Ноги заплетаются от усталости, жара молотом стучит по вискам, страшно хочется пить – это случается, когда идешь по пустыне. Он не помнил каким образом оказался здесь и когда. Время смешалось с песком – бесконечным, как море, и пугающим, как неспокойное море. Беледножелтые песчаные гребни не освежали морской прохладой, а, как будто сговорившись с солнцем, давили путника пеклом и тишиной. Вдруг вдалеке он увидел черную полосу, уходящую прямо в небо, едва различимую среди песка и неба. Увидев спасение в этой полосе, путник побежал к ней. Бежал, пока не свалился от усталости. Солнце уже ушло на запад, а он лежал без сил и смотрел на эту линию. Стало прохладнее, он доел последние крохи, допил воду и пошел дальше – к цели.

Пока несчастный шел, солнце успело зайти за горизонт и выйти с другого края. Линия уже превратилась в колоссальную башню, уходившую в небесную твердь, но была неизмеримо далеко. Он лежал на обжигающем песке в бессилии и плакал от безысходности. Внезапно налетели тучи, ударил гром. Его окатил светлый яростный ливень, и он проснулся.

- Ну и сон, - сказал Михаил Федорович, - надо же такому присниться – Вавилонская башня! Хм! Может знамение, какое, раз такие дела творятся.

Михаил Федорович поднялся с постели – аккуратно, чтобы не разбудить жену, вышел на балкон и закурил. Еще раз подивился своему сну, пока дымилась сигарета, и пошел в постель. Но воспоминания об увиденном долго не давали уснуть ему.

О чем думают люди, когда долго не могут уснуть? Заложив руки за голову, Михаил Федорович смотрел на луну – на немую и желтую, как та пустыня, по которой он шел. В голове пела Эдит Пиаф, в глазах отражались звезды, во взгляде было что-то торжественное. Но к утру звезды стали блекнуть, Эдит Пиаф замолкать и Михаил Федорович уснул.

Пока он спит, беззаботно посапывая в потолок, расскажу немного об этом славном человеке. Михаилу Федоровичу Брошкину сорок шесть лет. У него прекрасный дом, прекрасная жена, прекрасный сын и очаровательная дочь, с которыми познакомимся чуть позже. Вообще, у Михаила Федоровича все было прекрасно. Он очень-очень состоятельный человек – почти олигарх. Но что самое примечательное в нем, это что он почти честный почти олигарх. В свое время он был честным, но предприимчивым чиновником, честно, как все кто мог, хапнул, когда можно было хапать столько, на сколько хапалки позволяют, и за короткий срок стал сказочно богат, конечно, честно. И сейчас спит не просто Михаил Федорович, а господин Брошкин.

Жена его, Лариса Антоновна, не отличалась особыми умственными способностями, зато была уж очень очаровательной женщиной и в свои сорок два года могла даже заинтересовать молодого повесу. Михаил Федорович гордился женой и уважал ее. На банкете или светском рауте представить было нельзя его без супруги – чета Брошкиных была для высшего общества эталоном семейных отношений, и они знали это. В обязанности Ларисы Антоновны входило поддержание семейного очага, с чем, как мы уже увидели, она справлялась на “ура”. Как почти все женщины – очаровательные и не очень, она обожала бегать по магазинам и скупала все, на что ляжет ее карий глаз.

Весь день Михаил Федорович ходил в смятении – дурацкий сон не выходил из головы. Этого бормотания под аристократический прямой нос и бесконечного курения не могла не заметить Лариса Антоновна:

- Что с тобой, дорогой? Опять проблемы? Ты даже на работу не пошел, - Лариса Антоновна не могла привыкнуть, что муж “на работу” не ходит уже лет семь, поэтому так и называла его финансовую деятельность.

- Да знаешь, милая…, сон видел забавный ночью – пустыня, пекло, яростный ливень, спасший от меня смерти и башню, подпиравшую небесную твердь. Я бежал к ней, но не преодолел и половины пути – свалился.

- Хм, дела… Нужно срочно мне сходить к Марго – она знает.

Марго – это высокооплачиваемая гадалка-целительница. Когда случалась что-нибудь такое… где, точно, без нечистого не обошлось, Лариса Антоновна, как и ее подруги, сломя голову мчалась к ней за советом. Кинув карты Марго сразу определила – сон-то неспроста – должно произойти что-нибудь. Но карты, увы, не газета, поэтому что произойдет точно не сказали.

Через неделю сон повторился с небольшим различием от предыдущего – Михаил Федорович дошел до башни и даже взобрался на нее. Яркий свет не слепил глаз, а, наоборот, притягивал к себе взгляд.

- Ты Бог? – услышал свой голос наш герой и удивился его твердости и самоуверенности в таком нелепом вопросе.

Михаил Федорович был человеком весьма не глупым и задавал только определенные, грамотные вопросы, способные выдержать любую критику и утвердить свой авторитет перед собеседником. Его вопросы требовали такого же конкретного ответа, поэтому, если собеседник или подчиненный были менее компетентны, в том или ином вопросе, то они сразу же тушевались, понимали свое место и смотрели на Михаила Федоровича снизу вверх.

- Ты Бог? – повторил он менее уверенно, чем в первый раз.

- Да, это я, - ответил кто-то.

- Дорогой, дорогой, что с тобой? – услышал он голос жены и открыл глаза, - ты стонал и ворочался так, что разбудил меня.

В этот раз Михаил Федорович разволновался не на шутку. Побежал в церковь к заутрене, где не был последние лет тридцать, рассказал все батюшке и испросил совета у него.

- Знак это, сын мой, - пробасил поп, - видать Богу зачем-то понадобился или предупреждение какое-то, черт его знает. Купи лучше икону, да пожертвуй на храм Божий. Не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Запомни слова сии, сын мой, и жертвуй на дело Божье по возможностям своим, а за сон не беспокойся – помолюсь за раба Божьего…

- Михаила.

- Да, Михаила и за душу его неспокойную. Иди с миром – все будет хорошо.

Прошел день, другой, а душа у Михаила Федоровича не могла найти себе места. Роскошь, окружавшая его опротивела донельзя, стало тесно в личном лимузине, осточертели заместительские и свои секретарши – обещанные молитвы святого отца не помогали.

В спальне у идеальной четы висела огромная шикарная картина с непонятной мазней, но купленная за бешенные деньги на лондонском аукционе.

- Ларис, - спросил как-то Михаил Федорович, глядя на это художество, - а чем тебе нравится эта картина.

- Ну как?.. отличная вещь – сейчас это модно, да и вообще…

- Вообще, мне понятна в ней только рама: резная, из красного дерева – симпатично. А в остальном, прекрасная маркиза, глупость, дешевые понты.

- Не такие уж и дешевые, могу тебе заметить. Да ты раньше и не замечал, что это глупость. По-моему – мило.

- Ты знаешь, подарю я ее попу тому, а то он так намекал мне на благотворительность. Вот и обрадуется, а меня она раздражает.

- Подари. Благородное дело сотворишь – дар церкви, все такое…

- Да какое же это благородное дело-то? Корыстному и пошлому попу отдать дорогую безделушку, такую же важную бездарность, как он сам?

- Все сон беспокоит, милый, а?

- Ты знаешь, я подумал, а вдруг я завтра умру – и что?

- Ой! Не говори так, не надо.

- Нет, а все-таки – вдруг… И что останется после меня? Богатство, которое сделает из моих детей бесчувственных увальней и эта картина? Да…она действительно покажет, кем я был – вернее стал, и все! Пустота и забвение. А зачем жил, для чего? Чтобы служить и поклоняться золотому тельцу? Хватит. Ты помнишь, когда мы с тобой познакомились, я был бедным студентом, отдававшим постоянно долги. Я занимал у товарищей деньги и покупал тебе цветы. А как мы ездили на электричках с пересадками, без копейки денег – зайцами, в Н-к. Семь часов вместо трех в теплом автобусе, но было весело, мы были беззаботны и счастливы. А теперь вот эта картина, на которую я и мечтать не мог заработать. Ах! не те мечты завели нас на не ту дорогу, не те мечты…

- И что же ты предлагаешь? Раздать все нищим и стать такими же нищими. Что?!

- Не знаю пока что. Раздать все у меня рука не поднимется – я все это сам заработал, своим умом и руками, да и не принесет это счастья нищим, такими же и останутся, ежели до сих пор остаются. Не знаю пока, нужно время все обдумать, а не ломать все с горячки.

- Вот и правильно – не спеши с этим. Успеется.

- А картину я все же попу подарю.

Беспокойные дни наступили для нашего героя. Он не мог найти себе места. Былые увлечения потеряли свою прелесть, он не мог заниматься своими делами, крепкий здоровый сон сменила бессонница. Михаил Федорович стал не похож на самого себя. Вместо влиятельного и самоуверенноуспешного человека по комнатам тенью бродил философ. Что делать, или вернее что сделать – этот извечный вопрос мучил его беспрестанно.

Как-то размышляя ночью он сказал Ларисе Антоновне:

- Ты знаешь, малыш, решился я!.. Решился сотворить такое, что останется потомкам не только моим, а, вообще, - человечеству. Мало, мало мы смотрим на небо, живем во грехе – о Боге забыли. Возгордились, глупцы! Одиссей то же вот возгордился – и что? Двадцать лет с лишним матыляло по свету гордеца. И мы хороши тоже - не учимся на своих же ошибках. Роемся как черви в земле, глаз вверх не поднимая. Семьдесят лет все стороили-стороили рай на земле, Бога на небе оставив, и… где рай, а где мы? Дорога нужна к Богу, дорога, что бы люди не забывали его. И я построю ее – построю дорогу к Богу, да! Было же знамение.

- Ну, правильно,- поддержала супруга,- конечно построй. Это будет величайшее строение человечества. Тебя узнает весь мир, запомнят на веки, как человека, создавшего для всех дорогу к Создателю! Эту дорогу назовут твоим именем, нас пригласят в Стольгольм на вручение премии тебе за вклад в человечество. Ты будешь стоять на подиуме, ослепленный огнями фотокамер, и говорить красивые слова, а я,.. я буду сидеть в зале и смотреть на тебя. Я верю в тебя, дорогой, - дерзай!

Да…женщина может наговорить сотню пустых слов за весьма короткое время, но пусть, пусть… когда она верит в тебя. Когда она верит в тебя – появляются крылья за спиной, горят глаза. Их тонкие плечи и слабые руки поддерживают нас так сильнее чем что-либо. Спасибо им за это!

С благословения супруги Михаил Федорович принялся за работу. Все свои дела, перепоручив заместителям он с головой окунулся в строительство башни. Нанял лучших во всем мире специалистов своего дела: архитекторов, геологов, дизайнеров. Наш герой даже умудрился подключить мировое сообщество, доказав им необходимость проекта. В общем, работа закипела.

Прошел год, другой, а стройка, не смотря на поразительную слаженность и организованность процесса, не думала заканчиваться. Башня переплюнула по размерам все ранее известные сооружения, построенные человеком, строительство ее стало популярнее, чем стройка БАМа или Красноярской ГЭС в свое время, но финал работы терялся где-то в облаках. Михаил Федорович стал известен всему миру, о нем заговорили все – сам папа римский и наш патриарх благословили его начинание. Некоторые воздушные, романтичные сердца называли его пророком, некоторые Миссией. Но, надо отдать ему должное, мировая слава не испортила его и не сбила с цели. Михаил Федорович всецело отдавался проекту. Но семейный очаг стали задувать ветра разногласий и противоречий.

- Я тебя уже совсем не интересую,- упрекала постоянно жена,- если раньше я видела тебя в основном ночами, то сейчас и этого почти нет.

- Но ты же знаешь, что стройка находится в Сибири и я не могу каждый день летать туда-сюда.

- Да ты целыми неделями торчишь на этой стройке, будто без тебя не обойдутся!- негодовала жена,- меняешь меня, семью свою на какого-то Бога, которого может и нет совсем.

- Не говори так! Как же нет его, если я сон видел, - защищался Михаил Федорович,- меня и патриарх благословил и все такое…

- К черту патриарха со всеми папами. Я устала без тебя. Я не могу делить тебя с какой-то башней. Может ты меня уже не любишь?- начала всхлипывать Лариса Антоновна,- мне уже не двадцать, но я же не виновата. Я каждый день занимаюсь собой, что бы ты оценил. По два часа плаваю в бассейне, а тебе хоть бы что! Зациклился на своем боге и я не нужна. Может ты нашел кого-нибудь помоложе, посимпатичнее – не знаю.- слезы душили ей горло и катились по щекам. Лариса Антоновна не выдержала, упала лицом в подушку и зарыдала.

Михаил Федорович сел рядом с ней, автоматически погладил голову, так же без чувств поцеловал волосы. Ему надоели эти одинаковые разговоры, продолжающиеся уже год каждый раз, когда он приезжает. Но он был привязан к супруге и терпел это:

- Ты же знаешь, милая, что люблю я только тебя одну и никого нет у меня и быть не может. Я тебя ни на какого Бога не променяю. Просто хочу увидеть Его, понимаешь, поговорить. Что бы каждый мог с ним поговорить с глазу на глаз. Люди счастливее, может, будут. Откроется истина, не будет войн, будет новый мировой порядок. Не строй, а порядок.

Ответом было молчании и всхлипывание в подушку. День, два отдохнув дома он опять уезжал на строительство и пропадал там неделями, конечно отзваниваясь каждый вечер и желая приятных снов.

- Ты хоть меня понимаешь? – спросил как-то Михаил Федорович у сына – Кости, - ты плоть моя, кровь моя, наследник.

- Да, отец, я понимаю тебя. Я достойно буду нести твою фамилию.

Михаил Федорович любил сына больше, чем дочь. Костя был младше сестры на четыре года и постоянно ходил в любимчиках у родителей. Он рос послушным, но слегка избалованным ребенком, был не глуп, любил сладкое и горячую ванну. Лицом Константин вышел в мать и сейчас был крепким красивым юношей. Его увлечения литературой и спортом развили в нем сильную в физическом и нравственном смысле личность. Сын искренно верил в дело отца и всегда подбадривал его.

- Отец, как дела? – спросил как-то Костя., - много еще осталось? Ты постарел за это время. У тебя появилась седина, морщины у глаз. Долго ещё?

- Да строим вот помаленьку, - какая-то бесконечная тоска послышалась в его голосе, - да, помаленьку…

- Ничего, вода камень точит – достроим!

- Ты, может, и достроишь, а я… Знаешь, три года я ее строю, окаянную, а ей хоть бы что. Я живу уже с ней, думаю только о ней, а не дошел ещё до середины. А свою середину я давно уже прошел – скоро финал. По расчетам работ еще на тридцать лет, плюс-минус год, два. Могу не успеть.

- Не говори так. Если что, то я закончу твое дело – это мой долг.

- Ты вдумайся – дорога к Богу! Это каждый несчастный найдет утешение, задавший вопрос получит ответ и от кого – от Бога. Самый точный ответ и самое светлое утешение! Не будет войн, не будет напрасных смертей, будет порядок. Люди столько искали Бога, а ты дашь его им! Зачем ждать второго пришествия, когда можно самим придти к Нему в любое время. Всем и каждому!

Шли годы, а строительство не прекращалось. Пятнадцать лет беспрерывной работы, а не было сделано и половины. У Михаила Федоровича осталась одна стройка – семьи не было. Конечно на бумаге она существовала, но не более того. Дочь сбежала непонятно куда непонятно с кем – от неё остались лишь детские фотографии и комната, за чистотой которой следила мать в надежде возвращения блудницы. Константин жил в ресторанах и казино, дома он только спал, да и то редко. Деньги надломили своим бременем его молодую неокрепшую психику. Женился, когда еще был студентом, на красивой шлюхе, развелся, когда понял, что любят лишь его деньги и положение и загулял… От него остались лишь фотографии и некоторые страницы обгоревшего личного дневника, которые чудом не слизало пламя. Лариса Антоновна хранит их у себя в шкатулке и перечитывает их каждый вечер. Вот эти страницы (я привожу их не в хрономерном порядке из-за отсутствия таковой возможности).

…ты был когда-нибудь в этом мистическом зале. Легкая чарующая музыка, красивые дорогие женщины с холодной и манящей улыбкой, равнодушные лица крупье; полутемный свет мягко обнимает добровольных рабов зеленого сукна. Сидя за зеленым столом, я, как мышь на удава, смотрю за шариком. Этот чертов трехрублевый шарик является для меня центром мироздания, к которому я пытаюсь найти ключ, ставя на красное или на черное. Лихорадочный блеск сумасшедшего в глазах, и мне ничего, ничего больше не надо от жизни кроме игры. В такие моменты я душу готов дьяволу заложить и отказаться от всех благ мира, лишь бы выпало, выпало на выигрыш…

…еще бы не мечтать! Мне восемнадцать – о чем можно еще думать, когда смотришь на телефон желанной девушки. Она покорила меня не столько своей красотой, а какой-то легкой распущенностью опытной девушки…

… мы танцевали… Я взял ее за руку и провел в центр зала. Полусвет нежно обволакивал нас своим прзрачным покрывалом, когда мы танцевали. Я обнял ее обеими руками за талию и просто смотрел в ее глаза. Мне хотелось заговорить с ней о чем-то интересном, забавном или романтическом, но я забыл все слова, а она смотрела на меня с тем же превосходством и улыбалась…

…снова сон – пленительный и сладкий

Снится мне и радостью пьянит,

Милый взор зовет меня украдкой,

Ласковой улыбкою манит.

Знаю я – опять меня обманет

Этот сон при первом блеске дня,

Но пока виденье не растает

Улыбнись мне, обмани меня!

Мне кажется я влюблен и любим – я просто счастлив…

…Не найти кораблям моим гавани –

Нет ее, но бывают часы,

Когда сердце застонет от жалости,

Что не видит на утро росы.

Или лучше так:

Ты только что был королем,

Хозяином своей судьбы,

Теперь же тлеешь угольком

И к Богу брань, хула, мольбы…

…пробовали одну забавную штуку. Участнику, который ничего не знает, закрываются накидкой глаза, что бы ничего не видел. Его ставят на досточку, которую потом немного, сантиметров на десять, приподнимают над землей. Чтобы испытуемый не упал он держится одной рукой за голову четвертого участника розыгрыша. Но этот четвертый потихоньку начинает приседать. Человек на досточке теряется в пространстве и ему кажется, что его подняли очень высоко. Он, по условию, должен спрыгнуть с нее, но человек начинает боятся это сделать, так как боится шлепнутся с “высоты” носом об пол. Но он все-таки, собравшись духом и силами, прыгает. Но вместо предполагаемого полета как мешок шмякается с доски. Он в удивлении, он не знает почему так мало летел. Когда ему все рассказывают смеётся, что боялся прыгнуть с копеечной высоты в неизвестность. Да, в неизвестность…

…сыро. Льет дождь с самого утра, будто гость которого не звали и который не думает уходить. Мерзко за окном – октябрь. И на душе мерзко, слякотно. Сейчас день, а комната в полутемках – тени вокруг. Тени и я. Сейчас я мало отличаюсь от них, а скоро стану одним из них. А может… может я уже давно среди них? Не исключено. И получилось все как-то незаметно. Не внезапно – нет! Незаметно. Незаметно и не спеша получилось, что сижу я сейчас тенью и дописываю эти строки моей скудной биографии, а на меня смотрит своим серым неживым глазом пистолет…

Лариса Антоновна каждый вечер разглядывает фотографии детей, читает обрывки дневника сына и плачет. Что же случилось? Были же когда-то детьми с искрящимися глазками – были добрыми маленькими детьми. И что же стало… она никогда не забудет последнего вечера, проведенного с дочерью и сыном, потом только с сыном… последних слов, взглядов, интонаций.

И сейчас перед ней встает перед ней маленькая Алена – Лёка, которая обнимает ее своими маленькими пухлыми ручонками за шею и целует перед сном. В голубых безгрешных глазах отражается любовь и полное доверие к матери. Лариса Антоновна читает под усыпляющим светом абажура сказку об оловянном солдатике и посматривает на дочь. Лёка зевает, ее глазки слипаются, и комната наполняется сном и покоем.

Со временем сказки стали реже и реже читаться и, как-то незаметно, Лёка выросла. Начались непонимания, ссоры, скандалы. Лариса Антоновна не понимала, что ее дочь выросла, Алена не могла понять, что мать остается матерью.

Где она сейчас, почему ушла? Неужели я была плохой матерью? – эти вопросы постоянно мучили Ларису Антоновну. И она не могла найти ответа к ним. Она осталась одна, наедине с полинялыми фотографиями и воспоминаниями.

Михаил Федорович держался молодцом, но эти события надломили его. Это уже не был преуспевающий мужчина в полном расцвете сил, он напоминал старинный канделябр – элегантный, но ненужный из-за отсутствия свечей и огня в век электричества и материализма. Он утешал жену, осознавая всю тщетность этих успокоений, и все строил башню.

Был июль месяц – знойный, как пекло адское. Земля потрескалась от палящего солнца, за окном было +40 ºС, суховей обжигал губы и нагнетал дурные мысли и желание пить. Все живое ждало дождя, но небо было глухо и безоблачно. Лишь ночью становилось менее душно и тошно. Михаил Федорович долго не мог уснуть, он уже давно подолгу не мог уснуть, лежал на спине и тупо смотрел в потолок. От белизны и безупречности потолка уже устали глаза, но Михаил Федорович смотрел на него. Он взглянул в окно и увидел вдалеке свою башню. Колоссальным строением она уходила к луне и терялась между звездами.

- Странно, - подумал он, - раньше ее не было отсюда видно. Да и высоковата, что-то.

Михаил Федорович побежал к ней, он понял что ВСЁ… поднявшись на вершину он ступил на небесную твердь и увидел это. Это было облаком серосинего дыма, постоянно изменяющего форму. В нем вырисовывались и посекундно менялись человеческие лики. Некоторые он узнал, некоторые видел впервые. Михаилу показалось, что он видел лица детей, свое лицо, но они быстро сменялись все новыми и новыми ликами.

- Что это? – вырвалось у него, - ты и есть Бог?, то, к чему я так долго стремился и шел. Ты – всемогущий гений, создатель всего живого и неживого?!

Последние фразы он выкрикнул неуверенно и ожесточенно.

-Я? – отозвалось в дымке. - Я – самое великое, что только существует на Земле. Я могу разрушать горы, поворачивать реки вспять, строить и разрушать великие храмы и города. Я знаю все, но могу узнать еще больше. Но я и самое ничтожное, что есть в мире. Я не могу научить, не могу заставить. Я – мысль, точнее скопление всех идей, замыслов, фантазий, которые рождались когда-либо. Вот и все.

- Как все?! Почему все!? Где же рай, святое воинство ангелов-архангелов, черт бы их побрал. Было же мне знамение, отвечай! Где Бог?

- Где Бог? Извечный вопрос. На протяжении всех веков люди искали его в горах, в деревьях, в камнях, потом, как ты, на небе. Ты построил такую громадину, а зачем? Чтобы дать Бога всем и в любое время? До тебя строили храмы, мечети, но нельзя, нельзя Бога в стены-то загнать – он не узник, пускай и поклонения, но господин. На небе и то ему тесно.

- У меня ничего не осталось кроме этой, уже бесполезной башни. Что делать мне, где искать его?

- Подумай…

- Миша, Миша, проснись! Кто-то в двери стучит.

Михаил Федорович открыл глаза. За окном бушевал ливень, в постаревших глазах жены отражались молнии, в двери стучали.

- Кто там! Сейчас охрану вызову и собак спущу.

- Не надо собак, ради Бога, - послышался из-за двери детский голос,- я очень замерз, откройте, пожалуйста.

Супруги отворили двери и увидели на пороге семилетнего мальчишку. Мокрое тряпье прилипло к телу, капли стекали с его белобрысых нечесаных волос. Мальчишка очень дрожал и с мольбой смотрел то на Михаила Федоровича, то на Ларису Антоновну.

- Проходи, проходи, - заволновалась женщина, - бедняжка. Сейчас я дам тебе горячего чаю с бутербродами и уложу спать. А потом, потом ты расскажешь, как очутился ночью на улице и что с тобой случилось, и мы придумаем, что делать.

Дубовая дверь закрылась за ними, подарив мальчику тепло и уют. А за окном хлестал потрескавшуюся землю долгожданный ливень.

Январь 2006