На конкурс "Двое"
Номинация Двое
|
Просыпаюсь. Темно и больно. И тихо. Впрочем, секунд через пять тишина нарушается. Слева, за головой, слышится явственный скрёб в нижнюю часть двери. Интересно, сколько времени? В шесть уже светает, а машины по проспекту начинают идти ещё раньше. Значит, глухая ночь. Часы в спальне одни: механические ходики, давно разменявшие четвёртый десяток. Вытянутый деревянный треугольник остриём вниз и неровный круг со стрелками. Их надо заводить раз в неделю и подкручивать маятник. Но это главные часы нашей семьи. Однокурсники подарили на свадьбу, тогда это было модно. Я даже видела такие же в парочке советских фильмов. Конечно, в спальне удобнее другие, светящиеся. Такие тоже есть и тоже старые, советские: прямоугольная коробочка с крупными зелеными цифрами и мигающим двоеточием. В темноте издалека видно, который час. Там нет батареек, они просто в сеть включаются. Когда-то купила сыну вместо будильника, но эпоха сотовых телефонов отправила их на свалку истории. До сих пор, наверно, валяются на антресолях в его комнате. Меня-то те часы вполне устраивают. Даже нравятся своей функциональной простотой. Но в спальню ставить их нельзя: Главные Часы обидятся. Здесь они должны быть единственными, как в день нашей свадьбы. Чтобы узнать время, надо зажечь свет. Лампа на стене, над изголовьем. Выключатель тут, рядом с моей головой. Ага, три часа ночи. За дверью раздаётся негромкое «мяу». Скрёб поднимается выше. Глашка вытягивается, словно мохнатая змея. Она длинная, но до дверной ручки достать не может. Я одна на нашем широченном, всегда разложенном диване. Муж спит в гостиной: мне и такой ширины мало. Спазм межпозвонковых мышц перекосил нижнюю часть позвоночника, зажат седалищный нерв. Моя пятая точка превратилась во что-то каменно-неподвижное, туго накачанное болью. И страшно тяжёлое: переместить её на кровати почти невозможно. Разве что осторожно перекатившись. Но на кровати-то что…. Ходить – мучительно. Стоять – вообще невыносимо: мóя посуду, сажусь после каждой тарелки. Сидеть, впрочем, тоже…. Только лёжа ещё можно как-то найти позу без боли. Но сейчас поза явно неудачна. Оттого-то я и проснулась. Надо медленно повернуться – осторожно, чтобы не стало хуже. Да ещё дотянуться до дверной ручки. Глашка теперь ни за что не уйдёт. Будет скрестись и мяукать, пока дверь не откроется. Дверь тут же, рядом с кроватью. Дверная ручка – слева от изголовья. Какое счастье, что для этого не надо вставать! Вставание – сложный процесс, длительный и ужасный. Но я, как назло, лежу у самой стенки. Надо как-то переместиться. Диван покрыт широким матрасом. Матрас когда-то принадлежал моей прабабушке и набит конским волосом. Волосом лошадей, сдохших в позапрошлом веке…. Он создаёт дикое трение! Как это я всю жизнь спокойно здесь ворочалась? Теперь моя задница словно приросла – не сдвинуть. Попробую осторожно перекатиться на бок…. Ну вот, так, кажется, удобнее.
…Яркое, солнечное лето. Большой деревянный дом в два этажа, выкрашенный в голубой цвет. В доме, в нижних комнатах, полно детей, в основном девочек-подростков. Они входят и выходят, разговаривают, смеются. Чей это дом? Вроде не наш, но мы тоже живем здесь, на втором этаже. Туда ведет широкая голубая лестница с перилами, пристроенная снаружи дома, справа от входной двери. Слева от дома – большие, старые деревья. Это липы, и они цветут – значит, июль. По цветам с гудением летают пчёлы – или это шмели? Не разобрать. Я снова поворачиваюсь к дому – и вижу, что лестница на второй этаж исчезла. Куда могла деться приделанная к дому лестница длиной не меньше пяти метров? Но во сне редко удивляешься. Интересно, есть ли в доме другая лестница - или на второй этаж уже не попасть?
…Летнее солнце растворяется в комнатной темноте. Я глубоко вздыхаю – а на выдохе уже слышу знакомый скрёб и тихое «мяу». Зажигаю лампу. Уже половина пятого. Полтора часа! Я заснула - некрепко, поверхностно - так и не впустив Глашу. Малейший звук не дал бы мне заснуть – или сразу разбудил бы. Значит, Глашины попытки проникнуть в комнату прекратились в самый момент моего засыпания. И всё это время она тихо просидела под дверью, дожидаясь первого пробуждающего вздоха. Как же она сквозь дверь смогла мгновенно понять, что я засыпаю? Только ли своим кошачьим слухом – по звуку дыхания? За пять лет своей жизни эта шумная, суматошная, вечно мяукающая и бестолково носящаяся туда-сюда Глашка не разбудила меня ни разу. Но на моё пробуждение ухитряется среагировать раньше, чем я окончательно пойму, что проснулась – даже из коридора, из-за двух плотно закрытых дверей. Выходит, что на засыпание – тоже… Но сейчас она должна быть рядом. Дотягиваюсь до дверной ручки. Диван низкий, надо чуть приподняться. Приоткрыть дверь. Теперь закрыть. Уф! Откидываюсь на подушки. Глаша мягко вспрыгивает мне на грудь. Лижет лицо. Я ощущаю мокрую гладкость кошачьего носа и короткую, словно стриженую, шерсть на губах. Она ложится, до предела вытянувшись, уложив голову на передние лапки. И мощно мурлычет. Глаша никогда не отличалась ни красотой, ни умом, ни силой характера. Её грязно-рыжая шерсть, короткая и гладкая, не скрывает нескладную угловатость тощего тела. Длинный тонкий хвост кажется облезлым. Маленькие дети могут делать с ней что угодно – она и не думает защититься, пустив в ход когти или зубы, а только тихо, жалобно мяукает, словно просит: спасите меня от этого монстра! Однако её природная доброта явно не распространяется на дачных мышей - попавшая к ней в когти добыча погибает далеко не сразу. Глашка вообще страстная охотница и ловит всё, что движется – жуков, бабочек, лягушек и ящериц. Залетевшая к нам в окно весенняя муха находит свой конец поразительно быстро – Глаша, подскочив с места на полтора метра, сбивает её лапой на пол и тут же съедает с большим удовольствием. Мухи, конечно, не еда, но игра для Глашки важнее. Чуть насытившись, она начинает подкидывать кусочки мяса, гонять их лапкой по кухне и коридору.
Но эта несерьёзная кошка, эта Глашка, тощая, грязно-рыжая и безответная, оказалась прирожденной сиделкой. Я чувствую, как она сейчас настроена на меня – мгновенно реагирует на любое изменение моего состояния. Больному это так важно…. Кажется, будь у неё руки – она заваривала бы мне чай и приносила лекарство. Но она и без того всегда знает, что надо делать. Вот и сейчас – как-то особенно, необычно мурлычет. Всё её длинное тело крупно вибрирует – в резонанс с моим. МРРР… МРРР… Мягкая дрожь проходит по нервам. Пора гасить свет…. Веки опускаются, расслабляются мышцы. Уходит боль из моего многострадального зада. Я чуть поворачиваюсь, устраиваясь поудобнее. Последним проблеском сознания отмечаю, что Глаша исчезла. Она сделала своё дело. Теперь пристроится на столе, у батареи, и будет лежать совершенно неподвижно. До тех пор, пока я не проснусь.
Postscriptum:Это сокращённая редакция рассказа "Ночью", который был выложен здесь полгода назад
|
Библиотека // Объявления
