Лето подходило к концу, плавно перетекая в теплую, меланхолично-уютную осень. Небо еще не приобрело ни серости, ни сумрачной тусклости, но уже утратило свой пронзительно-голубой оттенок и казалось подернутым легкой дымкой. В Хоббитании царил мир и покой. Города большого мира могли рушиться и восставать из руин, короли сменяли друг друга, народы кочевали, воевали, исчезали навсегда… Здесь все оставалось по-прежнему. «Однако перемен не избежать», - подумал Гэндальф. Солнце просачивалось сквозь позолоченную листву и отражалось от ослепительно-белых одежд великого мага. Покинув эти края много лет назад, он надеялся не возвращаться – но что-то с невыносимой силой тянуло его сюда. Он проделал долгий путь, растравив себе душу воспоминаниями, он твердил себе, что на родине Бильбо Бэггинса его ничто и никто не ждет. В конце концов, втайне он был убежден, что Шир стерт с лица земли какой-нибудь нелепой человеческой войной. Ничего не изменилось. – Глазам своим не верю! Это ж Гэндальф! Великий маг остолбенел. В уме промелькнула мысль: бежать. «Куда бежать, гоблины тебя задери?» – тут же спросил себя Гэндальф. Нелепо было ожидать опасности в самом безопасном уголке мира. К нему направлялся всего-навсего юный, рыжеволосый и встрепанный хоббит с подозрительно знакомой физиономией. Маг попытался вспомнить, кто это, собственно говоря, но все попытки оказались бесплодными. Однако что-то в облике этого юнца напомнило ему Сэма, верного друга Фродо, что-то явственно заметное и при этом неуловимое. – Вы меня не знаете, но я знаю вас по рассказам моего дедушки… – затараторил хоббит. – Знаете, все говорят, что вы давно-давно покинули Средиземье, и никогда не вернетесь, как и дедушка, но я ж знал, что это не так, и совершенно очевидно, что я оказался прав, и поэтому… – Ты кто? – непочтительно прервал Гэндальф излияния хоббита. – Меня зовут Джоди Скромби, – ничуть не смутился тот, – знаете, ну вы-то, конечно, знаете, как можно было вообще в этом сомневаться, что мой дедушка был садовником, и я, представьте, пошел по его стопам, и, поверьте, в Торбе-на-Круче прекрасные… Гэндальф снова прервал Джоди. Сходство с Сэмом оказалось чисто внешним. Маг уже жалел, что не сбежал от этого энергичного хоббитского юноши раньше. Однако тот произнес название дома, в котором жили Бэггинсы, воистину великий род, и если Торба-на-Круче не пустовала, это означало лишь одно: предстоит нечто интересное. Гэндальф сознавал, что уже не молод, но интуиция подсказывала, что не стоит торопливо покидать Шир. – Кто там теперь живет? – Ну, знаете… – Джоди вдруг покраснел до острых кончиков ушей. – Там живет… женщина… – Одна? – Да, одна… она, конечно, странная, но она чудесная! – Скромби оживился. – Честное слово, она просто чудо! Правда, она любит путешествовать, вообще-то это для нас не ново, но все равно необычно, впрочем, вы же понимаете, кто ее родня. Про нее иногда говорят кое-что, но никому не стоит верить, потому что девушки лучше нее я не встречал, и вообще… Они шли по улочкам Шира, но Гэндальф не слышал, что тараторил внук Сэма, не видел ни подозрительных взглядов одних, ни приветственных улыбок других местных жителей. Его мысли были заняты высокими материями, а на сердце было неспокойно.
Гэндальфу не нужны были ключи, чтобы войти в тот дом, где некогда жил Бильбо Бэггинс, с которого, собственно, все и начиналось. В целом это была все та же уютная нора, что и несколько десятков лет назад, однако многое в ней как-то обновилось и выглядело иначе. Здесь царил чужой запах. Запах бумаги и отечго-то стали. Маг силился понять, что за особа ныне здесь обитает, и сделал неутешительные выводы. Если этим домом и вправду владеет да девица, которую в общих чертах описал Джоди, то это была действительно очень странная девица. Книги – десятки, сотни книг – громоздились на стульях, на полках и на полу, потрепанные и поврежденные от сырости, с торчащими во все стороны закладками, очень старые, на разных языках. На столе стоял чайник, из которого торчали давно завядшие цветы. «Вот и мы так завяли», – вздохнул Гэндальф, не уточняя даже для самого себя, кто эти «мы». Тут же лежало недописанное письмо, но маг не решился отчего-то его прочесть. Также он разыскал – и это его вовсе не обрадовало – какие-то склянки, наполненные жидкостями и порошками. Он сам много лет назад баловался этим, но здесь все-таки жил хоббит, а не маг. Надписи на склянках и вовсе повергли Гэндальфа в ужас. – С какой стати вы расхаживаете по моему дому? – вдруг ворвался в его раздумья резкий, но при этом приятный женский голос. Гэндальф резко обернулся и наткнулся взглядом на хоббитскую женщину в темном простом платье. У нее была типичная для ее народа внешность, длинные, медно-красного оттенка, волосы и красивое, необычное, конечно, но все-таки красивое лицо. Поражало не это. Глаза юной особы были неожиданно темными, почти черными, глубокими, как бездна, и в глубине этой бездны полыхало пламя, еще спокойное, еще почти незаметное, но готовое в любой момент вырваться и испепелить любого, кто встанет на ее пути и осмелится ей перечить, любого, кто полюбит ее. И саму ее тоже. Маг вдруг понял, что любуется этой девчонкой и при этом боится ее. Он, великий маг, Гэндальф Белый, трепетал перед какой-то пигалицей из Шира! – Я имею право войти в любые двери! – намеренно надменно сообщил он. Девушка пожала плечами: – Как хотите. Но вообще-то это невежливо. К вашему сведению. Маг грозно взглянул на нее, рассчитывая припугнуть: – Знай, что говоришь с самим… – но договорить ему не дали, причем прервали его не так повелительно, как он сам прерывал Джоди Скромби, а нагло и до обидного спокойно. – Знаю, я читала о вас в книге моего двоюродного дяди. Фродо. – Ты внучатая племянница… Девушка перебила его снова, на сей раз не с дерзостью – с гневом: – Я – Эмили Бэггинс! И то, чья я внучатая племянница, еще ни о чем не говорит! Не думайте, что я буду жить в его тени. В истории нового мира тоже есть место для хоббитов. Для меня! Зря многие считают, что битва за Средиземье в умах молодежи осталась ветхой сказкой. Обещаю, Гэндальф, вы еще узнаете о нас много интересного! «Вы примете их за детей», – говорят о молодых хоббитах. Эмили Бэггинс нельзя было принять за девочку, и не в силу ее роскошной фигуры и влекущих черт. Ее бунт против имени родственника был осознанно взрослым. В отличие от соотечественников, она понимала смысл истории кольца Всевластья. – Чаю хотите? – вдруг спросила Эмили. – Давай, – неожиданно для себя согласился Гэндальф. Девушка беззвучно убежала на кухню и через минуту сообщила: – А нету. Есть эль. Будем? – Давай, – повторил Гэндальф. Сделав глоток, он нашел в себе силы похвалить горький эль, гномий напиток, который из других народов предпочитают разве что люди. Девушка внимательно смотрела на него, подперев голову рукой, и на миг показалась ему такой беззащитно-нежной… Несмотря на темный огонь в глубине зрачков, она ему нравилась.
– Эми… – Джоди влетел в дверь и замер на пороге так внезапно, что не сразу восстановил равновесие и с минуту опасно раскачивался из стороны в сторону, будто гадая, падать или избавить Гэндальфа и Эмили от лишних тревог. Эмили Бэггинс поставила кружку и мрачновато отметила: – Ты, Джо, или входи, или займись хотя бы розами. В мое отсутствие они слегка подзавяли. – Так ведь осень же… – Осень меня не интересует, – отрезала Эмили. – Возьми на полке – третья слева, видишь? – склянку с красной жидкостью. Ты знаешь, что с ней делать. Не спорь, пожалуйста. Я знаю, что ты не любишь этих ухищрений. Но зато у нас будут лучшие розы во всем Средиземье. – Да, Эмили, – покорился Джоди, но, выходя, посмотрел на нее с усталой тоской и какой-то даже болезненной заботливостью. Эмили проводила его с довольной ухмылкой. – Он глуповат, но забавен, – пояснила она. – Не знаю, что его здесь держит. – Он любит тебя, – просто сказал Гэндальф. Девушка отмахнулась: – Вряд ли. Он гордится своим родом. Думает, что уж если Сэм и Фродо были друзьями, мы также должны… быть вместе. – А ты не хочешь, – Гэндальф был уже немного пьян. Не настолько, чтобы не понимать, что происходит, но мудрость и грозная представительность куда-то исчезли. – Он слишком прост для тебя. – Прост… – повторила Эмили. – Да, он… – Эмили, скажи-ка, а где у тебя тот порошок для самых нежных растений… Девушка из семьи Бэггинсов отодвинула кружку и направилась к полкам. Книги, ценные фолианты, к которым с почтением прикасались седые ученые мужи, полетели на пол. Гэндальф, раздраженный подобным обращением с книгами, ринулся к полкам… Под ноги ему покатилось что-то тяжелое и круглое, замотанное в ткань, по выделке похожую на эльфийскую. Эмили упала на колени возле шара и прижала к нему размотавшуюся ткань. – Не трогайте, это же… – …палантир, – прошептал Гэндальф. Он протянул руки к магическому артефакту, может быть, единственному из сохранившихся. Ему так хотелось сорвать эту тряпку и заглянуть в таинственную глубину неизведанного, таинственного. Он подумал: «Я сильнее. Гораздо. Я старше. Я – маг. Я имею право. Опасно оставлять хоббитам… Особенно ей». Мысли были отрывистые, короткие, бесчувственные, холодные – словно чужие. Маг тянул палантир к себе, Эмили – к себе, потом дернула так резко, что Гэндальф выпустил шар. Хоббитская девушка прижала палантир к груди, она дрожала, как от холода, но взгляд остался все тем же – решительным, даже суровым. Она поднялась с колен и хотела уже водрузить шар обратно, но Гэндальф опередил ее, вскочив и попытавшись отобрать артефакт снова, крепкое, сильное тело изогнулось в его руках. Откуда у нее взялось столько силы? Гэндальф, высокий, сильный, тряс ее, как собачонку, но ее сведенные судорогой пальцы не выпускали из рук опасное сокровище. Извернувшись, Эмили умудрилась пнуть его босой ногой, вложив в пинок всю обиду на мир, накопившуюся в душе. Маг потерял равновесие, но быстро опомнился. Эмили уже добралась до двери. Гэндальф протянул руку к волшебному посоху. – Приказываю: стой! – крикнул он. Луч белого света рванулся к маленькой фигурке внучатой племянницы Фродо Бэггинса. – Не смейте! О Джуди Скромби забыли, видимо, они оба, увлеченные борьбой за палантир. А он напряженно следил за поединком, за этим неравным боем, и закрыл собой свою… Хозяйку? Тогда почему она, рыдая и напрочь забыв о палантире, опять-таки откатившемся в сторону, склонилась над его бесчувственным, отброшенным колдовским лучом к дверям, телом? – Вы… – жгучая ненависть сквозила в ее словах, – как вы могли? Вы могли убить меня, вы бы не пожалели об этом, но он, этот ласковый, добрый мальчик… что он вам сделал? – Эмили… – Вы… прислужник Саурона! Если у вас хватило зла причинить боль такому существу, кто вы такой? Что вы за чудовище? – ее обвинения и проклятия становились все жестче, но все они причиняли ему, полностью отрезвевшему, невыносимую боль. – Оживи, – прошептал Гэндальф. Почти сразу после этого веки Джуди затрепетали, но прежде чем глаза его раскрылись, Эмили уже покрыла его щеки, брови и губы поцелуями… и оттолкнула его, когда он решил ответить на ее ласки. Она уже была спокойна. Теперь настало время плакать Гэндальфу. Естественно, он сдержался, хотя так и подмывало упасть к ее босым ногам и просить прощения. – Забирай свою игрушку, – пробормотал он. – И прости меня. – Я понимаю, Гэндальф, – Эмили аккуратно спрятала палантир в тайный ящичек, маг даже не понял, где находится секретное отделение. – Это страшно, больно, мучительно. Но нужно принять как данность, что он здесь в меньшей опасности, чем где-либо. Его можно использовать. – Кольцо Всевластья тоже можно было использовать, – возразил Гэндальф. – Я читала об этом. Но палантир – не орудие зла. Вера, Гэндальф… Вера в силу нашего народа обратит его в сторону света… Вы узнаете об этом. Обязательно…
Гэндальф покинул Средиземье, и с тех пор, говорят, его уже больше никто не видел. Эмили, обретя палантир, не покидала Хоббитании, однако о ней рассказывают, что ей были подвластны некие силы, благодаря которым даже зимой розы в саду возле ее норы цвели ярко и пышно. Сын Эмили и Джоди ничем особенным не прославил себя, но обладал редкостным умом, а в своих частых путешествиях он собирал волшебные безделушки, которые Эмили хранила бережно, хотя не пользовалась ими. Но их внук был первым хоббитским магом…
Postscriptum:Если в этом тексте есть детали, противоречащие так или иначе произведениям Толкиена - прощу не обращать на них внимания. Это, как всегда, всего лишь небольшой эксперимент.
|