Несколько раз в неделю я накидываю на плечи плащ, запихиваю в карманы ключи, пульт от ворот, бумажные носовые платки и сотовый телефон, торопливо кидаю в сумку яблоко или бутерброд, бутылку с минеральной водой, печенье, запасной пульт от ворот – на случай если в первом сдохнет батарейка, фотоаппарат, зажигалку, карту Парижа, схему парижского метрополитена, кошелек, карманный словарь русско-французского языка, похожую на фляжку бутыль Kenzo, упаковку Dirol со вкусом зубной пасты, плейер с наушниками, ручку, блокнот и учебники – если еду на занятия, и выбегаю из дома. На ходу наматывая на горло шарф и здороваясь с улыбчивой темнокожей женщиной в синей полицейской форме, неустанно направляющей автомобильный поток на пересечении двух улиц, бегу по направлению к вокзалу. Подхожу к аппарату, сую ему в зубы билет, через секунду железный монстр пробивает его с металлическим скрежетом, бегу по мосту на второй путь, прибывает поезд, поворачиваю ручку двери на себя, поднимаюсь на второй этаж вагона, сажусь и разматываю шарф.

Поезд трогается, и мне становится удивительно спокойно, потому что я знаю, что в ближайшие 20 минут моей жизни твердая рука машиниста ведет меня по верному пути к вокзалу St-Lasard, я двигаюсь в нужном мне направлении, не прикладывая к этому никаких усилий, и только забастовка рабочего населения Парижа (что, кстати, не такая уж редкость), атака террористов, взрыв ядерной бомбы или неожиданный приход нового Наполеона к власти способны испортить это беззаботно-мещанское состояние моей души, длящееся целых 20 минут.

Поезд набирает скорость, что отражается в моих сверхчувствительных к шумам ушах легким покалыванием в барабанных перепонках, сквозь грязноватые разводы на стеклах я вижу серые стены туннеля, по которому мы катимся с оглушительным свистом, мелькают разноцветные граффити, рекламные плакаты, многоэтажные дома, старомодно-европейские особняки с черепичными крышами, шпили соборов, Сена, люди, станции, кладбище с гипсовыми фигурками и крестами, разноцветные граффити, рекламные плакаты, многоэтажные дома, особняки, люди.

Я прикрываю глаза и открываю их на станции Pont Cardinet, предпоследней перед конечной. На меня смотрят усталые глаза пожилого негра, занявшего сидение напротив, он в золотых очках, в светлом пиджаке и шляпе, которая придает ему сходство со светлокожим Бобом Диланом. Вежливо улыбаюсь ему. Четкий женский голос с безупречно правильным французским произношением объявляет конечную станцию. Люди поднимаются и подходят к дверям. Я двигаюсь с места только в последнее мгновение остановки поезда – так не хочется расставаться с волшебным влиянием 20 минут.

Вокзал принимает меня в свои огромные решетчатые лапы, я смешиваюсь с потоком людей, лиц, спин, рук, ног, каблуков, кроссовок, плащей, курток, пончо, тюрбанов, паранджей, я больше не принадлежу самой себе, я часть огромного упорядоченного движения, одноядерная клетка зверя с миллиардом спин, который растекается в многочисленные двери вокзала и выплескивается в Париж.

И в этой толпе какой-то мужчина обгоняет меня, заглядывает как в печную трубу, в мое лицо, скрытое копной волос, и говорит: оу, рыжие волосы, c’est mignon! (как мило!). Я впиваюсь глазами в насмешника и вижу перед собой коренастого итальянца с золотыми зубами, редеющими волосами и темными лопатообразными ладонями, с редкостным выражением мафиозии из эпопеи про крестного отца закуривающего толстую вонючую сигару. Нервно бормочу merci и бегу дальше. Улица встречает меня проливным дождем. И я думаю, натягивая на горло шарф, застегивая плащ и судорожно разыскивая в своей огромной сумке зажигалку: надо обязательно спросить у кого-нибудь при случае, способен ли он написать длинный пассаж о 20 минутах своей жизни за время, которое длится альбом Sigur Ros.