«Творящая пустота или враг в моем доме»
Шизофрения. Самая последняя жесткая форма ее проявления. Молодой человек, 21 год. Диагноз шизофрения пароидальнгого синдрома, поставлен в 12 лет. Наследственность отягощена – тетка по отцовской линии страдает шизофренией. Характер отца всегда отличался особой жесткостью, тяжестью, с семьей вот уже 5 лет как не живет. Мать абсолютно здорова. Добрая, заботливая, нежная женщина к 50-ти годам. С постоянной гримасой печали, тоски и отпечатком боли в виде глубоких морщин, так жестоко прорезающих ее красивое лицо. В голове одна картинка осталась неизменна и преследует ее вот уже несколько лет – это день, когда она услышала жуткий диагноз-приговор ее единственному сыну. В раннем детстве Ваня рос и развивался правильно, хорошо учился, много читал, особенно захлебывался чтивом вроде «Война и мир», «Идиот» Достоевского, и безумно любил рисовать. Самые обыкновенные детские рисунки, но с годами все чаще на них стал пропадать образ деспота – отца. Очень привязан к матери, часто делясь с ней своими мыслями и придумками, коих тогда у него было масса. Особенно планов, планов на будущее, кажущееся таким светлым и безоблачным в тринадцать-то лет. Он мечтал стать отцом, этого его заветная мечта, быть папой, который повезет сына и на рыбалку, и сводит на разноцветные аттракционы, и уж точно, обязательно подкинет малыша высоко и бережно в небо, а когда ребенок упадет на его крепкие руки, он обнимет его и звонко поцелует в розовую щечку. При его рассказах, мать тихо плакала, отворачивая, искаженное тоской и противоестественным предчувствие, лицо. Все началось быстро и мучительно стало прогрессировать. 8 класс. Ванечка стал хуже учится, с трудом усваивал материал, ему ужасно трудно стало сосредотачиваться, а при чтении ловил себя на мысли, что думает совершенно о другом, постороннем – вспоминает поникшая, ссутуленная мать, сидя в кабинете психиатра. Временами в голове возникало сразу сотня мыслей, не меньше, в которых невозможно было разобраться. -мам, мои мысли обрываются, не доходят до конца, исчезают куда-то, куда, мам? В его руках перестали бывать книги, краски и карандаши. После окончания 8 класса, бросил школу. Грубость, напряженность, постоянная угрюмая маска на восковом лице. Вскоре улица стала для него нечто иное, где смотрят как-то не так, где говорят что-то нетто. Он словно беззащитная улитка стал скрываться в доме, перестав контактировать с окружающим. Однажды утром, проснувшись в как обычно перевернутой с ног на голову от ночных кошмаров, пастели, он поймал еле уловимы сочившийся откуда-то из-за шкафа грубый мужской голос. Словно мужчина был сильно рассержен. Мальчик посильнее вжался в кровать, прислушиваясь. Голос говорил страшные вещи, что ему нельзя жить на свете, он плохой. Мальчик уливаясь слезами, закрывался подушкой, часто задыхаясь, не зная предела разумному, и крича, просил перестать. Так голоса стали все чаще наполнять маленькое ставшее чуждым пространство детской комнаты. В пустоте стали проявляться черные размытые тени, но всегда они отличались мужским складом фигуры. Вскоре он научился оправдываться, спорить с ними. Но голос настойчиво просил его уйти из этой жизни, где нет места таким как он. Мотивация была однобока – такой мальчик никому здесь не нужен. С каждым днем голос становился все настойчивее, и чаще в адрес мальчика стали слетать угрозы. Голос требовал. Голос насаждал, голос не приемля пощады, приказывал убить себя и мать, что породила «урода». Голос шептал, что именно от нее все мучения и страдания. Мальчик понял, что попал под влияние, гипноз этого злого мужчины. И один лишь выход – умереть. Его глаза стали прозрачными, мутными, часто высыхая до песчаной боли. Все чаще мысли о суициде поедали его болезненную душу. Заполняя мозг желеобразной массой тысячи мыслей. Месяц или два, и пришло время, когда он вечером упав навзничь на кровать, и закрыв с силой руками уши, зажмурив до боли глаза, больше не поднялся, проводя дни и ночи кутаясь в посеревшем белье. Он не давал матери его умыть, выстирать одежду, белье, он полностью отключился от мира, что царил у него за дверью. Его отрешенный взгляд в белеющий потолок сверлил упрямо и методично сверлом дырку. С его сухих искусанных в кровь губ иногда еще срывался дикий беглый шепот, призывающий перестать появление голоса. В его распухающей голове стали зарождаться такие мысли, что все его помыслы уже известны окружающим, не успеет он подумать, как их уже «озвучивают», ему выкладывая чужие мысли, отнимая при этом его собственные. Ему казалось, что кто-то стал управлять его движениями, телом. Его руки словно подневольные плети елозили по изнеможенному исхудавшему телу. Шрамы от кровоточащих рваных ран стали заполнять словно ковер рисунком все тело и лицо. Из красивого статного парня, мальчик превращался в изъеденный собственными агрессивными мыслями скелет. -я необыкновенный человек… Он бубнил это днем и ночью, подлезая под дверь материнской комнаты, он шипел в щель, царапая при этом обои. Жизнь превратилась в несносный кошмарный, наполненный ненасытными миллионами мыслей, сон. Поздний вечер. Густеющая пустота вновь начала медленно и мучительно поглощать болезненный разум в сущности еще ребенка. Зима. Распахнутое настичь окно. Морозный леденящий до костей ветер вольно и смело гулял по маленькой сдавливающее комнате мальчика. Разбитые стеклянные рамки фотографий, вещи в хаотичном диком танце разбросаны на полу. Лужа крови на белой простыне, смятая газета колтыхаясь на пронизывающем ветру, брошена на подушке, и пустота, вокруг тугая невыносимая пустота. Она стала так ощутима, так давяще назидательна, что комната когда-то светлая и уютная превратилась в нечто иное, страшное и вызывающее отвращение. Тихая, злорадная, творящая хаос пустота. Мальчик лежал распластанный на сбитом в комок ковре, лицом вверх, словно горный хребет его извивалось тело, оставаясь при этом недвижимым, застывшим в уродливой позе. Его глаза затянутые сеткой лопнувших кровеносных сосудов, не моргали, из них медленно и как-то сгущаясь лились слезы. Он тихо хрипел, шипя. -пустота…кругом…я иной…я особенный…он убьет меня…я должен… Мать вошла медленно без лишних эмоций, за эти годы притупившихся в конец. Села на кровать, дрожащими руками поправила смятую пастель, проведя ладонью по кровавому пятну. Слезы сами хлынули по измученному этой болью за сына, лицу. Она моментально смахнула привычным движением капли, и зажала рукой рот. Несдерживаемые эмоции рванулись всхлипами и почти звериным криком. -сынок…что же ты делаешь… Ветер невольный помощник подхватив комок смятой газеты, прикатил его к ней в руки. На клочке вырванной страницы черным маркером было выведено: я живой, я необыкновенный, я гений, я знаю то, что никто не знает, убейте меня… Она перевела взгляд на тяжело дышащее тело сына, ставшего таким далеким, не родным и ненавистным. Пугаясь своих чувств к сыну, она долгими ночами вымаливала у Бога прощения. Он порезал ножницами свои ладони, кровь до сих пор сочилась по рукам, он не хотел чтобы они писали. Он исцарапал себе глаза, чтобы они не глядели. -мальчик мой… -мама, помоги мне… Мать села рядом, подняла его тело на колени. Она не знала как ему помочь, и поэтому она качала его, шепча детскую колыбельную. Пустота вокруг стала невесомой. Голоса стихли. Он закрыл болезненно моргающие глаза. Боль стала медленно таять. Спазмы прекратились. Мать вжимала его алые руки в свои сухие ладони. Ужасный холод, что наполнил комнату, студил разгоряченное лицо. Он замер. -мама…не пускай его ко мне…он меня убьет…боюсь его… -нет, сынок, нет, не пущу, никогда, никогда… Она знала истинную причину их страданий, но боясь себе в этом признаться, убивала себя мучениями и угрызениями совести. Его не спасти, не вылечить. В конце концов он убьет себя. Она просто ждала, устав его успокаивать и жалеть. С каждым днем он все меньше ее понимал.
-вы запирали мальчика одного в темноте? Доктор угрюмо осмотрел ссутуленное тело женщины. Ее руки ровно лежавшие на коленях, изредка подергивались. Глаза бегая, застревали взглядом на отдельных вещах белого кабинета. Это были глаза запуганной и в корень уставшей женщины, переставшей ей быть вот уже несколько лет. Когда-то она безумно любила своего смышленого мальчика, а сейчас она ненавидит его, зная что его вины в этом нет… -нет, что вы…никогда… Она резко опустила в обшарпанный пол глаза, глаза, которые скрыли тайну. -а отец…где? Молчание. Долгое, мучительное. -он оставил нас несколько лет назад -а он… -что, он? Она нервно подняла испуганные, полные слез, глаза. Доктор на минуту оробел, замолчав, и сглотнув тревогу, продолжил. -он запирал мальчика в темноте, поднимал на него руку? Она знала, что теперь уже поздно, и вскинув седую голову, заявила. -да... Посвящается мальчику Ване с 13 лет живущему с приговором судьбе, по медицински именуемым – шизофрения. | 
Администрация // Объявления
