В принципе, она ничего против этого дивана никогда не имела, но…это было, когда был жив дед. С тех пор многое произошло. Умер дед, она сменила работу, появились проблемы…Все навалилось как-то разом. Наверное, это специфика всех проблем. Не являться поодиночке.

Когда она была маленькой, они приехали из части, где служил отец, в большой, по её меркам, город. Мама водила их с братишкой к бабушке. В новой квартире, что выделили отцу, ещё не было ни мебели, ни места где можно было бы спать, поэтому ночевали у деда с бабушкой. Это было странно и непривычно. Казалось, что они все задыхаются в этом малюсеньком помещении, где спали на полу вповалку. Невозможно было пройти по комнате ночью, чтобы об кого-нибудь не запнуться. Особенно, когда тебе всего пять лет. Дед просыпался от любого шороха и начинал ворчать, из-за чего хотелось съежиться комочком. А иногда, когда маленький Сашка просыпался и начинал хныкать, дед повышал голос на маму, чтобы она его успокоила. Она совсем не знала этого сердитого человека и не совсем понимала, кто такой этот дедушка и зачем нужна бабушка. Они неплохо жили вчетвером. Точнее, впятером. Видимо, из-за того, чтобы они могли жить с этими незнакомцами, которых велели называть бабушка и дедушка, папа и продал Гурона, самого замечательного пса на свете. А Гурон был замечательным и удивительным существом. У него была длинная черная шерсть и теплый нос, за который однажды его укусил маленький Сашка. А Гурон совсем не злобно, но чувствительно цапнул его нос в ответ. А ещё зимой он таскал их на санках. Даже огромного папу мог возить. Правда, совсем недолго. И никого не боялся.

А бабушка похожа на большую курицу, которую она не раз видела на птичьем дворе. Та тоже постоянно квохтала и бегала вокруг петуха, суетилась…

Дед умер неожиданно. Никто этого не ожидал. Он был старше бабушки на пять лет, но намного здоровее её. Просто ночью встал и упал. А подняться не смог. Через шесть дней он умер, не приходя в сознание.

Она слушала плач мамы и терла виски, никак не способна понять, что же произошло. На работе не было выходных уже недели три, поэтому мысли, которые не касались непосредственно работы, как бы расплывались. Но она честно пыталась понять, что чувствует по этому поводу, и приходила к неутешительным выводам. Первой же эмоцией всплыла досада – как, черт возьми, это все не вовремя. Вроде все только начало налаживаться.

А ведь теперь ей придется помогать во всем матери с бабушкой. Она никак не могла справиться с раздражением и чувством вины, что ничего не чувствует из того, что положено чувствовать, когда умирает близкий родственник.

Дед вспоминался больше по праздникам, когда они приходили в гости всей семьей. Он целовал её в щеку слюнявыми губами, а ей постоянно хотелось вырваться и убежать, куда глаза глядят. Аж передергивало всю. Она и так-то не любила обниматься, а тут…Через час дед обычно уже был пьян, и из умного старика, рассыпающегося в благодарностях перед дочерью и зятем за очередную историческую, филосовскую или просто ценную книгу, превращался в грязно матерящегося алкоголика, которого суетливая бабуля настойчиво укладывала спать. В этот то момент они вежливо и ускользали домой. И с чувством облегчения шагали по темным улицам, шутя и посмеиваясь, что в гостях приходилось делать почти с натугой и получалось как-то фальшиво. Последние года два Сашка вообще находил кучу предлогов непосещения бабки с дедом или сокращения своего визита до получаса, а то и минут десяти. Она ему завидовала по-страшному. Но исправно исполняла семейный долг, зарываясь носом в многочисленные книги деда.

А теперь она жила с бабушкой, и в первый же день отучилась от привычки, которую не могла преодолеть годами: называть её на Вы. А диван она возненавидела с первого взгляда. Впрочем, она никогда его не любила, и, даже когда они приходили в гости, предпочитала кресло или стул. А то и вовсе лучше на паласе.

Когда она первую ночь переночевала на этом жутком раритете, то на утро вся покрылась волдырями - укусами, которые жутко чесались. И долго бабушка говорила, что нет у неё в квартире никаких насекомых, но после второй ночи она, несмотря на все уговоры, молча перебралась на кушетку. И весь месяц ночевала на ней.

Она сама не понимала своего предубеждения и соглашалась, что никаких насекомых, которые могли её искусать, там нет. Тем более, что бабуля перетравила весь этот диван до основания. Но вечерами она упрямо раскладывала кушетку.

А сегодня утром кушетку забрали…Она оказалась собственностью соседки, которая одолжила её на время бабушке, пока в гостях у неё жила старшая дочь и родственники из Москвы. Теперь же эту кушетка срочно понадобилась семье соседки и…её увезли.

Она стояла в темноте комнаты и смотрела на постеленные простыни. Нет, в голове даже не мелькнуло призрака деда, что умер всего месяц назад, фактически на этом месте. Её всю передергивало при мысли о мелких, кусающихся паразитах, которых не вытравить ни одним дихлофосом. И они наверняка живут в самом диване.

Она вздохнула и приняла-таки решение. Тихо, чтобы не разбудить бабушку, скатала постель вместе с матрацем и переложила на палас. Получилось нечто вроде японского татами. Так как на дворе была уже весна, и довольно-таки тепло, пол не был холодным, как это могло быть зимой. Полностью удовлетворенная, она вытянулась под одеялом и тут же уснула.