1.

Говорят, как заснёшь – так и проснёшься. Или разбудят...

«– Утро, утро начинается с рассвета, – запела Капа бодро и весело, громко и – басом. – Утро, утро начинается с рассвета...»

Сон короля вздрогнул от неожиданности, неловко потянулся, зевая во весь рот, и приказал долго жить.

«– Какого ты лешего орёшь, Капа, да ещё так, будто режут тебя, хрустальную?»

«– Это бас, сир. Я решила делать карьеру на оперной сцене, – Капа перешла на свой обычный – бархатный, аж мурашки по коже, голос. – Да не пугайтесь Вы так, сир, это мои планы на после войны. Но готовиться мне нужно сейчас, чтобы не потерять форму, – и снова зазвучал бас: – Всё можуть короли, всё можуть короли...»

«– О, бедная моя голова! О, я несчастный! И почему я не остался бомжом в Чернигове!?»

«– Да ладно Вам прибедняться, сир! Бомжом в Чернигове, ха, тоже мне – мечта поэта! Да Вам, как я погляжу, ничем не угодишь. Верно говорят мудрецы: человек соткан из противоречий. Может, мне рукоделием заняться, если пение Вам не по нутру? А, сир?»

«– А руки у тебя есть?»

«– А я – Вашими руками, сир. Представляете, сидит король на троне, решает государственные дела, а спицы так и мельтешат, так и мельтешат. А можно ещё крестиком вышивать, или гладью. Вот повеселимся, хи-хи-хи, хи-хи-хи, хи-хи-хи...»

«– Повеселимся – это ты о ком? Хочешь меня, короля, на смех выставить? Над кем смеёшься? Над собой смеёшься! Ехидное ты существо, Капа, – король подошёл к зеркалу, посмотрелся, как выглядит, поправил пояс с мечом, провёл рукой по волосам и погладил бороду. – Умылся, оделся и, наконец, проснулся, значит, готов. Пошли, весёлая подруга, нас ждут великие дела».

«– Великие дела, сир, похоже, ждут только Вас, – сообщила королю Капа, когда оказалось, что в кабинете никого нет. – Жаль, что они меня не слышат, а то бы я свистнула, – посетовала она, когда король заглянул в комнату Бальсара и Эрина: оба усиленно храпели, и на храп колокольчиками отзванивали подвески с хрустальной люстры. – Свистните Вы, сир. Ну, пожалуйста... А я Вам за это рубль дам».

«– Но-но-но, подруга! Взятка должностному лицу, да ещё и при исполнении...»

– И что же Вы сейчас исполняете? Вы, вроде бы, как бы и не при деле».

«– Король всегда при деле: работа у него такая – непрерывная. Кстати о рубле – не мешало бы повидать местного казначея, проверить, есть ли у нас деньги на войну. А то все наши планы сделают пшик. Опять недосмотр, и снова – мой».

«– Ну, началось! Рёва-корова, дай молока...»

«– Что-о-о!!!»

«– Молока... дай... дайте, сир. Уже и слова сказать нельзя! Будто это я виноватая, что Вы недосматриваете. Возле Вас народа толчётся – миллион, а отвечать за всё мне!»

«– И кто из нас сегодня ноет, ответственная ты моя? – король неторопливо жевал копчёное мясо и запивал его вином. – Я к тому говорю, дорогая моя солистка соргонского хора, что если бы Маски использовали каждую нашу ошибку, от нас бы уже и следа не осталось. Похоже, что военного опыта у них не больше, чем у меня...»

«– Или их опыт нельзя применить в условиях Соргона. А что, если это просто разведка боем? Сначала узнать, что здесь и как. А затем и ударить больно. Ну, вот Вы, сир, пошли бы завоёвывать другой мир с двенадцатью солдатами? Это, если считать по одному Человеку без Лица на королевство. Добавьте орков и эльфов – четырнадцать...»

«– Почему ты считаешь только долины Соргона? А Месаория, а гоблины? Там тоже могут быть Маски».

«– Дойдёт и до них очередь: Ваше дело – Соргон спасать. Значит, в Соргоне Масок не больше пятнадцати: четырнадцать простых и шеф. Что с того, что каждый из них наштамповал по десять тысяч лысых? Сами видели, что это за войско: числом только и давят. Убрать от них баронов-изменников, и никакого толка от лысой армии не будет. Чушь какая-то, а не завоевание, сир».

«– Чушь, не чушь, а ни Дворца Совета Королей, ни города, где он находился, уже не существует. Вряд ли это оружие принадлежит мятежным баронам. В лучшем случае, Маски научили баронов своим оружием пользоваться, и только, но никак не изготовлять. Ракеты, Капа, ракеты...»

«– Что – ракеты, сир?»

«– Средство доставки белого пламени в любую точку этого мира. Салюты, моя дорогая – прямой путь к изготовлению ракет. Знать бы, Капа, что умеют Маски и как они думают...»

«– Да, сир, засланный к Маскам казачок был бы нам очень кстати. Из кого Штирлица будем делать? Я предлагаю Крейна: он – барон, хитрый лис и всем недоволен. К тому же, он не нравится ни мне, ни Вам – не жалко будет, когда разоблачат».

«– А вдруг не разоблачат? – заинтересовался король Капиной идеей. – Штирлица-то не поймали».

«– Это у нас-то не разоблачат? Обязательно разоблачат, сир. Вы только не забывайте всем и всюду говорить, что всё узнали из донесений Крейна, и он, злодей, никуда не денется, попадётся, как миленький».

«– Бедный барон! Знал бы он о коварных твоих замыслах, сам бы повесился рядом с Блавиком-северным. Ты не слишком с ним круто, а, Капа? И объясни, зачем ты меня разбудила, беспокойная ты моя? Все наши подданные ещё спят».

«– Разве бывает, что они не спят – Ваши, сир, подданные? А разбудила, чтобы Вы написали письмо королеве Магде. Нехорошо выйдет, если королева получит Ваши соболезнования только когда обоз придёт в Раттанар. Надо послать ей письмо хотя бы за день пути до столицы, а в дороге негде будет хорошо написать. Сделайте это заранее, сир. К счастью, Вы ещё не успели отменить ни этикет, ни правила хорошего тона, и потому прошу – беритесь за перо».

«– Ты права, надо написать», – король раздвинул на столе блюда с закусками и кувшины с вином, освобождая место для письма, и начал марать бумагу. После шариковой ручки гусиное перо – не самый лучший вариант: с непривычки Василия к подобным письменным принадлежностям перо постоянно цепляло бумагу, и первый лист покрылся помарками и кляксами.

Когда в кабинет заглянули Эрин с Бальсаром, мраморный пол (король так и не сказал Астару положить здесь ковры – запамятовал) уже был устелен слоем бумажных листов, хранящих королевские каракули.

– Помощь нужна, сир? – вежливо поинтересовался первый соргонский рыцарь. – Может, переписчика позвать?

– Спасибо, не надо, я уже приноровился, сэр Эрин.

«– Приноровился он, как же! За полчаса уничтожил во дворце годовой запас бумаги и чернил. Секретурку вам надо, сир: надиктовал, нашкрябал подпись и – готово. А так всем вокруг видно, что у вас правильнописание хромает. Оно хорошее, сир, я не спорю, но явно хромает. Надо было вам из Чернигова печатную машинку взять...»

«– Отстань, Винни-Пухша хрустальная! Видишь, человек занят. Кстати, а это идея» – король воткнул перо в чернильницу:

– Сэр Эрин, среди моих вещей была шариковая ручка. Не могли бы вы принести её?

– Конечно, сир. Сию минуту, сир, – гном вышел.

– Эти листы куда? – маг стал поднимать с пола исчёрканную бумагу. Впрочем, исчёрканная – слишком сильно сказано: Василию ни разу не удалось продвинуться дальше двух слов – «Ваше Величество». – Я сожгу их в кухонной печи, сир.

– Да-да, сожгите, Бальсар, подданным незачем видеть неумение своего короля. Только бы ручка нашлась...

«– А когда паста в ручке закончится, Вы перейдёте на карандаш, сир? Или оставите только устную форму общения с подданными?»

2.

«Ваше Величество! – писал Василий, красиво выводя буквы принесенной Эрином шариковой ручкой. – Я сожалею, что в силу сложившихся обстоятельств был вынужден занять место Вашего мужа на троне Раттанара. Трагическая смерть короля Фирсоффа даже на фоне нынешних событий – утрата невосполнимая, и скорбит по поводу кончины Его Величества не только родной королю Раттанар: короля Фирсоффа оплакивает весь Соргон. И даю Вам слово, что наши враги пожалеют о том дне, когда задумали это подлое убийство.

Благодарю Вас, Ваше Величество, за своевременно присланную помощь: как видите, Скиронар уже борется вместе с нами против наших врагов – Масок, и в этом есть заслуга лейтенанта Илорина.

Тела погибших раттанарцев найдены, и скоро будут доставлены в Раттанар для погребения. Спешу сообщить Вам, что свита короля Фирсоффа погибла не вся: в живых осталось около двадцати человек, в основном, из числа тяжело раненых, выхоженных магом-лекарем Баямо. Так, соргонские боги и искусство Баямо не позволили расстаться с жизнью капитану Паджеро, который оправился от ран, и состояние здоровья уже позволило ему приступить к своим прямым обязанностям – командира раттанарской дворцовой стражи.

Понимаю, что Вас тревожит неизвестность, но у меня только сегодня появилась возможность послать в Раттанар вестника и дать ему для охраны достаточно большой отряд солдат – не думаю, что в Раттанаре менее опасно, чем здесь. Вестником я посылаю лейтенанта Илорина, который уже познакомился с повадками нашего врага, и сумеет добраться до раттанарской столицы...»

«– Позвольте, сир, но Вы не собирались посылать вестника, – встряла Капа. – Вместе с обозом под сильной охраной мы доберёмся до Раттанара неспеша и безопасно».

«– Это будет не слишком красиво с нашей стороны: Паджеро жив, и королева должна знать об этом как можно скорее. К тому же, с обозом мы не поедем: зачем впустую терять время? Дня два мы можем ещё поработать в Скироне, потом налегке догоним обоз».

«– У вас семь пятниц на неделе, сир. Ночью решали одно, теперь Вы требуете другое. Ваш штаб совершенно запутается в Ваших противоречиях».

«– Распутаем, Капа, не переживай. А уезжать мы сейчас не можем – я должен быть уверен, что нами ничего не забыто в планах обороны Скиронара. Помолчи, дай письмо закончить. На чём я тут остановился?» – король перечитал написанное, чтобы восстановить соответствующее настроение.

«...Лейтенант подробно расскажет Вам о событиях в Скироне, и о счастливой судьбе, что выпала на долю Раттанара в это опасное время. Раттанар – единственный защитник всех королевств Соргона от завоевания Масками, он – основа сопротивления иномирскому нашествию на Соргон, и в том, что сохранился этот очаг независимости, заслуга только Вашего мужа. Я, его преемник, знаю это твёрдо, и сделаю всё, что в силах сделать человек, чтобы использовать шанс на спасение, подаренный Соргону Вашим мужем, и победить в этой войне.

Отсутствие известий из других мест беспокоит и меня, особенно тревожно за Раттанар: уход из города тысячи ста солдат Илорина сильно ослабил Ваши силы, и Маски не преминут воспользоваться этим. Надеюсь, что командор Тусон справляется с ситуацией, и формируемые им священные отряды уже достаточно сильны, чтобы обезопасить столицу. Создание отрядов квартальной охраны – замечательная идея Коллегии (король Фирсофф и здесь не ошибся с назначением в Коллегию прокурора Рустака, главы Маарда и барона Геймара), её приветствую от души, и желаю успехов капитану Вустеру: вдвоём с Тусоном они могут превратить Раттанар в Акулью бухту для любого врага.

Печальный обоз с телами Вашего мужа и его свиты отправляется в Раттанар сегодня, и будет на месте дней через пять-шесть. Я приеду в Раттанар одновременно с обозом.

Ваше Величество, примите мои соболезнования в связи с тяжёлой утратой. Нам надо многое обсудить, но это – уже при встрече.

Король Василий».

От письма Магде Раттанарской король был в восторге. Первый документ личного характера, адресованный равному ему по положению лицу, Василию казался почти идеальным проявлением собственных дипломатических, скажем так, способностей.

«– Ха! Могём!»

«– Вы, сир, не дипломат. Вы – бесчувственный чурбан. Исписали целый лист бумаги, а соболезнование заняло только полстроки, – тут же подала голос Капа. – Могли бы написать более душевно, всё же у женщины – горе».

«– У меня тоже горе, только об этом никто не знает: его никому не видно. Прячется оно где-то в глубине моей огромной души и состоит из большого куска чистого хрусталя, горсти драгоценных камней и десяти бочек ехидного бабского коварства. И самое плохое, что оно совершенно не умеет молчать: я не помню случая, чтобы хоть один мой никчемный вздох остался без колючего комментария...»

«– Склеротик! Вы, сир – склеротик! Я слова не произнесла, пока Вы были без сознания, да и в другие разные моменты я не всегда говорила с Вами, хотя стоило бы. А за бабское коварство Вы мне ещё ответите! Подумаешь, грамотей в Соргоне выискался – слова ему не скажи! Видели мы таких...» – и тут Капу понесло: прорвалось долго скрываемое раздражение от непонятности собственной, Капиной, природы (ни человек, ни вещь – так, невнятное «нечто»). Сказался и недавний ужас пятидневного заточения в бессознательном теле Василия. И захлестнули хрустальную язву неудержимые эмоции, и посыпались на короля разные слова и словосочетания, среди которых король не без удовольствия услышал такие родные совковые «хамло трамвайное», «интеллигенция вшивая» и даже – «а ещё Корону надел!».

Справедливости ради, следует сказать, что нецензурщиной Капа побрезговала, и пришедший в умиленное состояние король Василий мысленно аплодировал бархатноголосому орателю после каждого особо сочного выкрика, склеенного в лучших традициях одесского Привоза.

«– Браво, милая, браво! Тебя послушать – не речь, а песня. Спасибо, дорогуша, вроде, как дома побывал. Выкричалась? Вот и славненько. А теперь давай послушаем сэра Эрина».

«– Чего там его слушать? Опять со списком будущих рыцарей прётся. А Вы, сир, не собираетесь ответить на мои обвинения?»

«– Обвинения!? Что-то я их не заметил, Капа».

«– Неужто вам даже не обидно на мои слова?»

«– Я помню, что тебе всего две недели отроду, а разве можно на детей обижаться? Не грусти, повзрослеешь...»

«– Это значит, что и король Вы всего две недели! А мне кажется, будто вечность прошла...»

«– Вечность? Не привирай, Капа».

«– Ну, не вечность, а просто очень много времени – такие были долгие эти две недели. Я чувствую себя старухой, сир: как Короне, мне пятьсот лет, и за эти две недели я постарела ещё на столько же. Кроме шуток, сир, как же я устала быть Вашей Короной... И как же я устала от Вас...»

«– Можешь взять отпуск до конца войны – я не возражаю».

«– Очень смешно, сир! И очень умно...»

3.

Капа ошиблась: Эрин припёрся без списка – король отказался обсуждать героев, достойных посвящения в рыцари, и гном смирился с этим. Скорее, он был даже рад, что Василий держит слово и не вмешивается не только в дела Ордена, но и в секреты гномьего племени. Камень Памяти рода Эрина, отданный им Василию в залог верности присяге ещё там, в Чернигове, хранил немало гномьих секретов, и, судя по некоторым намёкам короля, тот знал об этом. Знал, но не пользовался, хотя, наверное, сумел бы: Эрин готов был поверить, что для Василия с тех пор, как он стал соргонским королём, больше не существует ничего невозможного. Или почти ничего. Как бы то ни было, но гном не представлял себе настолько скверную ситуацию, чтобы король не смог разрулить её, в который раз выйдя победителем.

Лишившись Камня, Эрин остался без связи с Железной Горой. Краткий его доклад о событиях в Чернигове, как и просьбу Эрина прислать новый Камень, Старейшие Железной Горы получили из чужих рук, через общинный Камень в Скироне. Места хранения общинного Камня Эрин не знал – не будучи Старейшим, он не был посвящён в эту тайну – и потому доступа к Камню не добивался, ограничившись в докладе руководителям скиронской общины одними голыми фактами.

Старейшие гномьего племени, к которым, если бы не война, уже был бы причислен и сам Эрин, за отданный Камень Памяти не корили, никак не выразив к этому своего отношения, но и похвалы от них, с момента вступления Василия в Соргон, первый рыцарь не получил ещё ни одной. Да, что там – похвалы. Не было даже простого одобрения действий Эрина. Он слишком близко оказался у трона, принеся присягу королю и Короне, не испросив при этом согласия у Железной Горы, и Старейшие теперь держали его на дистанции, тщательно изучая: способен ли Эрин предать свой народ. И то, что гномий отряд привёл именно Трент – второй соискатель на место среди Старейших – было свидетельством, что прежнего доверия к Эрину больше нет.

Нового Камня с Трентом Эрину не прислали, и он не мог ни изложить Старейшим свой план достижения равных с людьми прав, ни объяснить свой поступок – присягу, ни – как-то иначе оправдаться перед ними. Как говорится, сам присягнул – сам и расхлёбывай. Тренту же предстояло наблюдать и за королём, и за Эрином, и тут же докладывать Старейшим о любых подозрениях. Потому и не остался Трент ночевать в казармах дворца, ушёл к родственникам в Гномью Слободу, и условие Василия для заключения союза с гномами – единое военное командование союзными войсками оставить за королём – уже, наверное, стало известно Старейшим.

Обида Эрина на недоверие Железной Горы была бы намного сильнее, если бы не узнал он через мастера Трома, что Бренн, от имени раттанарской общины, тоже принёс присягу Короне, положив свой топор к ногам королевы Магды. Среди гномов явно назревал раскол, и Старейшие, не приняв условия короля, могли полностью потерять своё влияние на гномий народ. Потому что речь шла уже не о власти над гномами, а о выживании гномьего племени, которому без союза с людьми не выстоять.

Ладно, со Старейшими утрясётся как-нибудь. Пока же Эрин добросовестно исполнял поручения короля и обязанности князя Ордена, и сейчас пришёл, чтобы пригласить Василия на церемонию посвящения в рыцари, которую собрался проводить за городом, на поле Славы – так стали называть жители Скироны поле недавнего сражения. Казнь изменников-баронов нисколько не осквернила этой земли в глазах горожан: где и вершиться справедливому возмездию, как не на месте пролитой изменниками людской крови?

«– И зачем ему надо тащить нас в такую даль, сир? Будто на дворцовой площади ему тесно! А надо только сани куда-то убрать».

«– Тебе-то что за разница, Капа? Всё равно на мне будешь ехать! Может у Эрина соображения какие-то есть...»

«– Ага, как же! Есть у него соображения! Дождёшься от них! На военном совете видела я, как они соображают», – и Капа замолкла, и молчала всю дорогу до Аквиннарских ворот, и молчала и дальше, пока король осматривался на поле Славы.

Сидение, как и прежде, было только одно – королевский трон, установленный там же, где и во время казни. Остальным участникам церемонии предстояло смотреть стоя. Василий спешился, прошёл к приготовленному для него месту и сел. Напротив и по бокам, шагах, примерно, в семидесяти, выстроились солдаты в виде большой буквы «П». Похоже, было, что Эрин собрал здесь все войска, которые квартировали в Скироне. Ну, кроме часовых и патрулей, естественно. Король с удовольствием смотрел на свою армию, и радовался её росту, и численному, и духовному. Перед ним стояли солдаты армии победителей, и каждый из них, встречаясь взглядом с Василием, не отводил стыдливо глаз – нечего было стыдиться, а отвечал ему той же смелой радостью в глазах, которая переполняла и самого короля.

Первыми стояли гномы. Двумя монолитными, закованными в броню отрядами, они расположились справа и слева от трона. Над одним отрядом развевалось знамя сэра Эрина: белый стяг с изображением наковальни и скрещенных подле неё боевого топора и кузнечного молота. Второй отряд знамени не имел, и в командире, стоящем немного впереди своих солдат, король узнал Трента. Более наглядно показать Василию раскол в среде гномов вряд ли кто-нибудь сумел бы. Король оценил хитрость, с какой Эрин довёл до него столь важную информацию.

«Молодец, князь, – мысленно похвалил он гнома. – Я обязательно учту твоё сообщение. Гномов, присягнувших мне и Короне, в Железной Горе, значит, не слишком жалуют... То-то Эрин грустный такой...»

Фронтом к трону стояли цветные добровольцы Бушира под своим полосатым флагом, и первый ряд заметно выросшего («Не меньше трёх тысяч, Капа, а то и поболее») в числе отряда составляли солдаты, уже получившие обмундирование скиронарской армии, от чего их строй казался не менее монолитным, чем у гномов. Бушир тоже стоял немного впереди своего полка, в красной сутане служителя Разящего и надраенной до зеркального блеска кирасе.

«– Единственное, среди форменной серости, яркое пятно, на котором глаз отдыхает, – отметила Капа. – Уважаю за самобытность!»

За спинами полка цветных повязок в конном строю разместились дворцовые стражи обоих королевств, под Знамёнами с Совой и Медведем. Всадники были видны и за спинами гномов Эрина. Там находились дружинники баронов Готама (под командой его сына Брея) и Кайкоса, и конники цветного полка.

В разрыве между цветными повязками и гномами Эрина, в самом углу, отдельной группкой – всего шесть человек – стояли одетые в форму Скиронара Котах и пятеро уцелевших в сражении разбойников. Зрителям из числа горожан пришлось довольствоваться местами за спинами гномов Трента и позади трона, за королевской охраной.

В центре пустого пространства, внутри квадрата из солдат и зрителей, боком к королю, стояли резной стол («Из палатки Готама притащил, сир») и, возле него – сэр Эрин. На столе находились обнажённый меч и шкатулка, сделанная в виде сундучка («Та самая, сир, из Чернигова»).

Эрин был важен и ослепительно ярок в лучах утреннего солнца, отражённого полированными доспехами. Золотые шпоры и золотая рыцарская цепь с гербовым щитом дополняли великолепие князя Ордена. Взглянув на короля и дождавшись его ободряющего кивка, гном заговорил:

– Солдаты! Я, Эрин, сын Орина, по прозвищу Железный, из рода кузнецов и воинов, и сам – глава этого рода, с разрешения Его Величества короля Василия, собрал вас здесь, чтобы отметить самых храбрых из вас, самых умелых, самых стойких. Тех, кто, по праву, является объектом для подражания и гордостью нашего войска. Вы все, без исключения, сражались достойно, и вас не в чем упрекнуть: победа над Масками – общая ваша заслуга. Но и среди вас есть воины, которые в бою были немного лучше прочих. Которые в бою были примером для остальных. И чья доблесть стала основой добытой вами победы. Сегодняшний день – один из тех памятных дней, которые войдут в историю Соргона. Сегодня мы выполняем пожелание Его Величества и создаём воинское братство из лучших бойцов Соргона. Мы создаём рыцарский Орден. И я счастлив, что именно мне выпала честь быть первым князем этого воинского братства, братства, скрепленного нашей кровью...

Сделав небольшую паузу, чтобы перевести дух после короткой, но очень эмоциональной, речи, сэр Эрин медленно, тщательно выговаривая слова, зачитал указы короля об учреждении Ордена рыцарей Соргона и своём назначении его главой – князем Ордена. Затем огласил Кодекс рыцарей Соргона.

Следующую паузу гном затянул намеренно.

«– Вот же артист, сир! Какой драматический эффект! Слышно, как пчёлка жужжит у головы Бушира...»

«– Какая ещё пчёлка, Капа!? Зима же!»

«– Ну и что! А мне слышно!»

– Рядовой Ахваз! – прокричал Эрин, нарушив тишину. – Выйти из строя! Ко-о-о мне-е!

Время, казалось, остановилось, ожидая, пока Ахваз спешится, и через ряды конных дворцовых стражей и пехоты цветного полка выберется на середину пустого пространства. И замрёт по стойке смирно перед первым соргонским рыцарем.

– Ты слышал кодекс соргонских рыцарей, солдат. Согласен ли ты с его текстом?

– Так точно, сэр Эрин!

– Готов ли ты следовать этому кодексу и в мирной жизни, и в жестоком бою?

– Так точно, сэр Эрин!

– Опустись на колено, солдат! Я, князь Ордена рыцарей Соргона, волею Его Величества короля Василия наделённый правом принимать в Орден лучших бойцов Соргона, за характер и мужество, проявленные тобой при выполнении задания командира, а также в смертном бою с заведомо более сильным противником, из которого ты вышел победителем, этим мечом посвящаю тебя в рыцари Ордена...

Гном взял со стола меч и поочерёдно коснулся его лезвием сначала левого, потом правого плеча Ахваза. Затем открыл шкатулку и вытянул из неё длинную золотую цепь с гербовым щитом.

– Как рыцарь Ордена, ты имеешь право набирать собственный воинский отряд и водить его в бой под своим знаменем. Эта золотая цепь – доказательство твоей принадлежности к Ордену, – Эрин надел цепь на шею Ахвазу. – Встань, брат по оружию. Вручаю тебе также золотые шпоры и свидетельство рыцаря...

Из шкатулки были извлечены шпоры и свиток, перевитый зелёным шнуром с двумя сургучными печатями: печатью Ордена и печатью короля.

– Будь достоин звания соргонского рыцаря, брат!

– Клянусь честью!

Василий нетерпеливо шевельнулся на троне. Гном заметил:

– Хотите что-то добавить, сир?

– Да, хочу, сэр Эрин. Я должен сдержать слово, данное королём. Вашим заданием было привести помощь попавшему в засаду отряду короля Фирсоффа, не так ли сэр Ахваз?

– Так точно, сир!

– И король обещал вам нашивки сержанта, если вы сумеете выполнить это задание. Вы помощь привели. В том, что она не поспела к сражению – вашей вины нет: вы всё сделали правильно. Поздравляю вас с производством в сержанты, сэр Ахваз.

– Служу Короне и королю, сир!

«– А меня он первой назвал! Вот так-то, сир!»

«– Дети и женщины – всегда вперёд. Рыцарское правило, Капа».

– Сержант Котах! – продолжал вызывать Эрин. – Выйти из строя! Ко-о-о мне-е! – а нерешительно мнущемуся с ноги на ногу Ахвазу гном сказал:

– Стань здесь, брат, – и показал на место позади себя.

Котах трудно шагнул вперёд, пошатнулся, но подхватившие его руки отстранил, и тяжело двинулся к центру, к Эрину.

«– До чего же он ещё слаб после ранения, сир, не выдержит, упадёт!»

«– Выдержит, Капа. Для него этот день, возможно, самый важный в жизни – обязательно выдержит».

Бывший разбойничий ватажек добрёл таки до князя Ордена без посторонней помощи, ответил на вопросы достаточно громко – все слышали, и грузно опустился на левое колено по команде Эрина. Лицо Котаха, покрытое свежими рубцами шрамов, стало землисто-серого цвета, из прокушенной от напряжения губы на снег закапала кровь. Но посвящение он выстоял, только подняться сам уже не сумел.

– Обопрись на мою руку, брат, – поспешил ему на помощь Эрин, – это теперь не зазорно. Главное ты уже выдержал.

После слов «Клянусь честью» Котах присоединился к Ахвазу, отойдя за спину гнома, где смог незаметно держаться за стол. Раттанарский следопыт с готовностью подставил своё плечо с другой стороны, помогая Котаху достоять до конца церемонии.

– Полковник Бушир! Ко-о-о мне!

«– Сир, а кто у нас теперь Бушир? Священник или военный? Что-то много на одного: и служитель, и полковник, и рыцарь».

«– Он – Бушир, Капа! И этого мне достаточно. А что касается прочего – должностей, чинов, профессий – то каждый несёт, сколько может. Не будет справляться сам – найдёт помощников, как я ищу их, хотя должность у меня только одна – король».

Эрин, между тем, продолжал штамповать рыцарей – так назвала этот процесс Капа. Король не согласился:

«– Какая же это штамповка, дорогуша, если их можно по пальцам пересчитать? Рыцари, похоже, товар штучный».

Действительно, число посвящённых гномом оказалось невелико, чуть больше половины десятка. И были это, в основном, соратники короля, люди из самого близкого его окружения. Кроме Ахваза, Котаха и Бушира, Орден пополнили только Готам, Брей и Астар.

Позже, когда отшумело в адрес рыцарей дружное солдатское «Хо-о-о!», король спросил у Эрина, не повлияло ли, случайно, на выбор кандидатов их знакомство с ним, Василием?

– Нет, сир, – ответил неподкупный князь. – Я отбирал лучших. Разве не то же доказывает шкатулка, которая ни разу не оказалась пустой? Безо всякой заминки она выдавала и свидетельства, и цепи, и шпоры. А я, сир, постоянно волновался, открывая её: вдруг она не согласна с моим выбором...

Завершилась церемония неожиданным для публики выходом старого ковродела Чхогана. Протолкавшись к едва живому от усталости и боли Котаху, он прокричал ему фразу, от которой у бывшего разбойника сразу помокрели глаза:

– Сынок! Тебе и твоим друзьям вход в Скирону открыт: мы не в праве отворачиваться от проливших за нас свою кровь воинов. Таково слово жителей нашего города!

«– Давно бы так! – подвела итог Капа. – Одобряю!»

4.

Через час после церемонии выехал в Раттанар Илорин с почтой, в сопровождении полусотни дворцовых стражей. Рыцарь и сержант, Ахваз отправился с ним, как лучший следопыт и разведчик: король опасался, что путь вестника будет далеко не лёгким. Даже полусотни солдат могло оказаться недостаточно для успешного завершения миссии.

Ближе к вечеру капитан Паджеро увёл в Раттанар печальный обоз с телами короля Фирсоффа и его свиты. К ним добавились и тела раттанарцев Брашера, погибших при защите скиронских Храмов в день прихода Василия в Соргон. Король настоял, чтобы обоз сопровождали гномы сэра Эрина и почти все дворцовые стражи Раттанара: незнание точной обстановки в королевстве толкало его на, возможно, излишние меры предосторожности. О сражении под Раттанаром верный сэр Эрин так и не известил своего монарха, пребывая в неопределённости: что можно открыть королю из гномьих тайн, а что – нельзя, без риска быть обвинённым Старейшими в предательстве. Подробностей он, правда, и сам не знал – ему был известен один только факт случившейся битвы, но и этого вполне хватило князю, чтобы чувствовать свою вину перед Василием.

– Я догоню вас за день пути до столицы, капитан. Не волнуйтесь: там, где пройдёте вы с обозом, мне ничего угрожать не будет. Для охраны моей особы вполне достаточно сотни солдат – не думаю, что на меня устроят засаду. Это, скорее, грозит вам, Паджеро. Да и Корона поможет мне предвидеть опасность... Как это не грустно, но и с вами мне придётся расстаться, сэр Эрин: ваш отряд даже на санях будет двигаться намного медленнее всадников. С вами мне за обозом не угнаться...

Если и были у Паджеро какие-либо сомнения, то о них никто так и не узнал. Он особенно и не спорил, придя к выводу, что доставить до места погребения тело своего приёмного отца, которого он знал и любил всю сознательную жизнь, для него важнее, чем безопасность едва знакомого преемника Фирсоффа. И тихий голос чувства долга легко был побеждён доводами уверенного в себе короля Василия, на умение управлять которого капитан уже насмотрелся ночью.

Эрин тоже вынужден был согласиться с королём. К тому же, судя по словам Василия, Тренту Раттанара не видать: с обозом он не идёт, с королём – и подавно. Значит, неприятное положение поднадзорного для князя уже закончилось. Ничего не скажешь, король поразительно догадлив – правильно понял раздельное гномье построение на поле Славы и ловко отшил наблюдателя Железной Горы: всего несколько часов удалось Тренту покрутиться около трона. Кажется, недоверие Старейших к нему, Эрину, сильно задело короля. Вот, что значит – друг... И гном решил поделиться своими тайнами с Василием, когда тот их догонит. Долг, как говорится, платежом красен...

А король Василий, проводив вестника и обоз, с головой окунулся в подготовку Скиронара к обороне.