Удар. Грохот сминаемого металла. Натужно хрипит сдираемая о грубый асфальт кожа колес. Меня бросает вперед. И в тот момент, когда я всем своим неуклюжим телом разбиваю лобовое стекло, все остальные звуки внезапно захлебываются и умирают. Время останавливается. Остается лишь прекрасный нежный звон искрящихся в лучах приветливого летнего солнца капелек. Мириады мириад крохотных блестящих существ, обладающих своим особенным, неповторимым голосом, запели причудливую песню.

Я пролетаю через них, и капли ударяются о кожу. Настолько горячие, что кажется, будто горит все лицо. Медленно стекая по нему, они навсегда замолкают где-то внизу. В черноте бездны, которая вот-вот поглотит и меня.

Кажется, проходит вечность. В ушах еще слышен мелодичный звон искрящихся капель, когда время снова бросается вскачь, и перед тем, как врезаться головой во что-то твердое я успеваю заметить измятый грубой рукой гиганта капот ослепительно белой, будто светящейся, машины. Безупречно красивую девушку за рулем. На мгновение время снова притормаживает, будто давая возможность повнимательней рассмотреть ее, виновницу всего этого.

Она была без сознания. Голова уперта в руль, одна рука покоилась на приборной панели среди блестящих осколков, вторая - где-то на сиденье. В красивых пшеничного цвета волосах искрились капли солнца, неподвижные и тихие. По лбу медленно ползла красная змейка. Девушка несомненно была жива: высокая грудь мерно опускалась и поднималась в дыхании. Ее сберег предусмотрительно пристегнутый ремень, которым я постоянно пренебрегал. Поэтому она будет жить, а я…

Время снова бросилось от меня прочь. Я с грохотом ударился головой о крышу белой машины, и мир перед глазами захлебнулся чернотой.

Мы стояли на вершине водопада. Застывшие в поцелуе, обнаженные, влюбленные. Я знал, что то, что она сейчас сделает, - чистой воды безумие, но ничего, кроме как наслаждаться ее губами, сделать не мог. И когда поцелуй кончился, она посмотрела мне в глаза, давая возможность рассмотреть среди пляшущих в них игривых искорок серьезность своих намерений, и со смехом и задорными криком разбежалась и прыгнула в радужную бездну.

Некоторое время я только и мог, что стоять и слушать глухие удары своего испуганного сердца. А потом в голове вспыхнула странная, но простая мысль. Она принесла легкость и свободу, рождая улыбку на лице и желание выкрикивать ее имя так громко, чтобы услышал весь мир. И я начал кричать, окрыленный восторгом. И меня слышал весь мир. И кричал я весь тот короткий путь, который длился мой разбег. А потом сердце на какое-то время остановилось. Мир вокруг погас и затих. Лишь имя, шепотом сорвавшееся с моих губ. Ее имя. И сотня метров свободного падения в радужную бездну.

Лишь через некоторое время я увидел себя словно со стороны, безумно вопящего от восторга и счастья, камнем падавшего вниз, в озеро у подножия водопада. Все страхи, все обиды, все ошибки, все то, что обременяет нашу жизнь – все осталось там, на вершине исполинского водопада. Мир перестал держать меня, и я почувствовал, как расправляются крылья за спиной. Огромные, белоснежные, сильные крылья. Я стремительно спускался вниз, к сверкающей глади спокойного озера, рассекая воздух мощными взмахами. И достигнув воды, сложил их и погрузился в лазурные глубины.

Вода не щипала глаз, не заливала легкие, пресекая возможность дышать. Я чувствовал себя так, будто вокруг был воздух, ставший несколько плотнее, чем обычно, но приятно упругий и податливый. Он обволакивал, нежно обнимая и словно подталкивая меня к солнцу. В несколько мощных рывков я оказался на поверхности и, вынырнув, нашел глазами ее.

На поверхности была видна только голова, мокрые волосы, сияющее улыбкой личико. Увидев меня, она рассмеялась и начала брызгаться. Я видел каждую каплю воды, несущуюся ко мне. Они искрились и словно несли в себе по маленькому солнцу. Мириады мириад солнц, рожденных ею, подаренных мне. Я увидел, как рушатся старые и строятся новые галактики, как зарождается жизнь и как она уходит. Все необъятное великолепие этого мира предстало передо мной, и я понял, что это стало возможно лишь благодаря ей. Ей одной.

Она внимательно наблюдала за мной, и восторг, переполнявший ее, ощущался буквально каждой клеточкой кожи. Я подплыл ближе, не сводя с нее глаз. Взял ее лицо в свои руки и, притянув к себе, поцеловал. Она обвила мою шею руками и обхватила бедра ногами. Оторвалась на мгновение от моих губ, и мы одновременно, словно единое целое, сотрясая хрустальные сферы этого мира, крикнули, что безумно, бесконечно, до невозможности сильно, больше всего на свете любим друг друга.

Солоноватые брызги солнца в ее глазах. На моих губах. Искры развивающихся на ветру волос. Журчание смеха и невесомые волны удовольствия, подбрасывающие нас вверх.

Она лежала среди белых, смятых за ночь простыней. Они еще влажные, еще хранят тепло наших тел и бесстыдство страсти. Разметавшиеся по подушке золотистые волосы, матовые в солнечном свете плечи, спина. Застывшие в легкой улыбке губы. Ее тихое дыхание, нежное и воздушное, как бабочка. Оно нежно коснулось моих пальцев, когда я осторожно убирал непослушный локон, упавший на ее лицо. Она заворочалась во сне и перевернулась на спину.

Наслаждение волнами ворвалось в мозг, фейерверком опустошив все то, чем я был. Где-то там слышались раскаты грома, наверху что-то сверкало и лил дождь. Но солнце уже взошло, его лучи ласкали наши сплетенные тела, и любые бури были бессильны. Сверкавшие в его свете капли дождя пытались остудить нашу страсть, но испарялись, испарялись, испарялись, не в силах этого сделать. Ее дыхание обжигало мою шею, ухо, ее рука шарила в моих волосах и казалось, не я один, а весь этот огромный мир создан лишь для того, чтобы ей было хорошо, чтобы она получала удовольствие. И ласкающие ее тело солнечные лучи, и капли дождя, смешивающиеся со слюной во рту, с потом наших тел, с соками нашей любви, и мои скромные попытки помочь ей забраться на вершину. Все это, казалось мне, было лишь для нее.

Ее груди мягко качнулись своей приятной тяжестью. Она вздохнула глубоко и тяжело, словно избавляясь от давившего груза, и потом снова задышала тем мерным и легким дыханием спящего, здорового, удовлетворенного человека. Я лежал рядом и чувствовал запах ее волос, тепло ее тела, мягкость ее грудей, гибкость талии. Вспышки воспоминаний озаряли мои мысли, и я улыбался, заново наблюдая прошлую ночь. Кажется, светило солнце, и мы были счастливы.

Взрыв брызг на поверхности. Спиной вниз я погружаюсь в темные глубины. Жуткая боль затопляет мозг, на мгновение теряю сознание.

Еще один взрыв. Я открываю глаза. Где-то далеко наверху, под самым размазанным по водной глади солнцем. Вода разъедает глаза, лицо. Кажется, что кожа пластами отваливается от тела и устремляется вверх стаей пузырьков. Но ничего этого я не вижу. Это она. Следом за мной. Потеряв в полете невесомую одежду.

Она погрузилась более удачно. Я только и могу, что медленно падать во тьму и наблюдать, как она стремительно плывет мне навстречу. Мощные рывки ее сильного тела, разрывающие водные пласты. Игра мышц под матовой кожей. Пузырьки воздуха, убегающие прочь от нас, наверх, к солнцу.

Я не знаю, сколько длится это беззвучное действо. Очень быстро свет солнца перестал достигать нас, и мы погрузились в мрачные глубины. А потом меня оставила последняя стайка пузырьков, и воздух кончился.

Она успела вовремя. Схватив меня за рубашку, притянула к себе и прильнула в поцелуе, даря драгоценный кислород. Все вокруг подернулось пеленой и начало стремительно растворяться.

Лишь ее губы, ее язык, начавший в моем рту свой сладостный танец. Ее широко раскрытые глаза, совсем рядом с моими. Ее шелковистые волосы, причудливой медузой расцветшие вокруг головы.

Теперь кислорода было вдосталь. Вокруг стало светло, мысли - четкими и ясными. Сердце рвалось из груди, колотило в уши. Мне захотелось сказать, как сильно я ее люблю. Возможно прошли столетия, возможно всего несколько секунд, но тут я почувствовал, что наши губы разъединяются.

Ее глаза наполнились ужасом. Она закричала, и вверх потянулась цепочка пузырьков. Ее губы осыпались крохотными листьями поразительно напоминавшей ржавчину кожи. Волосы, ресницы. Я знал, что нечто подобное происходит и со мной. Что что-то идет не так, и мы умираем.

Рука сама потянулась к ней. Я силился, но никак не мог помешать этому. Словно наблюдал за происходящим со стороны. Лишь медленно-медленно провел пальцами по нежной коже в ложбинке между ее грудей. Там, где сердце. И с силой ударил кулаком.

Он с сухим треском сломал ребра, и вошел глубоко внутрь. Вода перед ней окрасилась кровью. Она снова закричала, и на этот раз пузырьки были нежно-красного цвета.

Я аккуратно взял в руку ее сердце. Осторожно начал тянуть к себе. Там, внутри нее происходило какое-то движение. Я то и дело ощущал, как какие-то холодные тела скользят по моей коже. Но продолжал тянуть, стиснув зубы от напряжения и не сводя с нее глаз.

Рот широко распахнут, глотает воду, как рыба, выброшенная на сушу, – воздух. В глазах боль и страх. И немой вопрос. За что я с ней так поступаю.

Потерпи дорогая. Я сам не знаю, что делаю, но уверен: это необходимо. Еще чуть-чуть и мы узнаем. Только потерпи…

И вот она снова рядом. Я уже не чувствую ни ползающих внутри нее невидимых существ, ни биения ее сердца, ни собственной руки. Пульсация теперь повсюду. Я ощущаю ее каждой клеткой своего существа. Пульсирует весь мир вокруг нас. И этот пульс будто передается нашим телам. Нас словно что-то медленно толкает друг к другу.

Я склоняюсь к ее лицу, и теперь уже мой язык начинает свой танец. Из ее груди в меня ударяет теплая волна, там что-то хрустит и трещит, но я не смотрю туда, черпая силы у нее в глазах. Что бы там ни было, теперь это не имеет значения. Теперь мы всегда будем вместе.

Капли дождя, будто помехи в эфире. Я не мог сосредоточиться. Казалось, что они звучат внутри черепа, путая мысли, не давая выхода словам. Я пытался звать ее по имени, но малейший звук тонул в помехах.

Я искал ее. Прошло уже очень много времени, но во мне по-прежнему была жива надежда. Здесь, среди всей это густой черноты, среди усеянных человеческими, вечно шевелящимися руками стен, среди тяжелых ледяных капель дождя, шипящих и хрипящих в моей голове. Здесь она нашла убежище.

Я чувствовал ее боль. Наверное, потому что отчасти сам был ее причиной. Боль пульсировала, и эта пульсация была повсюду. Ритмично падали капли, шелестя помехами, ритмично дергались руки в стенах, то ли умолявшие, то ли предлагавшие помощь. Ритмичны были мои шаги, игравшие в унисон с далеким, почти не чувствовавшимся сердцем.

Возможно, я был слеп, и поэтому привычный мир стал таким. Возможно, я был глух, и все звуки превратились в помехи. Возможно, я не желал испытывать какие бы то ни было чувства, и теперь весь мир чувствовал меня, как единый организм чувствует в себе присутствие враждебного существа, заразы.

Она была впереди и плакала, съедаемая горем и болью. Я ощущал кожей ее слезы, капавшие с черных небес. Теплые, но не греющие.

Наверное, прошли года и столетия прежде, чем я набрел на нее. Помехи стали слабее и я услышал шорох бесчисленных стонов, исходивших от живых стен. Безучастные капли дождя о черный камень мостовой. Ее тихий плач, нежный в своей безмерной тоске.

Я остановился в нескольких шагах от нее. Белая солнечная фигурка, так резко выделявшаяся посреди всей этой черноты. От нее исходило мягкое золотистое сияние, и я удивился, как не смог заметить его издалека. Казалось, оно освещало этот мир вместо безучастного, пепельного цвета солнца над головой.

Она посмотрела на меня. В ее глазах было что-то странное, что-то, чего я доселе в ней не замечал. Что-то от зверя.

Она встала и, ступая босыми ногами по черным лужам, подошла ко мне. Светлая, мягкая, теплая. Я почувствовал давно позабытую легкость и что-то, похожее на счастье. Помехи исчезли, и мир начал приобретать былую четкость и ясность. Она привстала на цыпочках и коснулась губами моих губ. Нежный, но сухой поцелуй, как старая, пожелтевшая фотография о давно минувших днях солнца.

Я попытался коснуться нее, обнять, но ее уже не было рядом. Я увидел, как что-то светлое скользнуло к живой стене. Увидел, как жадные, грязные руки алчущих схватили ее нежное, хрупкое тело, пачкая лучащиеся светом кожу и волосы, сминая и разрывая белоснежное платье. Услышал, как она тихонько вскрикнула, прежде, чем, исчезнув, затопила чернотой и помехами мой мир.

Десятки, сотни, тысячи обнаженных непрерывно извивающихся тел. Каждое ласкает другое. Мы на самом верху, но там, внизу, я знаю, сотни метров заполнены совокупляющимися телами.

Воздух вибрирует от стонов, купол полный страсти навис над нами, готовый в любой момент лопнуть праведным огнем. Но мы знаем, что он не лопнет. По крайней мере, пока она не получит удовольствие. Пока ее тело не будет уничтожено в пароксизме страсти. Пока ее не разорвут на части эти руки, подобно змеям ползающие повсюду, забирающиеся в самые сладостные уголки тела. Все это для нее.

Я рядом, и мой палец блуждает у нее во рту. Он занят еще чем-то другим, но она дарит свою любовь нам обоим. Я не вижу второго – мое лицо закрыто чьими-то влажными ягодицами. Я комок экстаза и даже не в состоянии понять, мужчина это или женщина. Лишь страсть, бушующая в крови, лишь похоть, заставляющая снова и снова двигаться между чьих-то широко распахнутых ног. Меня нет, ее нет. Больше нет.

И то существо, что сосет мой палец, оно захлопывает рот, словно капкан. И вся эта извивающаяся масса голых, истекающих потом тел содрогается. По ней прокатывается волна. То ли боли, то ли еще более острого удовольствия.

Я чувствую солоноватый привкус во рту, смешивающийся с соками того, кого ласкаю ртом. Кровь. Кровь стекает по моей груди, заливает глаза. Отбрасываю в сторону тело, бывшее передо мной. Ничего не вижу. Но вот кажется ее лицо. Ее некогда ласковые глаза. Искажение злобой и нечеловеческой страстью. Ее спутавшиеся, жесткие от засохшей крови волосы некогда пшеничного цвета. Ее по-кошачьему гибкое и грациозное тело. Она мягко подбирается ко мне, ступая по этому извивающемуся ковру стонущих тел. Ее глаза не отрываются от моих. Они все ближе и ближе, и я уже различаю ее зловонное дыхание. Она выгибает спину, соблазнительно оттопыривая зад, ее холодная рука скользит по моей груди.

Она визжит так громко, что перекрывает сонм бесчисленных стонов, в который превратился воздух. Она что-то говорит мне, но я не могу разобрать слов. Мои уши залиты кровью, мой мозг съежился от боли и удовольствия.

Мои бедра продолжают механически совершать поступательные движения у кого-то между ног. Становятся все сильнее и сильнее, буквально сминая несчастное существо подо мной. Гигантские когти царапают мою спину, разрывая кожу, мышцы, кости.

Передо мной ее красные от крови глаза. Она алчно смотрят на меня, затем размыкает одной рукой мои зубы, а второй что-то нежно кладет в рот. Что-то теплое и липкое. Черты ее лица внезапно искажаются, и она со злобой, визжа от восторга, запихивает это мне глубоко в горло. Ее язык щекочет мое истерзанное ухо, обжигает его, словно пытки раскаленными железом.

И вдруг я понимаю, что я только что судорожно протолкнул по горлу чей-то член. То, что было в ее рту помимо моего пальца. В глазах чернеет, но тело, кажется, живет своей собственной жизнью. Оно все убыстряет и убыстряет темп, давя то несчастное тело подо мной.

Я бросил взгляд туда, вниз. И перед тем, как сознание окончательно покинуло меня, увидел, во что превратилось то несчастное существо, некогда алкавшее наслаждения. Месиво из мяса и костей, словно кто-то вырвал гениталии вместе с низом живота. И…так много крови. Я покрыт ею с ног до головы. Весь мир вокруг покрыт ею. Этот извивающийся, стонущий мир змей.

Ее лицо напротив моего. Ее красные глаза. Ее ласковая улыбка. В ней не осталось ничего человеческого.

Наносить удары было легко и безумно приятно. Лил дождь, которому, казалось, не будет конца, пока он не смоет и малейший след о ее существовании. И это придавало мне сил, распаляло бушующий в груди огонь. И я с еще большей легкостью вонзал в нее длинные иглы. Глубоко под кожу, пронзая органы. Наслаждаясь звуками рвущейся под моими руками плоти.

Ее кровь грела мои пальцы, крики, бесконечные крики и мольбы о пощаде, ласкали слух. Но я был глух. Все то, что копилось тысячелетиями, сейчас воплощалось в моей ярости и злости. И я убивал ее. Без малейшего сомнения, не испытывая страха, заперев совесть в темных уголках души.

Ей никто не мог помочь, и мы оба знали это. Но она продолжала кричать.

А я вспоминал. Вспоминал все те бесчисленные иглы, что усеивали мою спину. Она, одна она вонзала их в меня. Иногда я это замечал. Тогда, кажется это было так давно, я прощал ей эти легкомысленные поступки. Иногда она делала это незаметно, пока я спал или со спины. Сотни, тысячи, мириады тонких, идеально острых игл, торчащих из моей спины. Они болели каждый божий день, давая знать о тех ошибках, что я совершил или позволил совершить. И сейчас эта боль придавала новые и новые силы, с которыми я терзал ее нежную, мягкую плоть. Ее тело, которое так умело доставить мне удовольствие, которое мне так нравилось ласкать. Я медленно уничтожал его.

Игл было много, но я понимал, что когда-нибудь они кончатся, а она все еще будет жива. И когда это случилось, а что-то сырое и красное все еще извивалось у моих ног, я начал медленно вынимать иглы у себя из спины. Одну за другой, прощаясь с болью, уже ставшей частью меня. Прощаясь с ошибками и воспоминаниями. С ненавистью и злостью.

То существо, что скулило от боли у моих ног, покрытое кровью и каплями дождя, блестевшими на гладкой поверхности сверкающих игл. Оно перестало быть человеком, перестало быть женщиной, которую я любил. Но я начал испытывать к нему жалость. А вместе с жалостью в грудь стало заползать и другое, странное, непонятное чувство.

Оно усиливалось по мере того, как я вынимал иглы у себя из спины, словно они мешали расти ему у меня в души. Просыпались какие-то светлые приятные воспоминания, но я не мог понять, принадлежат они мне или кому-то другому.

Я видел людей, которые любили друг друга. Любили. Замер, пытаясь понять, любил ли я это существо у моих ног. Мог ли ценить его жизнь большей своей. Мог ли, жертвуя собой, превозносить на неизвестную вершину, затерявшуюся среди покрытых снегом горных вершин, в краю, где не было ничего, кроме солнца. Я думал и не мог найти ответа. Последняя игла сиротливо лежала в моей огрубевшей ладони. Я оторвался от своих мыслей и заметил, что дождь кончился. Прошла и ночь, и из-за видневшихся у горизонта горных вершин медленно поднималось солнце.

Я посмотрел на нее. Она лежала в луже крови, смешанной с водой, вся сверкающая от бесчисленных игл, которыми я так щедро изуродовал ее некогда прекрасное тело. Она не шевелилась, и лишь изредка дрожь боли и холода заставляла ее трепетать и тихонько всхлипывать.

Я присел на корточки рядом с ней и осторожно погладил по щеке. Она открыла глаза и взглянула на меня так, будто я был самым гнусным и злым человеком на земле. Взглядом, полным жгучей ненависти и презрения. Этот взгляд был словно игла, которую она вонзила мне в сердце. Всего мгновение, и змея сомнения начала терзать мое существо.

Я начал извиняться. Говорить, что был слеп и поддался искушению. Но слова ударялись о землю, подобно каплям дождя, и не приносили всходов. И тогда я замолк. Было понятно без слов, что нужно делать, но не доставало решимости. Последняя игла по-прежнему сиротливо лежала в моей ладони, влажная от вспотевшей кожи.

Я закрыл глаза. В груди снова разбухала язва злобы и ненависти. Я собирал силы, чтобы вонзить эту последнюю иглу. И когда язва лопнула, и в кровь брызнули жгучие потоки, я размахнулся и с силой ударил себе в грудь кулаком с зажатой в нем иглой. Перед глазами потемнело, но удалось разглядеть мгновенное удивление, тенью скользнувшее в ее глазах. Мои губы тронула горькая улыбка, и я потянулся к ней, чтобы аккуратно вынуть следующую иглу.