократно проверенными фактами. К тому же, действия врагов легче было предупреждать, чем потом ликвидировать последствия.

Бушир после присяги встречался со служителями Храмов по поводу дальнейшего существования цветных повязок – войска добровольного, плохо обученного и фанатичного. Решение короля влить этот отряд во вновь формируемую регулярную армию Скиронара служители восприняли с недовольством: их захватила идея создания Священных отрядов по раттанарскому типу, когда каждый Храм формировал и содержал отряд только из своих приверженцев, и отряды эти не являлись частью армии Раттанара. Бушир, поддержанный своими офицерами, без труда развеял подобные настроения, доказав, что цели формирования цветных повязок и Священных отрядов были изначально разные, и дробить спаянное в бою единство приверженцев разных Храмов – действие вредное, чуть ли не предательское для дела спасения Соргона от Масок. Он дал служителям совет объединиться самим, подобно раттанарскому Храмовому Кругу и помогать цветным повязкам совместно, что и легче, и разумнее. Служители всё ещё парились в жарких спорах, а Бушир, доложившись Василию, получил полное одобрение своих действий со стороны короля.

Так что, праздно сидящие в кабинете у короля приближённые провели этот день в хлопотах и заслуженно отдыхали. Несмотря на поздний час, расходиться никому не хотелось – боялись разрушить в себе радостное ощущение того, что сделано ими главное: сдвинули, столкнули с места огромную махину освободительной войны. Трудности будут и дальше, и трудности немалые, но важность всего, совершённого сегодня, невозможно было переоценить. Усталое и грустное лицо короля сдерживало бурное проявление радости у подданных, но испортить им настроение было не в состоянии.

– Сир, Вы чем-то огорчены? Что-то важное не сделано нами? – увидев, что король открыл глаза, поинтересовался Бальсар, пряча от короля веселье в глазах. – Приказывайте, сир, мы ждём указаний.

– Я вижу, вам не терпится закатить пир. Пируйте, господа, вы заслужили право на пир. Боюсь только, что моё настроение не совсем подходит для пиршества.

– Пир, Ваше Величество, для нас – дело десятое, – подключился к разговору Астар. – А вот королевский приём необходим: подданные должны видеть, что король нуждается в них. Ни один указ Вашего Величества не будет достаточно популярен без личной встречи с народом.

– За народ я, как раз, спокоен, Астар. («Верно, сир, народ – безмолвствует!») Что же касается придворных, теперь моих, и прочего состоятельного люда, то здесь вы правы. Будет им приём, но только после казни мятежных баронов.

– Стоит ли так надолго откладывать, Ваше Величество?

– Обращайтесь ко мне «сир», Астар. Почему надолго? Сегодня вечером – приём. С мятежниками разберёмся раньше – утром. Может быть, обойдётся, и не надо будет никого казнить. Тут уж как сложится. Но мне не хотелось бы на приёме отказывать в помиловании для них разного рода просителям. Мы недостаточно сильны, чтобы миловать. Организацией приёма займётесь вы, Астар? Тогда пригласите, кроме обычного состава гостей, нашего мастера-ковродела Чхогана и тех из ремесленников, кого он вам назовёт. За вами, Бальсар, обеспечить явку магов разных специальностей. Вы, сэр Эрин, приведите гномов. Мастера Трома – обязательно: пусть нанесёт королю ответный визит. Бушир, пригласите служителей, которые могут быть нам полезны в будущем, и приведите своих офицеров – познакомимся. Брашер, вам следует пригласить посланников, которые не отбыли ещё на родину...

– Из посланников никто не уезжал, сир: посланник не может покинуть пост, пока не будет отозван.

– Даже и в такой ситуации?

– Даже и в такой.

– Тогда пригласите их всех. Или это сделаете вы, Астар, как министр моего Двора? Хорошо, не будем нарушать дипломатического протокола. Есть для всех вас, господа хорошие, общее задание. Приглядывайтесь, прислушивайтесь, отбирайте на приёме нужных для вас людей и гномов: не с улицы же вам набирать себе персонал. Особое внимание обратите на дворян из упразднённых мной баронских домов: каждый из них может выдвинуться на этой войне и получить титул к своему, а не родовому, имени, и стать основателем новой баронской фамилии. Впрочем, это касается всех, желающих служить Короне и Соргону...

Обсуждение предстоящего приёма продолжалось ещё некоторое время, потом король разогнал всех отдыхать: для сна оставалось что-то около трёх часов, а работы и на этот день было «выше крыши», как подсказала Василию Капа.

5.

В своей спальне Василий с радостью обнаружил наполненную горячей водой кадку и кусок ароматного розового мыла. Белый махровый халат на кровати дожидался его начисто вымытого тела, накрыв собой изрядную часть аэродрома под балдахином.

«– В этот халат таких троих, как Вы, можно завернуть без труда, сир. Может, этот халат дали вам на всех?»

«– На кого это – на всех?»

«– На Вас, Бальсара, сэра Эрина, Бушира, Брашера и всяких других: пол Скироны имён – перечислять долго».

Король торопливо снимал доспехи, не вслушиваясь в Капины слова:

«– Отвернись, Капа, я мыться буду».

«– Очень надо мне на Вас смотреть! Да и было бы зачем: Вы мне и изнутри порядком надоели».

Король, раздевшись, осторожно опустился в кадку, стараясь не расплескать воду на дорогие ковры, и потянулся за мылом.

«– Я не смотрю, сир. Я даже не подглядываю. Но не объясните ли Вы мне, бестолковой, как Вам удалось снять «чешую», которую не смогли снять сэр Эрин с Бальсаром?»

«– «Чешую?» – король похлопал себя по бокам и по животу в поисках признаков металлической рубахи. – В самом деле, кольчужки-то нет! Чудеса, Капа. А как снял – не помню...»

Он погрузился в воду с головой... И тут же вынырнул обратно: обожжённые лицо и ладонь правой руки нестерпимо заболели в горячей воде – будто заново обварил.

«– Никакого и тут удовольствия... Ну что за сволочная у королей жизнь!»

Кое-как вымывшись левой рукой, Василий вылез, поглядел на себя в зеркало, убедился, что «чешуя» не скрывала под собой ни одной раны и ни одного шрама (от аппендикса не в счёт – давний), и завернулся в халат.

Теперь пришла очередь «чешуи». Против ожидания, кольчужка искрами не билась («С чего ей в хозяина пулять, сир?»), и король взял её в руки безо всяких проблем. Он сидел, перебирая в руках небольшой лоскут металлической ткани, в поисках секретных замков, о которых знал только со слов Эрина, и, конечно же, не находил, потому что не представлял, ни как они выглядели, ни где были установлены.

Василий вертел «чешую» и так, и этак, но выяснить смог только, где у неё горловина, где – рукава, и где находится низ у этой хитрой гномьей кольчужки. Впрочем, это было и так ясно, без подробного осмотра. Сделал король ещё один вывод: размер вещи, которую он держал в руках, никак не соответствовал его собственному – мала оказалась кольчужка, просто невообразимо мала. В горловину, например, он с трудом просовывал свой кулак: куда уж тут голову совать!

«– Ну, и как я в ней помещался до этого мытья? А, Капа?»

«– Спросите что-нибудь полегче. И охота же Вам, сир, тратить время на эту железную футболку... А отдыхать когда? Того и гляди, прибегут за Вами на казнь баронов звать, а Вы ещё ни в одном глазу сна не видели».

«– Я пять суток спал – неужто не выспался? А с этой штукой надо разобраться: мне же её и дальше носить».

«– Ага, в кармане, заместо носового платка. Нос только не обдерите об этот железный платочек. Хи-хи-хи, хи-хи-хи...»

«– Футболка, говоришь?»

«– Ну, не футболка, сир, оговорилась я. Раз с горловиной, то это водолазка – свитер такой. Только как не назови, Вам всё едино в него не влезть».

«– Футболка, говоришь? – повторил король. Сбросив халат, он нырнул в кольчужку, как делал не раз это прежде: руки в рукава, голова в горловину – раз, и готово, футболка надета. Ну, не футболка теперь – водолазка, тьфу, свитер, точнее – кольчужка, – Ап, и готово! Капа, а ты сомневалась. Гляди – сидит, как влитая!»

«– Вам бы всё фокусы показывать да чудеса творить. Куда ни ткнёшься – одна только магия... Колдун несчастный!»

«– Да я-то здесь при чём? Я, Капа, понятия не имею, как это всё делается: подснежники в Чернигове, шкатулка для князя Ордена со всеми своими прибамбасами, Королевские Грамоты, раттанарское Знамя – тогда, на кургане... А больше за мной ничего и не числится».

«– Ещё монеты, сир. Про монеты Вы забыли».

«– Ну, и монеты. Только я не могу, как Бальсар, заранее придумать и выполнить. Оно всё делается само, и я узнаю, что сейчас произойдёт то-то или то-то только перед самим событием. А то – и во время него. Разве ж это магия? А гномью кольчужку я и вовсе не трогал».

«– Вы, сир, всё время только жалуетесь, будто кто-нибудь знает, как Вы это делаете. Ищите ответы сами. Напрягите свои извилины и найдите объяснение своим возможностям. Ну, ищите же!»

И Василий начал искать. Он залез под шёлковую простыню и, удобно устроившись, крепко зажмурил глаза, чтобы огоньки свечей не мешали сосредоточиться. Усилие, ещё одно, и нет больше короля Василия, а есть фригийский царь Мидас, и золото, кругом одно золото. Тонкой, прозрачной от голода рукой тянется он, Мидас-Василий, за единственной не золотой вещью – горбушкой чёрного заплесневелого хлеба, тянется, тянется, и вот – долгожданное касание. И бежит по горбушке золотая волна, и съедается золотом плесень. Миг, другой, и нет хлебной горбушки, а на ладони прозрачной от голода руки – слиток золота. И отчаянное, последнее касание... И нет даже золота: сыпется между пальцев чёрная пыль, и оплывают чёрной пылью все золотые предметы вокруг. И пыль покрывает пол, медленно засыпает ноги до щиколоток, потом до колен... Пыли уже по пояс... По грудь... По шею... Вот она сыпется в открытый от ужаса рот, лезет в глаза, ноздри, уши и заполняет, заполняет пустую оболочку... Кого? Царя Мидаса? Короля Василия? И есть ли ещё сама оболочка? Пыль... Чёрная пыль...

«– Проснитесь, сир, нам пора: утро уже! Слышите, сир?»

«– Как ты думаешь, Капа, этот сон – в руку? А не хотелось бы... Чур, меня! Чур, меня! Чур, меня!»