Володя скрючившись сидел на полу в углу. Он ощущал запах старых обоев. Они все были сплошь покрыты разводами и масляными пятнами и пахли сыростью и грязью.

Все что мне досталось – эти куски ужасных старых обоев, думал он. Неужели я настолько ничтожен? Чем я заслужил все это? Я не убивал кошек, как это делал Тарас в нашем дворе. Я не воровал печенья и почти не врал, ну разве что немножко, больше выдумывал. Я не спорил со злыми родителями и много помогал бабушке.

Он заплакал, хотя синяки болели уже меньше. Ему было больно, но не снаружи, а внутри. Он не мог этого описать, не мог сказать почему именно ему было больно. События прошлых часов настолько запутались в его памяти, что он уже не мог в них ничего разобрать. Но Володя точно знал, что боль не из-за синяков.

-Чего расселся, сволочь?! Собирайся в школу!

Так кричала мать. Отец никогда не кричал – сразу бил.

Володя вздрогнул и утер слезы. Здесь он никому не будет их показывать, пусть лучше он умрет. Умрет, какое странное слово. Что оно означает? Он видел как умерла бабушка. Она лежала сначала вся желтая, а потом просто не встала. Почему же они сказали что «старая дура умерла»? Что такое смерть, Володя не знал. Он только догадывался, что возможно смерть это какой-то особый процесс видоизменения. Но это он только интуитивно чувствовал, так, издалека.

Он утер слезы и поспешил собраться в школу. Родители никогда не били его по лицу, потому что в школе это бы заметили. Поэтому лицо у него не болело, болели только ноги и руки, и еще немного живот.

Но эта боль, которая внутри, не унималась. Ему казалось, что в животе у него играет сотня скрипок, и все вразнобой.

Володя вышел на улицу. Стоял сентябрь, и все было масляное и вспотевшее от жары. Тяжелый ранец больно резал плечи.

Он не торопился. Ему было плевать на школу, даже страшно не хотелось туда. Все дети в школе так хорошо одеты и всегда довольны, а он один «такой» и несчастен среди них.

Мальчик шел по пустой утренней улице. Под ногами вздымалась желтая пыль и оседала на черных штанах. Он свернул за угол и увидел кинотеатр. Большой и громоздкий. На стене висел плакат. Красивый мальчик с изящными чертами стоял посреди плаката в образе супергероя-подростка. Внизу была надпись «ГРОМОБОЙ» и дата премьеры.

Володя остановился. Боль внутри стала еще сильней. Там уже играл целый оркестр, причем играл очень скверно.

Надо же, подумал Володя. Вот этот мальчик, этот актер. Наверное он никогда не слышит скрипок у себя в животе. Наверное он даже никогда не чувствовал запаха старых обоев. У него есть родители, и они любят его. Это видно, видно по глазам.

Володя старался отвести взгляд от плаката, но тот жестоко притягивал к себе. Там была изображена какая-то тонкая, неуловимая жизнь. Но она была такая уверенная, такая хорошая.

Да, Громобой точно никогда не чувствовал этого запаха. У него есть хорошая семья и наверное красивый дом. У него есть много игрушек, много друзей и все его любят. Он красивый, ухоженный, чистый. Его снимают в кино, и он раздает автографы. Наверное все так, думал Володя.

А если бы я был на его месте, подумалось вдруг ему. Что если бы я сейчас смотрел на прохожих с этого плаката? Играли бы эти скрипки внутри меня или я бы тоже никогда их не слышал? Если бы они молчали только оттого, что я был на месте Громобоя, то это наверное значит, что они играют не потому что я сделал что-то плохое. Да я и не делал ничего плохого.

Странная эта жизнь, подумал мальчик.

Все в его голове скрутилось в один тугой комок. Он сел на лавочку и закрыл глаза. Острый ремень ранца невозможно было выносить, и он сбросил груз.

Рядом проехала машина, и оттуда из автомобильного радио донеслись слова «смерть наступила в результате несчастного случая…».

Смерть. Опять эта загадочная смерть.

Интересно, подумал Володя, если он умрет, что-то изменится? Может быть там, после смерти он сможет как по волшебству стоять на таком же плакате удачливый и с такими же красивыми чертами?

Он встал и побрел совершенно потерянный. Ранец остался на лавочке. Скрипки не унимались, наоборот они играли все громче и громче.

Володя ускорил шаг и через некоторое время уже бежал – вперед, вперед, не разбирая ничего вокруг. Он бежал от этого плаката и от назойливых скрипок. Может, они вылетят из него и перестанут зудеть. Он бежал и уже почти закрыл глаза. Ему было очень жарко, и он весь вспотел. Но все равно бежать было приятно. Он ощущал себя летящей вперед стрелой, сильной и смелой. Как Громобой. Как настоящий суперагент. Ему даже на мгновение представилось, что Громобой бежит рядом с ним, что это его друг, и сейчас, выполнив секретное задание, он пожмет ему руку и они пойдут есть мороженое.

Внезапно раздался скрип тормозов…