Он поднял трубку и дождался, когда в ней прозвучит ворчливое приветствие. - Хеллоу, - сказал, - знаешь, у меня тут появились дурные мысли... ну совсем дурные... что-то о бесконечности, о смерти... о том, что я когда-нибудь умру и всё останется по-прежнему... - Тебе стоит перестать думать об этом и снова очутиться в действительности. Получай удовольствие от того, что есть сейчас, и не грызи себя тем, что будет потом. - Здорово, но... - Будущего нет, прошлого нет. Хочешь оспорить - докажи. Заранее сообщаю, что есть только то, что сейчас. О'кей, спасибо, я понял. Связь прервалась.
Как и всегда в июле, небо было мучительно-голубым, а солнце щедро освещало землю своими лучами, которые играли с изумрудно-зелёными кронами деревьев. Воздух был сладким и пахло чем-то свежим, неземным, немного похожим на воспоминание о счастье. В летнем кафе посреди парка за пластиковым столиком сидело трое: Скептик, Фантазёр и Ботаничка. Они пили золотистое пиво, заедая его дешёвыми сухариками. Шёл разговор о чём-то среднем между смыслом жизни и методами получения от неё удовольствия. Скептик и Фантазёр ёрзали на стульях, выслушивая монолог своей подруги: - Вот Гегель, например, считал, - говорила она, беспрестанно поправляя кольца на пальцах, - что есть некий Абсолютный Дух, который пытается воплотить себя в нашем мире. В политике, в экономике, во всём. Он представлял себе этот Дух, как некоего скульптора, который раз за разом высекает собственный бюст. Каждый раз получается чуть получше, но совершенства нет. Таким образом, по Гегелю, то что есть на данный момент – самое лучшее, из того что на данный момент могло быть. Лучше всего Абсолютный Дух воплощается в искусстве, так он считал. Дело в том, что оно свободно в выборе материалов, в отличие от других сфер человеческой жизни. Правда, он сетовал на то, что его век очень далёк от искусства, и считал что человек должен трудиться на своей работе, на благо Абсолютного Духа, а в остальное время наслаждаться искусством античности, в поисках единения с абсолютом. Ботаничка замолчала. Её товарищи некоторе время переваривали то, что она сказала, и слово взял Скептик. Скрестив руки на груди он заявил: - Люди по Гегелю – это кучка эстетствующих кретинов. Фантазёр осмыслил только что сказанное и тут же развил тему, как всегда размахивая руками: - Точно! Батрачат всю жизнь на Систему, оживая только по выходным, ради короткого эстетического оргазма в какой-нибудь картинной галерее. Небось еще заливаются краской после того, как пятнадцатый раз подходят к «Последнему дню Помпеи», прикрывая штаны «дипломатом». Ботаничка против воли улыбнулась и сказала: - Ладно, если не Гегель, то... ну, не знаю... из немцев... скажем, тот же Хайдеггер. Он, например, в отличие от остальных философов своего времени, считал что наша исключительная способность мыслить о каких-то высших понятиях – это вовсе не божественное откровение, а следствие нашей собственной смертности и конечности. Ключевым понятием его философии было понятие Dasein, «здесь и сейчас», «вот-бытиё». В своих ранних лекциях он всегда наставивал на решительных и активных действиях людей, так как второго шанса может и не быть. Возможно, именно поэтому в своё время он поддержал фашистов... - Красиво, - задумчиво сказал Фантазёр. - Глупо, - заметил Скептик, - Если вот так вот смотреть на жизнь, то долго и не проживешь. Ботаничка стала старательно перебирать все свои многочисленные знания, ища ответ на вопрос «как быть счастливой?». Фантазёр подумал: «неужели она не успокоится, пока не найдёт в своей бесконечной картотеке рецепт правильного проживания жизни? А что, если она умрёт раньше, чем найдёт его? Может, ей стоит заморозить себя до тех пор, пока не будет издана книга «Готовые ответы на все основные вопросы мироздания»?»» Скептик рассуждал про себя: «Существование бога не доказано, а сущностей без необходимости плодить не стоит. Отметаем всё, что могло бы быть после смерти. Остаётся жизнь. Диогеновские времена прошли, успешно и счастливо проживать в бочке при нашем климате не получится. Придаваться мимолётным плотским удовольствиям без должного капитала не удастся. Что остаётся? Прожить свою несчастную жизнь, получая образование, выцарапывая какие-то крохи из финансовой системы, мечтая о счастье. Потом, если очень повезёт, под конец жизни завести молодую жену, аналог комнатной собачки, которую и трахнуть-то ни разу не сможешь, ну а в конце... В конце умереть, оставив после себя, гниющее тело, состояние для женушки и пару почечных камней. Только так и никак иначе». Ботаничка задумчиво покусывала нижнюю губу. Скептик хмурил брови, уткнувшись взглядом в центр белого пластимассового столика. Фантазёр смотрел куда-то вверх, откинувшись на стуле, и на его лице изредка появлялась улыбка. Внезапно откуда-то издалека раздался невнятный шум, который по мере приближения к кафе всё больше дробился и распадался, превращаясь в многоголосый гомон огромной толпы. - Началось, - сказала Ботаничка, разворачивая свой стул так, чтобы видеть поворот аллеи. - Началось, - сверкая глазами и подаваясь вперёд подтвердил Фантазёр. - Началось, - вздохнул Скептик и закинул ногу на ногу. Из-за угла аллеи показалась красочная процессия в облаке мыльных пузырей, воздушных шариков, флажков и развевающихся лент. Тут и там мелькали раскрашенные улыбающиеся лица. Люди спонтанно обнимались и выпускали разноцветные гелиевые шарики в небо. В основном это была молодежь, немногим меньше было детей, но и взрослых хватало. У каждого второго было какое-нибудь приспособление для пускания мыльных пузырей, дудочка, шарик или, на худой конец, флажок. Большинство было в ярких костюмах, париках, клоунских носах или гриме. Толпа казалась бесконечной. Люди всё шли и шли мимо летнего кафе, громко смеясь, распевая, улыбаясь. Кто-то отделился от толпы, подбежал к столикам и подарил Ботаничке шарик. Она была настолько ошарашена, что забыла покраснеть. Между столиками проносились дети, громко смеясь и пуская мыльные пузыри. - Как он собрал столько народу? - сам себя спросил Скептик. - Ему это всё-таки удалось! - воскликнула Ботаничка. - Невероятно! Прекрасно! Нет, невероятно! - окончательно запутался Фантазёр. Внезапно они заметили что-то яркое, быстрое, то обгонявшее, то отстававшее, то врезавшееся в толпу. Существо бегало, прыгало, приседало. Как только кто-то замечал его неподалёку от себя, то тут же начинал приветливо махать рукой, но не успевал человек закончить приветствия, как существо уже было в другом конце аллеи, приседало, искало нужный ракурс. - А вот и он! - расплылся в улыбке Фантазёр. - Он себе так шею свернёт, - отметил Скептик, как раз в тот момент, когда фотограф ложился на землю, чтобы заснять толпу снизу. Впрочем, тот тут же вскочил и исчез на другой стороне аллеи. А толпа между тем проходила мимо, и поток людей редел. Последним пробежал мальчик, громко пищавший в какую-то дудочку. И тут же, откуда ни возьмись, темноволосый фотограф появился рядом с ними и плюхнулся в свободное кресло. - О, Андрей! Так недолго и до смерти напугать, - незлобно сказал Скептик. - Когда ты сказал, что мы увидим нечто невероятное, я не поверил, но теперь беру свои дурные мысли назад. Я действительно поражён, - заявил Фантазёр, - Как тебе это удалось? - спросила Ботаничка. - Ну, понимаешь, - ответил Андрей, хватая стакан Скептика, - Редакция заказала мне несколько снимков на тему «Радость» и «Веселье», вот и пришлось тормошить народ... - А что же ты от них убежал? - спросил Скептик, - Они же, наверное, еще часа три маршировать будут! - Я уже отснимал всё, что мне было нужно и, потом, я устал. Сегодня еще нужно забежать в институт, досдать сессию и обработать снимки, и с другом пива попить, а то давно его не видел... - Эй, ты хоть к пересдаче-то готов? - спросила Ботаничка. - Неа, - ответил фотограф, отпивая уже из стакана Фантазёра. Девушка только сокрушённо покачала головой. Еще некоторое время они беседовали по поводу карнавала, который Андрей собрал менее, чем за сутки. Затем, когда тема исчерпала себя, Ботаничка сказала: - Мы тут говорили о разных мировоззрениях. О том, что может сделать нас счастливыми. Как надо прожить жизнь. У тебя есть какая-нибудь точка зрения по этому вопросу? - Я просто стараюсь получать удовольствие и не париться, - сказал Андрей, закуривая. - Ну хоть какая-то концепция там или идея? - спросил Фантазёр. - Господи, нет! Я не задумываюсь на эту тему. - Да ты не поднялся выше уровня ребёнка! - воскликнула Ботаничка и тут же торопливо, не ожидая вопросов, стала разъяснять, - Когда мы еще дети, мы просто чувствуем мир, почти чистое осязание – это мироощущение. Потом у нас появляется мировосприятие, вместе с какими-то законами или идеями, в рамках которых мы познаём окружающее. И только после этого и то не у всех, появляется мировоззрение – это законченная концепция мира, которой можно объяснить решительно всё, сообразно этой концепции мы живём. Неужели ты не хочешь почувствовать себя хоть чуточку взрослым? - Да мне и так хорошо, - довольно улыбаясь, сказал Андрей, и тут же сделал несколько фотографий Ботанички. К слову, вышла она на них ужасно удивлённой и немножно обиженной. - Как же ты можешь быть счастливым? - иронично спросил Фантазёр. - Да я просто ловлю момент, выжимаю его досуха, и не думаю о следующем. И всё! - Экзистенциализм! - почти обличительно воскликнула Ботаничка, тыкая в него пальцем. Андрей отшатнулся, чуть не упав со стула, тут же поймал равновесие, изящно вскочил, подобрав со стола фотоаппарат, пожал, казалось, руки обоим юношам одновременно и чмокнул Ботаничку в щеку. Еще до того, как его успели окликнуть, он перемигиваясь со всеми симпатичными девушками в кафе, скрылся за поворотом аллеи. - Живёт, как танцует! - восхищённо выпалил Фантазёр. - Он никогда не умеет ничего объснить, - заметил Скептик. - Может, объяснить он и не умеет, но он _знает_, - сказала Ботаничка и под пристальными взглядами стала объяснять, - однажды я ужасно запуталась в отношениях с одним человеком... (при этом она смущенно отвела взгляд от Фантазёра) мне казалось, что я его люблю, но я не была уверена... я пыталась вывести какую-то формулу, ну там – приятное общение плюс влечение... но я только больше путалась, потому что под каждое определение подходил не один и не два человека... Ну, в общем, я спросила его и он сказал: «Любовь – это когда с этим человеком приятно просыпаться в одной постели». Я, конечно, потребовала, чтобы он как-то пояснил, расширил определение, и он добавил: «Еще ты готов в два часа ночи, умирая от недосыпа, объяснять ему как компилировать ядро для никсов». И, вы знаете, самое смешное, что я поняла. Он не ничего толком не объяснил, но я всё-таки поняла. И так всегда. Каждый раз. - Судя по твоим словам, он как будто знает ответы на вопросы, которые и сформулировать-то не может, - заметил Скептик, не особенно увлечённый беседой. - Да у него просто выделенная линия с Богом! - пошутил Фантазёр, а потом добавил, - Интересно, что же Бог ему говорит?
Андрей пришёл домой, закинул фотоаппарат на диван, упал рядом и, прикурив сигарету, снял трубку с телефона. Как всегда, он не набирал номер, а просто ждал. Не прошло и минуты, как ему ответил знакомый ворчливый голос: - Привет... ну что еще там? - Сегодня ребята говорили о чём-то типа мировоззрения, мировосприятия и мироощущения. Ничего не понял, кроме того, что у меня чего-то нет, что должно быть... Надо наработать, что ли, это, как его... - Ради Меня, Андрей, даже не думай о таких вещах, иначе Я потеряю последнего человека, с которым приятно общаться... |
Библиотека // Объявления
