1.

В Бахарден войска Паджеро вошли только утром следующего дня, широко обогнув раскалённую воронку – на месте вражеской армии. Северные ворота оказались распахнутыми настежь, охраны – никакой, на улицах – пусто: ни врагов, ни жителей.

В этот же момент, с юга, в город вступили и войска Эрина, давшие сражение спасшейся от огня коннице, и без особого труда, с малыми потерями, разгромившие её.

Оба отряда встретились на центральной площади Бахардена, с идеальной точностью воплотив замысел короля. Встреча вышла и радостной, и, одновременно, грустной.

И Эрин, и Тусон с Илорином, когда увидели накануне днём ослепительно-белое зарево в стороне, где по их расчётам должны были находиться войска Паджеро и, соответственно, король, решили, что те попали в засаду. А случай в Аквиннаре не позволял надеяться на благополучный исход сражения с применением белого пламени. И пусть портрет Василия на монетах всё ещё сохранялся, это было только свидетельством того, что король жив. Но он мог быть живым и – в плену, а судьба остальных – намного того хуже. Стать пустоголовым – врагу не пожелаешь, а тут – друзья, товарищи по оружию. Обмен вестниками в этот день не состоялся: ни Паджеро, ни Эрин не стали рисковать своими солдатами в виду близости вражеской армии – раттанарские войска разделял только занятый врагами Бахарден. Поэтому, торопясь на выручку королю, Эрин даже не остановился на ночлег. А наткнувшись на бегущую из города вражью конницу, в сердцах отдал приказ не брать пленных. Их и не брали, вырубив около тысячи обезумевших от страха конников, прежде, чем сообразили узнать о случившемся на севере. Немногие, сумевшие всё-таки сдаться, ничего толкового рассказать не смогли. Твердили одно:

– Сгорели, все сгорели!

– А король?

– Сгорели, все сгорели!

– А Безликий?

– Все, все сгорели...

– А бежали-то – от кого?

– Огонь, жарко! Сгорели, все сгорели...

Вот и понимай, как хочешь: кто кого сжёг, и почему портрет короля на монетах цел? Эрин только сплюнул, в досаде на бестолковых врагов:

– Пользы от их сведений, как от самих пустоголовых, будто каждый, кто с Масками дело имеет, остаётся без мозгов. Даже если ему в голову не залезал Безликий. Раньше я думал, что столько дураков во всём Соргоне не наберётся, а теперь... Местность здесь, что ли, такая... дурацкая?

– Давайте ещё кого-нибудь допросим, генерал: может, поумнее кто найдётся...

– Бесполезно, командор – они напуганы до беспамятства, и напуганы непонятным. А всё непонятное к нам сейчас приходит только из двух источников: от Масок и от короля. Судя по виду этих вояк – сгорела армия пустоголовых, значит...

– Значит король устроил над ними какую-то штуку, и они растеряли из своих голов весь навоз, что заменяет им мозги, – обрадовано подхватил Илорин. – И король, и капитан Паджеро... я хотел сказать – полковник... Значит, они живы!

– Подождём, лейтенант, радоваться. Вот возьмём Бахарден, а там уж и повеселимся, если будет с чего...

Встретились войска в Бахардене, свиделись и командиры, порадовались наскоро успехам друг друга, но без веселья. Не располагала к веселью площадь, на которой встретились. Заваленная расчленёнными трупами людей, принявших перед смертью муку лютую, площадь всё ещё пахла человеческой кровью – тяжело, до удушья пахла. Этот запах прибить и мороз был не в силах. Останки не имели на себе никаких иных следов, кроме следов изуверских издевательств.

– По всему видать, что не лысых это работа, – заметил король, вдоволь насмотревшийся на следы вражьего табуна на Северной Бахарденской дороге. – Это сделали руки человека... Человека со своими собственными мозгами, но абсолютно чокнутого человека: садиста или маньяка. Узнайте, кого здесь истязали и за что, я подожду снаружи, на свежем воздухе...

Бахарден был отписан королём на Паджеро, и графу – сюзерену этого города, пришлось заняться исполнением безадресного приказа короля. Солдаты Раттанарского полка стали обшаривать дом за домом вокруг площади – в поисках хоть одной живой души. А король в шатре, поставленном у Северных ворот, снова налёг на красное, стараясь залить вином бушующий в груди огонь ярости. Кто? Зачем? Неужто в роду человеческом всегда скрывается подобное зло, и нужен приход каких-нибудь Масок, чтобы выплеснуть его наружу, на своих же единокровных братьев и сестёр? Да, что же ты за существо, человек? Разумен ли ты вообще? Или твоя разумность – тоже маска, а суть твоя и есть – Человек без Лица?

2.

– Мы нашли, сир!

– Кого вы нашли, полковник?

– Свидетелей нашли. Тех, кто знает, что случилось на площади.

– Рассказывайте, Паджеро.

– Я прошу Вас выслушать их самому, сир.

– Я совершенно разбит, Паджеро, и, кажется, здорово пьян. Я не смогу слушать их ужасы спокойно – мне уже выть хочется.

– Сир, я прошу вас, как граф – за своих вассалов прошу. Им нужно увидеть Корону и нужно увидеть короля, иначе они никогда не поверят, что самое страшное для них позади. Как Ваш первый советник, сир, я советую Вам встретиться с жителями Бахардена.

– Не много ли прав я дал вам, Паджеро?

– Вы дали, сир – Вы можете взять обратно всё, на Ваш взгляд, лишнее...

– Простите, граф. Вы, конечно же, правы – я должен встретиться с жителями Бахардена, и для вашего спокойствия, и для своего. Пошли, послушаем, каково это – жить под Разрушителем.

Жителей на площади собралось немного, всего около сотни. Вид у них был весьма неважный: худые, оборванные, запуганные. Они съёжились в центре уже частично убранной площади в жалкую дрожащую группку и молча ждали решения своей судьбы.

Солдаты широким кольцом охватили этих несчастных, стараясь не ступать на не расчищенные ещё от останков места, и король отметил среди солдат представителей всех отрядов армии. Кто-то догадался, и собрал солдат с выбором, чтобы услышанное было передано всему раттанарскому войску – каждому раттанарскому воину.

«– Наверное, Паджеро, сир, больше некому. Только он может распоряжаться здесь в Вашем присутствии. Он – у себя дома, сир».

«– Думаю, так и есть, Капа».

Король высветил Корону и сделал несколько шагов от солдат в сторону местных жителей. Случившегося дальше не мог предвидеть никто. Бахарденцы упали на колени и, обливаясь слезами, поползли к ногам короля. Василий замер, застыл неподвижно от неожиданности, и пребывал в параличе, пока первый из подползших горожан не начал целовать его сапоги. Король попытался поднять несчастного, но не сумел: другие стали хватать его за руки, покрывая их поцелуями. Целовали колени, ножны меча, края кольчуги. На помощь королю попробовал придти сержант Клонмел, командир охранной сотни короля, но завяз среди ползающих на коленях фигур, приняв на себя изрядную долю поцелуев. Больше никто не двинулся с места, понимая, что силой этих людей останавливать нельзя, неправильно это. Освободить людей, отвести от них беду, и тут же начать избивать их самим? Была надежда, что, возможно, король найдёт выход из неловкой, несуразной ситуации.

Это не было раболепием, это была благодарность доведенных до предела людей – благодарность за наступившее, наконец, спасение, избавление от владевшего ими ужаса. Слишком сильна была эта благодарность, и выразить её иначе – не получалось. Василий не принял её на свой счёт и, не имея возможности вырваться, пытался словами остановить захлестнувшие подданных эмоции:

– Прекратите, господа, прошу вас! Возьмите себя в руки – всё кончилось, господа, всё уже позади...

Короля не слышали, на его протестующие жесты не обращали внимания. Король был всего лишь олицетворением той силы, которая привела его сюда, в Бахарден, той силы, что вновь дала этим людям если не мир и спокойную жизнь, то хотя бы чувство собственного достоинства. Не существовало в данный момент для этих людей короля-человека. Существовала Корона, сияющая на его голове хрусталём и драгоценными камнями, существовала власть, ставшая на их защиту, существовал Раттанар, не бросающий в беде своих. Всё это было больше, чем просто король Василий, и всё это было в нём – в короле.

То, что дальше сделал король, поступок короля – снова был скорее поступком простолюдина, чем поступком монарха. Василий, так и не сумев вырваться из хватающих его рук, и не сумев поднять на ноги ни одного из бахарденцев, опустился на колени сам. Такой и запомнилась окружившим площадь солдатам эта встреча в Бахардене: сияние Хрустальной Короны, на коленях – плачущие бахарденцы, и среди них на коленях же – Василий, моливший их:

– Ну, что вы, господа! Ну, перестаньте! Я прошу вас, не надо! – и из глаз короля тоже текли слёзы – слёзы сострадания – которых он не замечал. – Ну, что вы, господа! Прекратите же!

И смотрели на всё это солдаты сквозь воду собственных слёз, ибо и они тоже – плакали.

3.

Бахарден пострадал из-за своего положения в пространстве – так уж случилось, что оказался он окружен землями мятежных баронов. Именно это натолкнуло короля на мысль о создании Бахарденского графства, но король был не одинок в своём стремлении объединить все земли вокруг города, и не был первым в этой попытке.

Злополучный барон Фехер страстно желал того же: любой город для землевладельца – лакомый кусок, а Бахарден был богатым городом, знаменитым на весь Раттанар своей осенней ярмаркой. Да, что там Раттанар – Бахарденская ярмарка была очень популярна в Двенадцати королевствах, и собирала гостей со всего Соргона. Золотое дно для предприимчивого человека.

Жизнь часто вносит свои поправки в самые продуманные планы. И неожиданности, которыми она щедро наделяет особо везучих на них людей, бывает, камня на камне не оставляют от этих планов. Фехер на себе испытал всю горечь разрушения мечты. Сначала не заладилось со взятием власти в столице: к моменту гибели королей Коллегия, своим указом о мерах по предотвращению возможного мятежа, отсеяла многих колеблющихся, не пожелавших брать власть такой ценой. Остальным мятежникам объединить силы для захвата Раттанара не позволили священные отряды и квартальная охрана, заперев баронов в особняках, а городских стражей – в казармах. Затем провалилась попытка взять Раттанар одновременным ударом снаружи – табуном лысых, и изнутри – баронскими дружинами. Попытка эта лишила Фехера не только возможности присоединить Бахарден к своим владениям, но и стоила ему жизни: потерпев поражение в поединке против Яктука, он покончил с собой.

Город Бахарден, который должен был спелым яблоком упасть в ладони барона Фехера, не достался никому из претендентов, и, будучи ничьим, подвергся неоднократному ограблению разношерстными бандами из окрестных лесов. При этом тащили не только ценности и имущество, но угоняли и людей. Страшная судьба угнанных стала известна, когда под Бахарден припёрся табун пустоголовых и устроился лагерем в ожидании войск короля. Пленниками пополняли естественную убыль численности табуна (мороз понемногу брал своё с плохо одетых и спящих на мёрзлой земле существ) либо отдавали их табуну в пищу. Отряды людоловов рыскали по улицам в поисках добычи, и жители прятались с хитростью загнанных крыс, за два неполных десятка дней пустоголовой власти изрыв крысиными ходами всю территорию города.

Худшее началось, когда у людоловов объявился командир. Не ватажек какой-то одной банды, а общий для всех банд командир, назначенный, по его словам, самим Безликим.

– Ростом – вроде бы гном, – объяснили бахарденцы.

– Не верю, что гном способен на такое, – возмутился Эрин. – Ни один гном не станет сотрудничать с Масками. Ручаюсь своей головой!

– Мы не утверждали, что – гном, но роста гномьего, это точно. А сложения щуплого – в чём душа только держится. Лица мы его не видели – забрало на шлеме было всё время опущено. Да и не до разглядываний вражеских лиц, когда все мысли только о счастливом бегстве... А голос – резкий, визгливый, бабий какой-то...

Командир этот для горожан оказался сущим бедствием, без труда находя свои жертвы в самых причудливых ухоронках. Охота на людей была его любимым развлечением, и не спасали ни отсутствие дыма (в морозы трудно удержаться от соблазна для обогрева разжечь костерок), ни тишайшее поведение (ни шороха, ни стука) хоронящихся от гибели бахарденцев.

Когда тащили добычу из нор, главы семей отчаянно защищали своих домочадцев, но где одиночкам устоять против сотен. Их вязали, скручивали верёвками, и волокли на площадь – на расправу и развлечение командира.

Никто из бандитов в этой кровавой забаве участия не принимал, только щуплый карлик в одиночку неустанно трудился, истязая беззащитных пленников. Трудно поверить, но заваленная останками площадь – дело рук всего лишь одного человеческого недомерка.

«– Мясник, сир! Хуже мясника! Вот кому сгореть на костре с Безликим – кара малая!»

Оказалось – не сгорел. Когда полыхнуло белое пламя, он в скорости промчался через Бахарден с сотней конников по дороге, ведущей в земли Фехеров, там и скрылся в одном из замков.

– Ничего, от нас не скроется, сир: из-под земли достанем, не будь я гном. И тогда... тогда... тогда... – сэр Эрин не сумел найти слов, пояснявших – что будет «тогда», но его и так все поняли, и все были согласны: поймают и тогда... тогда... тогда...

4.

Свой головной замок бароны Фехеры выстроили посреди небольшого лесного озера, на скалистом островке, расположенном ближе к восточному берегу. Единственным путём, единственной дорогой, соединяющей замок с берегом, был подъёмный мост, переброшенный от замка к вытянутому в центр озера мысу, прозванному Лисьим Носом. Штурмовать замок можно было только с воды: Лисий Нос был скорее ловушкой, чем возможным путём атаки – ширина мыса на конечной его точке, у замка, не позволяла штурмовой колонне построиться более шести солдат в ряд. Если добавить к этому необходимость преодоления водной преграды на месте поднятого моста, то становилось очевидным, что получится не атака замка, а полное истребление атакующих.

Штурм с воды хотя и давал мизерные шансы на успех, но тоже выходил слишком смертоносным для армии короля. Строить огромные плоты, с которых можно было бы влезть на стены по приставным лестницам, имея под ногами не твёрдый грунт, а ненадёжную воду, да ещё под обстрелом защитников замка... И падать с лестниц в озёрную воду для не умеющих в большинстве своём плавать соргонцев – верная смерть. А в доспехах и вовсе шансов выбраться из воды никаких. Нет, этот вариант король тоже забраковал. Одновременная атака и с воды, и с мыса нисколько не уменьшала возможных потерь, а на длительную осаду, на измор, не было времени. И не было никаких осадных орудий, чтобы разбить издали, разломать стены этого неприступного замка.

Военный совет так и не принял решения штурмовать, поскольку король был против бессмысленной гибели своих солдат у последнего очага мятежников на землях Раттанара: как раз к совету вестник привёз добрые новости из Кумыра, с начала мятежа простоявшего в осаде, но так и не открывшего ворот пустоголовым. Осада была снята три дня назад, когда собирали армию против короля под Бахарденом, и Кумыр отделался, так сказать, лёгким испугом.

– Не сожгли, как Аквиннар, не так-то много у них этой белой горючки, сир.

– Кто знает, Бальсар... Ладно, попробуем договориться... Всем ждать здесь!

Король засветил Корону и поехал к замку («– Словно в магазин за покупками, – определила Капа. – За пивом, – уточнила она»).

Василий выехал на кончик Лисьего Носа, к опорам подъёмного моста, в полной тишине и бездвижности, что среди осаждённых, что среди осаждающих. Корона сверкала в лучах зимнего солнца, отбрасывая радужные блики на лицо короля, от чего он казался каким-то ненастоящим, нереальным, что ли, и столпившиеся на стенах защитники замка пялились на сказочное видение во все глаза.

– Стреляйте!

Никто не шевельнулся – не было ещё у соргонцев привычки стрелять в своих королей. Даже и для мятежников, сознательно или случайно оказавшихся в этом последнем приюте мятежа, король по-прежнему оставался символом власти и особой неприкосновенной Гибель Фирсоффа была в большой степени случайной: лучники Фалька не знали, что стреляли в короля, да и королём для них он не был – не его подданные атаковали «Голову лося».

– Стреляйте, трусы! Стреляйте же! – голос, отдающий команду, был резкий, визгливый и явно – женский. – За неподчинение – повешу, четвертую... Замучаю и труса, и всю его родню...

Одиноко тренькнула тетива, и никакого больше движения. Гром переступил ногами, уклоняясь от выстрела – неуверенно пущенная стрела цокнула о камень возле его копыт и отскочила в воду. Обождав, не найдётся ли ещё один отчаюга – такого не нашлось – король заговорил:

– Я не скрою, замок выстроен толково и хорошо укреплён, и взять его будет трудно. У меня нет времени на осаду и нет желания губить своих солдат ради этого куска камня посреди озера. Если вы не сдадитесь, я вас сожгу вместе с замком, как сжёг Безликого со всей его армией...

– Не слушайте его – он врёт! Нечем тебе нас сжечь, самозванец! – перебил короля тот же голос. – Все запасы белого огня сгорели...

– Не все. Кое-что осталось: вместо дворца раттанарских королей попало ко мне, и я охотно пущу это кое-что в дело здесь. У меня целый воз этого добра, хватит на десять таких замков. Это первое. Второе, по поводу моего самозванства: барон Неблин, «брат Наместник», уже выдвигал такое обвинение – оно стоило ему жизни. Итак, поговорим о сдаче замка. Я не стану пленных ни четвертовать, ни вешать, ни мучить. Не трону я и вашу родню. Это не значит, что вы останетесь безнаказанны. Судить вас будет суд вашего сеньора – графа Бахарденского. Он – человек справедливый, и он – человек чести, – король зачитал свои указы по созданию графства и производства Паджеро в графы.

На стенах замка зашумели: обсуждали новости, услышанные от Василия – у Паджеро была репутация благородного солдата, и сдача на его милость гарантировала от сиюминутной расправы, оставляя хорошие шансы на жизнь.

– Хочу сразу предупредить, что моё обещание – не мучить – ни в коей мере не касается бахарденского изувера. С ним у меня будет разговор особый. Ты слышишь меня, бахарденский мясник? Ты получишь возможность испытать все удовольствия, которые сможет доставить хорошо знающий своё дело палач...

Визгливый голос перебил короля:

– Не осмелишься, Седобородый! Я – не какая-нибудь простушка. Я – баронесса Инувик («– О! Лендора нашлась! Вот так номер! Вот она где, пропажа, сир!»)! Я – женщина, в конце концов...

– После устроенной тобой резни в Бахардене никакие внешние признаки не заставят меня поверить в это. Я сделаю то, что обещал... Сам сделаю, своими руками... Медленно, кусочек за кусочком, я разделаю твою тушку на мелкий фарш, а маги-лекари не дадут тебе умереть. И когда останется от тебя маленький огрызок, я, возможно, подарю тебе жизнь... Если это можно будет назвать жизнью...

– Ты не посмеешь!

– Слово короля, что – посмею. Назови мне хоть одно обещание, которого я не сдержал... Выдача этого существа во многом облегчит участь остальных. Эй, в замке, вы слышите меня?

Наверху, на башне завозились, послышалось?

– За руки её хватай, за руки!

– Вёрткая, змея, не даётся...

Потом крик:

– Она убила меня, братцы!

Лендора вырвалась из рук бывших своих соратников и появилась между зубцами башни:

– Будь ты проклят, Седобородый! – она шагнула вперёд, со стены замка, и замерла внизу, на острых скалах островка, жалким бесформенным комком.

Заскрипел, опускаясь, подъёмный мост – мятежный замок прекратил сопротивление. Подъехал Паджеро – принимать сдачу :

– Не желаете ли осмотреть мой замок, сир?

– Спасибо, граф, но не сейчас. В другой раз, как-нибудь. Позаботьтесь о теле Лендоры: пусть отправят в Раттанар для погребения. Барон Инувик заслужил, чтобы мы с уважением отнеслись к его чувствам – жена, как-никак. Вот Раттанар и свободен... – король устало улыбнулся своим словам и поехал назад, к берегу.

«– Сир, а Вы это серьёзно, насчёт пыток Лендоры?»

«– Короли не лгут, Капа!»

«– А, вдруг, её захватили бы?»

«– Но её же не захватили...»

«– Так, пожалуй, лучше для всех, сир. Ни у Инувика, ни у Геймара нет причин вспоминать о баронской чести в связи со смертью Лендоры, и точить зуб на Вас, сир. Самоубийство было неизбежно – Вы не оставили ей выбора...»

«– Это она не оставила себе выбора. Она – не я, запомни это, Капа».

5.

Король так и не посетил графа Бахарденского в его имениях: он торопился, как «наскипидаренный» (определение Капы), вернуться в Раттанар. Из намеченного королём на первый этап войны с Масками не выполненным оставался только один пункт – освобождение Хафелара.

Прошло тринадцать дней с отъезда из Скироны, и тревога снова начала хватать короля за сердце. Страшно неудобная это штука – почтовое сообщение – когда свежесть новостей определяется расстоянием до места событий, и ни вмешаться вовремя, ни дать хотя бы дельный совет – никак не поспеть, потому что все сроки давно уже вышли, и новость, пока добиралась, состарилась и превратилась в необратимый исторический факт. Например, полученные известия от Агадира, что он – на месте, и вся Аквиннарская долина под его рукой готовится к обороне, откуда бы не ударили пустоголовые. К ним, к этим известиям, как относиться: как к нынешней реальности, или нет уже ни Агадира, ни собранных им сил, ни свободной от Масок Аквиннарской долины? Как определить, переросли ли стычки на границе с Хафеларом в полномасштабное вторжение Масок в Скиронар, или, напротив, там всё утихло, чтобы не дразнить его, Василия, и не вызвать до срока ответного удара армий двух королевств на отрезанный от Разрушителя Хафелар?

Пехота тормозила короля, и, собираясь утром выступить на Раттанар, он не захотел брать с собой никого, кроме стражей, намереваясь достичь столицы через два дня. Полк Паджеро оставался вместе с графом до наведения полного порядка в графстве. Ларнаку, Тусону и Эрину предстояло двигаться следом за королём спешным маршем.

Совещание, собранное королём накануне отъезда привычно свелось к раздаче Василием команд и указаний. Паджеро получил дополнительный приказ выяснить, как сильно пострадали восточные районы королевства от пустоголовых, в какой нуждаются помощи, а, заодно, отобрать у местных баронов, которые не ездили в столицу, дружины да наладить здесь набор солдат:

– Они побывали под властью врага – да им в армии цены не будет!

– Солдат я обеспечу, а вот бароны... Бароны не захотят отдавать дружинников, сир, могут оказать сопротивление...

– Они что – лучше столичных? Те отдали, не пикнули, и эти отдадут. Церемониться с ними нечего, не те нынче времена. Кто не подчинится – разрешаю жечь. Больше никаких мятежей, господа, мы не допустим! Ларнак, вас я попрошу пройти до Раттанара побережьем – посмотрите, чем дышат заградотряды. Я понимаю, командор, что вам это было бы проще, но вы и сэр Эрин нужны мне в Раттанаре, и чем скорее, тем лучше. Вы, Бальсар, поедете со мной – маги пусть догоняют. Ну, что – отпразднуем наш успех, господа? Наливайте, что ли!

Вино разлили по кубкам и выпили, чокнувшись с королём, но больше по принуждению, чем от души. Василий ещё после взятия замка отметил следы неудовлетворённости на лицах своих солдат. Теперь то же самое наблюдал на лицах их командиров.

– Хотел бы я знать, чем вы, все, господа, недовольны? Почему такие кислые лица у каждого, от рядового состава до высших офицеров? Вам вместо вина стали выдавать уксус?

– Сложно это объяснить, сир, но выигранная без битвы война разочаровала наших солдат...

– Не понял, повторите ещё раз, командор!

– Не было сражений – не было и подвигов, а, значит, не будет и наград...

– И кто это мне говорит?! Что с вами, Тусон!? Я понимаю новобранца, у которого не отыграла ещё пионерская зорька в... одном месте. Он по глупости своей и неопытности может не соображать, что в этой кампании ему досталась высшая награда – сохранилась его жизнь. Но – вы!? Я каждый день просыпаюсь с надеждой: может, хоть сегодня никого не убьют! Я... Я, не знаю, что я готов отдать, лишь бы не оставлять за собой свежих курганов над павшими бойцами! Да, какая муха вас всех покусала!? Что за бред – о выигранной войне!? Война ещё и не начиналась: нам просто пока везёт, что нас не принимают всерьёз. И сколько война продлится, и кто из нас доживёт до её конца – не знают даже боги. Вы же, вместо того, чтобы научить своих солдат радоваться каждому нашему успеху, вместе с ними свесили носы до земли и ходите, спотыкаетесь. В общем так: либо вы находите способ поднять настроение своих солдат, либо я испорчу остатки вашего до конца ваших дней, – король вышел из штабной палатки и в сердцах пнул стоявшее у входа пустое ведро: зазвенело, загрохотало на весь лагерь.

«– Хи-хи-хи, хи-хи-хи...»

«– А ты чего завелась?»

«– Бедняги: всю ночь не спать – думать...»

«– Ничего, думать полезно...»

«– Только им, сир, ни в жисть не догадаться, что такое – пионерская зорька, и где она играет у новобранца. Хи-хи-хи, хи-хи-хи...»

Где-то в темноте на грохот ведра перекликнулись часовые:

– Что там за шум?

– Похоже, в штабе. Седобородый офицеров долбает...

– А-а, тогда ладно...

«– Сир, поздравляю – Вам народ Раттанара сменил прозвище с Вешателя на Седобородого. Сначала – Лендора, теперь – солдаты. Можно сказать – прогресс в отношениях на лицо. Ещё немного, и будут принимать Вас за своего...»

Король не ответил, но Капины слова не пропали втуне: наутро монеты обоих королевств Василия снова изменили свой вид. На них вместо надписи ВАСИЛИЙ ПЕРВЫЙ теперь стояло ВАСИЛИЙ СЕДОБОРОДЫЙ, что означало: король перестал быть первым в длинном ряду будущих Василиев с номером таким-то, но становился единственным и потому неповторимым. А это и было признанием того, что он теперь в Соргоне – свой!