Первым поднял голову антонианец. С басистым хрюканьем, сопя и сетуя на крепленое вино, он оторвал зад от лавки, испуская жирными руками из стола последний дух. На полу съежился следопыт. Будить монах его не собирался: если не боль, то зелья Ниманда отправят к праотцам. Тозо глубоко выдохнул, дребезжа пухлыми губами, выскреб ногтями из уголков глаз сонные комочки, и пошел умываться на ручей. Пока его не было, встал следопыт, он разогревал мышцы и суставы. Успел подбросить в огонь сухих дров.

– Ну, ты и храпеть, всех птиц в округе распугал! – вернулся монах.

– Кто бы говорил, – осклабился Ниманд, поправляя амуницию. – Начинай молится, это бубнение успокаивает, чтобы о нем ни говорили, а я пока состряпаю что-нибудь.

– Под тобой люк, достань хлеба и сыра. Там же пиво, сваренное Криштинками.

– Мочу пей сам! Лечить у них получается лучше.

– Ты к ним не справедлив, – заявил монах. – Если ты знаешь, что подходит тебе, хорошо. Это твое право. Но это не значит, что твое мнение единственно верное.

– Молись, монах. Трезвый ты не сносен!

Когда взрослые завтракали и опохмелялись, Реми, пребывая во сне, на весеннем рассвете бежал за рысью сквозь колючие кусты, прыгал через ручьи и корявые корни. Большелапая кошка уносилась все дальше и дальше, пока совсем не исчезла из виду. Реми опустил руки и сгорбил от усталости спину. Что-то тяжелое и мягкое упало на плечи – мальчик рухнул на колени, тщась обернуться. Но толка в этом было мало, рысь уже сидела перед ним, игриво теребя лапой кисточки на ушах. Упитанная и красивая кошка совершенно его не боялась. Реми она очень понравилась. Он, словно ее котенок, кинулся ей на шею, повалив на бок, запустил пальцы в шерсть, упиваясь доброте и мягкости зверя. Расхохотался от удовольствия. Как любая благовоспитанная женщина в подобной ситуации, рысь вывернулась и встала на лапы. Слегка обернулась, призывая пойти следом. Завороженный, Реми подчинился.

В небо взметнулись птицы, будто бы их кто-то напугал. Рысь прижалась к земле, всматриваясь в кустарники. Мальчик улыбался, считая происходящее очередной игрой. Реми прыгнул ей на спину, пытаясь оседлать, но рысь резким движением сбросила его и прижала огромной лапой с выпущенными когтями. От испуга мальчик потерял дар речи. Пушистые уши зверя поворачивались, словно крутились. Рысь вслушивалась, но Реми этого не понимал, и, с возвращением слов, начал бранить плохую кошку. Та в долгу не осталась, закрыла лапой ему рот. Тогда мальчик начал брыкаться.

Рысь прыгнула в кусты и была такова. Огорченный таким происшествием, Реми побрел по тропе, отчетливо зная, что она приведет к домику монаха, у которого жил. Он живо представил, как брат Тозо возится с харчами, о чем-то разговаривает с черным гостем, чей лик был размыт, лишь по гнили исходившей изо рта, Реми понял, что это вчерашний граф.

На поляне развесил ветви древний, сморщенный дуб, среди его листвы мальчика поджидала знакомая. Завидя его, рысь бросилась к нему и головой попыталась сбить с пути, ближе к кустам. Как Реми не старался ее обойти, проклинал, хулил, кошка не отступала: нагло и требовательно толкала к укрытию. Мальчик развел руками и подчинился. Реми совершенно не понравилось поведение рыси. Он обиделся и сел подле тополя, укрытый кустарником волчьих ягод, отказываясь куда-либо двинуться дальше. Рысь взгромоздилась на одну из нижних веток дерева и напряглась. Подняв голову, Реми увидел, что смотрит она, не вглядываясь куда-либо, просто смотрит, словно кого-то ожидая. Мальчику стало интересно, и он прилег под куст. Сверху раздалось тихое одобрительное «мяу». Только сейчас Реми заметил, что не слышит птиц, лишь ветви на легком ветерке тревожно поскрипывали. Из леса на поляну вышли три человека, мальчик слышал лишь отдаленный шорох их вкрадчивых шагов, он мог легко спутать их с животными, так люди не ходят. Они подражают! – осенило мальчика.

Когда поляна вновь опустела, рысь спрыгнула и заставила мальчика сесть на себя. Шла она тяжело, но по-кошачьи тихо. Реми понял, куда кошка следует, точнее за кем. Ему сознательно захотелось проснуться.

Но прежде чем, он приподнял голову в бессмысленном мычании, услышал:

– Сколько времени? – спросил следопыт, отнимая стакан ото рта.

– Не знаю, петуха у меня нет, кричать начинают рано, а ложусь я поздно. В годах не в тех, чтобы бодреньким с первым криком вставать. Что-то случилось? Ты куда-то спешишь? Реми еще…

– Заткнись, боров, – грозно прошептал Ниманд и рванулся к двери.

Малой щелки ему хватило, чтобы посмотреть-оценить, насколько высоко поднялось солнце и откуда ныне дует ветер. Природа тоже любить пошутить.

– Разве седоголовый дятел уже не должен стучать? Это обычно для апреля. Да и скудных трелей пестрого дендрокопуса не слышно. Так что ты там о храпе и птицах говорил?

– Да ничего. Я услышал хруст, как храп упитанного человека. Тут птицы воздух взлетели. Ну, думаю, хорошо спится.

– Лучше бы в конец спился, право-слово! В какой стороне? Ткни пальцем, где птиц видел! Живее!

Антонианец растерялся, пытаясь сориентироваться в скромном пространстве своего каменного жилища.

– Мы с рысью видели. Они прошли поляну с Дидом, – послышался голос Реми.

Следопыт подпрыгнул к постели и взглянул в глаза отроку, всем видом показывая, что желает узнать подробности.

– Дид – дуб такой, меньше половины лиги на восток. Трое мужчин. Идут, как звери.

– Отлично, отрок! Как узнал, потом спрошу, – проговорил следопыт и обратился к монаху, уже сухо и ворчливо: – Учись, боров: кратко и содержательно.

Голубые глаза мальчика задорно сияли; Ниманд, видел, как у него зашевелились руки – Реми не терпелось вступить в схватку.

– Останься здесь, пока я не вернуть. Ни слова обо мне. Из дома не выходить! Это к обоим относится. Если кто войдет, разыграйте вчерашний спектакль. Реми, не забудь о стакане и крошках! – последние указания Ниманд отдал, вылетая в дверь.

Если бы монах не знал графа, то подумал, что тот всесилен, бодр и здоров. Именно так и подумал Реми. Следопыт же о боли просто забыл, как бывает, когда что-то завлекает особенно сильно. Интерес, любопытство и страх – лучшие лекарства в лесу, излечивают все, кроме урчащего желудка.

Укрывшись за бугром, с которого вчера наблюдал, Ниманд приготавливал лук к бою. Снял пеньку, затем петлю на тетиве надел на один конец лука, заломил плечи оружия так, чтобы те проходили под коленом, а роговой конец упирался в землю с внешней стороны ступни, огибая лодыжку. Чуть согнулся, надавливая на плечи лука с необходимой силой для того, чтобы можно было нормально надеть вторую петлю. После этого Ниманд проверил натяжение тетивы, со временем, он знал, она растягивается. Следопыт приготовился стрелять воображаемой стрелой, и медленно, не разжимая пальцы, вернул тетиву в исходное положение. Оружие приготовлено.

Теперь тактика. Ниманд сполз к ручью и спрятался в шариковой лозе, изобилующей в этих местах. Мошкоры много, но это не препятствие для следопыта. Реми сказал о трех мужчинах. Об одном сразу можно сказать – неопытный юнец, но тяжелый, мускулистый, крепкий, иначе треск был бы слабый. Другой – опытный, видимо, лидер: знает тропы, умеет выживать, следовательно, убивать. Зашел с востока, с подветренной стороны. Все запахи на него. Молодец. О третьем неизвестно. Он может быть кем угодно, таким же растяпой, как первый, который птиц спугнул, или как второй – бывалый охотник. Одно Ниманд мог сказать, что вероятнее всего – это наемники. Убийца из Гильдии никогда бы с собой не взял птенца. К тому же Рыжий Таракан не принимает заказы на своих.

Следопыт знал, кому насолил. Многие братья и друзья наемников желают с ним расправиться. Но брать с собой желторотика! Никакого уважения к профессионалам! С опытными лучше – их быстрее убить – они подчиняются законам природы, ее логике. Новички больше подвержены чувствам, могут выкинуть из ряда вон выходящее. И удача, как правило, на их стороне.

А может, размышлял Ниманд, дело обернуться совсем по-иному. Как в прошлом году: Гильдия завербовала его, им нужны были новые убийцы; ему дали одну работенку имперской важности, за которую пообещали солидную сумму. Необходимо было выследить женщину и напугать ее, перебив личную охрану. Пустяковое дело, как Ниманд думал сначала. В самый ответственный момент, когда следопыт уже выходил на примеченное место, к нему подкралась Смерть – лучшая убийца в Гильдии. Он видел ее все лишь дважды, и это был второй раз. Ниманд, никогда бы не подумал, что черноволосая, ласковая и нежная девушка – окажется именитым убийцей, которого разыскивают не только в Империи Гиттов, но и в Эль’ейских Королевствах, и в Ломейской Империи, говорили даже, что летры и мидгары готовы заплатить за ее голову. Она выходит перед ним, холодная и спокойная, словно сама смерть, и говорит, что ситуация изменилась. «Конечно, изменилась! – подумал тогда Ниманд. – Одного из лучших наемников подстерегает знаменитая убийца, которую он не увидел в пяти футах от себя!» Следопыт восхитился выучкой убийц из Гильдии.

– Окружение Бартолины Випера не трогать. Новая задача: охрана этой персоны от всех наемников, что появятся близ монастыря, – таков был приказ.

Смерть исчезла также бесследно, как и появилась: ни шороха, ни тени, лишь жасминовый запах ее волос, повисший на мгновение, напоминал о ее присутствии. Затем, когда пьянящий аромат улетучился, Ниманда повергло в неописуемый страх: ему более не хотелось противостоять Гильдии Убийц. Он понял, как ему повезло. Чтобы выследить дочь регент-гроссгерцога у него ушло три недели, Смерти хватило полторы, это максимум. Он спокойно мог предположить, что убийца справилась дней за пять. Некогда он считал себя профессионалом, он себя переоценивал…

И сидя в лозе, следопыт подумал, что может и ошибаться насчет трех незнакомцев. «Впрочем, они пройдут ручей справа от меня в любом случае. Чем меньше следов оставлю я – тем больше наследят они. А следы, как говориться, открытая книга».

Вдали раздались птичьи трели. Они близко, здесь, у ручья тишину разрывало лишь журчание воды.

Не прошло и пяти минут, как показалась троица. Ниманд знал наперед: любой мало-мальски обученный охотник обойдет дом монаха. Один – если это убийца или наемник, кучей – если проводник и провожатые. Раскрывать себя следопыт пока не хотел, но больные ноги устали поддерживать тело, облаченное в кольчугу. «Это проблема приходит всегда не вовремя», – недовольно поиграл Ниманд уголками рта.

По одиноким всплескам воды, следопыт уловил нервозные шаги, словно кто-то боялся замочить ноги. Он втянул шею, чтобы лучше рассмотреть троицу – среди них была женщина в мужских одеждах. Во сне легко напутать, однако Реми говорил о крадущихся людях, идущих, как звери. Зачем Предвидению показывать людей, которые не представляют опасности? Ниманд вновь подумал об изменении планов: не убивать, а защищать.

«Ноги! Они затекли, один выстрел, рывок, удар мечом. Дальше сведет мышцы. Как не вовремя!» Следопыт вспомнил, что Реми во сне был не один: с рысью! Это важная деталь. Рысь убежала бы, заслышав рядом треск. Ниманд насторожился, прислушиваясь к тому, что заглушают женские аккуратные шаги. Рысь почувствовала незнакомый запах, шагов она не слышала – это любопытно. Кошки все любопытны. Она убежала – отрок следом. Так он увидел трех крадущихся людей. Если эти жертвы, то сейчас должно появятся два человека, и подкрадутся они слева, где солнце, ибо справа прошла жертва. Цель – женщина, самая шумная и не опытная из троих. Еще один охотник зайдет против солнца, выманивая жертву под удар. Хорошая командная работа. Следопыт, будь с ним еще два человека – так бы и поступил. Предсказуемость ошибочна.

Ниманд медленно вытащил из колчана меченую стрелу: с редким зеленым оперением и костяным наконечником (благо костей в лесу достаточно), который не блестит на солнце. Следопыт пожалел, что родился правшой. Он развернулся против солнца, потеряв «последний шанс» - дал приток свежей крови к ногам.

Охотник не заставил себя ждать – Ниманд только-только успел натянуть тетиву, скрывая лук за узким и прямым стволом лозы. Лишь сверкнул на солнце отблеск между кустов – тело наемника с шумом упало и скатилось с пригорка к ручью. В поток устремилась расползающаяся струйка крови.

Женщина, предугадал Ниманд, вскричала от ужаса, и как положено неподготовленным людям в лесу – бросилась напролом от трупа, прямо в лапы охотников. Женщины любят поступать непредсказуемо. Ее провожатые кинулись за ней. Послышались шорохи, несколько мужских стонов, пока над ручьем невдалеке от дома монаха вновь не повисло человеческое безмолвие. Природа приходила в себя. В себя же приходил и следопыт. Он сжал зубами кляп, вытянув к ручью ноги, полусогнутые в коленях, чтобы поочередно разогревать затекшие мышцы. Спиной Ниманд откинулся на стволы лозы, и раскачивался, разгоняя по телу кровь.

Вскоре следопыт вновь был на ногах. Красный лес наполнился трелями птиц, граф слышал, как жадно молодые седоголовые дятлы и их меньшие братья добывали личинок насекомых из коры деревьев. Осторожно, постоянно оглядываясь, Ниманд подкрался к трупу. На ручей пришла лисица, чуть выше по течению, испила воды и вновь убежала гонять свою жертву.

Стрела была сломана. «Это плохо, придется перевязывать оперение на другую стрелу». У наемника (в этом он уже не сомневался) следопыт забрал несколько арбалетных стрел, но у самого оружия была сломана пружина, а также специальный механизм, предохраняющий случайный выстрел. «Дорогое оружие». Ниманд стянул крепкие, почти новые сапоги, ремни, пару ножей и кисет с ломейскими талантами и гиттскими гульденами – в Мире Мертвых это добро ему не понадобиться. «Мародерство – обирание трупов для собственного обогащения, – приговаривал следопыт. – Мне нужны эти вещи для Реми. Обираю без корысти». Монеты навели его на мысль, что заказ наймиты получили в Оберхейне, который де-факто находится в руках Ломейской Империи, на самом деле – это еще свободная территория, к тому же до безумия бедная; чума – там единственная правительница. Ниманд раздел наемника и осмотрел его тело – вздутий и черных бубонов над лимфами нет. Не многие следопыты, а наймиты и подавно, знают средство от черной смерти. Обычно граф не забирал мази и зелья – все приобреталось по необходимости, но лекарство от чумы его заинтересовало. К тому же вскоре с ним пойдет отрок – ему надо показывать и рассказывать, а пока чему-нибудь научится, придется его лечить от всего, что есть в Природе. Снадобья Ниманд тоже забрал.

Собрав находки в тунику покойного, как в мешок, следопыт двинулся к остальным. Их тела обобрали. Это уже не вписывалось в картину происходящего. Женщину в шоковом состоянии или возбуждении не остановит и пропасть между скал, провожатые, в страхе за ее жизнь или за деньги, обещанные за сохранение ее жизни, мчались за ней, также все позабыв. Ни один из них не остался бы на мародерство. Реми говорил о трех наемниках, все трое убиты…

Ниманд присел рядом с одним: сапоги на ногах, лук валяется рядом, стрелы не тронуты, но все монеты исчезли. Тот в ручье не мог быть главарем – это не в правилах наймитов. Следопыт знал, он сам им был. Теперь это казалось таким далеким воспоминанием. Сколько времени он провел в кабаках, чтобы найти себе работу, сколько в лесу, сколько болот прошел в Небельсумпфе – ни счесть. Ночевал в летрийской деревне, даже выучил несколько слов на их странном языке, Добромила, знахарка, научила нескольким рецептам, хотя травы, которые она называла – он узнавал, но не выучить по-летрийски не смог. Именно эта сероглазая девушка с русыми, а на солнце пепельными, волосами приготовила мазь для ног, что согревает суставы, унимает боль и поднимает настроение. Тому виной был хмель и воспоминания о ночных ласках. Впрочем, ее черному ворону это не нравилось. Он гаркал, шумел, клевал следопыта в спину, каверзничал, тогда Добромила выносила птицу из избы, а вернувшись, извинялась, за ревнивого ворона, который лишает их человеческого влечения в сладком и удивительно умиротворяющем аромате жасмина…

Видимых ран на теле наемника Ниманд не обнаружил, что было удивительно, ощупал он подмышки – бубонов не нашел, да и волосы были здоровы.

– Я промахнулась… – раздалось над ухом.

Следопыт дернулся. Как он мог забыть ее урок! «Когда человек думает, он уязвим». Жасмин, этот запах заползает даже в воспоминания, подготавливая разум к переходу в Мир Мертвых.

– В рот ему посмотри, – кивнула головой Смерть – незабываемая знакомая.

Она - шедевр величайшего из великих скульпторов Тримирья – Самого Единого Бога! Даже ушитая мужская одежда лишь подчеркивает ее женственность, плавные бедра, изгиб талии, на которой она, по-обыкновению, держит руки, выставив вперед правое плечо, слишком остренькое для гитток. Смерть - воплощение совершенства. Впрочем, за игривым карим взглядом, черными лоснящимися под солнечными лучами волнистыми локонами, что обрамляют ее скуластое лицо, она скрывает беспощадного убийцу, которого не пронимают ни жалобы, ни мольбы. Самое страшное, что слышал Ниманд об этой безымянной для него девушке, это: «Ее жертва перед смертью вдыхает запах жасмина». Аромат витает вокруг него, забивается в ноздри, вызывая судорогу. Смерть стоит перед ним с язвительной улыбкой на белом мраморном, словно могильном, лице. Как девочка, которая выбегает в приемный зал, чтобы присутствующие оценили ее новый наряд, убийца говорит, что промахнулась. Два наемника мертвы – она, видите ли, промахнулась!

Ниманд сглотнул. Они видел ее третий раз в жизни – и каждый раз она подкрадывается к нему незаметно. Следопыт уже начал думать, что его навыки не так уж значимы, чтобы кому бы то ни было их передавать. Есть люди совершеннее его – один из таких людей стоит перед ним во всеоружии, а он, которого застали врасплох, и языком пошевелить не может. Во всем виноват запах жасмина, им надушены ее волосы.

– Ты мне напоминаешь братика. Также среди трупов сидит.

Следопыт промычал что-то нечленораздельное.

– Не бойся, не по твою душу пришла. Благодарю, что спас женщину. На этот счет еще сочтемся, – Ниманду последняя фраза не понравилась. – Думаю, ты уже определил, что они встретят на своем пути, верно?

– Верно.

– Так пойдем к брату Тозо, а то малыш Реми и ее крестом прибить решится. Только не надо думать, что я за тобой следила. Сдался ты мне.

Ниманд беспокойно молчал. Девушка глубоко вздохнула и, недовольно закатив глазки, проговорила:

– Так уж и быть, подберу для малыша лук и стрелы… и снадобья возьму… Нет, одного ножа ему хватит. Перестань молчать, это меня нервирует!

– Мне нечего сказать.

– Отнюдь. Любой человек может болтать часами, если тема разговора его устраивает… Да не бойся ты меня, обычно я убиваю людей с именами. (Niemand – Никто, нем.; реальное имя: упоминается в немецких текстах XIII века; Ниманд Буйо – Темный Никто (Buio – мрак, тьма, итл.) - прим. автора).

– Значит…

– Блестящая логика…

Возне них лежало тело Феофана, родился он в Сотштадте в результате кровосмешения гитта и ломейки. С детства его гноили сверстники за схожесть с врагами. Вырос Феофан злым и безмерно раздражительным. Его единственную любовь – Агнессу – изнасиловали и выкинули в выгребную яму. Сначала Феофан лишь искал тех, кто надругался над ней, а после, когда они были зверски растерзаны, молодой человек не смог остановиться. Он продолжал искать тех, кто мог кому-то угрожать, нанимался в охрану, несколько заказов выполнился у местных наймитов. Поступил к топотеритам, но его выгнали за пьянство и дебош. Он вновь подался к наемникам, пока не сгинул в Красном лесу Нитрии. Его ошибка, как сказала Смерть, была в том, что он предал гиттов.

Чуть поодаль от них, как объяснила убийца, находился труп Димитроса – сильного волевого человека, которого выращивали, как дерево, укрепляя ствол, чтобы рос строго вертикально. На его родине – Афинасии – всех детей готовили лишь к войне – закаляли и тело и характер. Удивительно, как меняет людей вера в Единого Бога. Богиня Афина никогда бы не допустила того, чтобы один из ее последователей стал наемником. Холодный и расчетливый, Димитрос хотел лишь разбогатеть, как соплеменники. Сколько людей сгинуло в богатстве или стремлении к нему. Он - не исключение. Димитрос не боялся смерти – в этом его ошибка.

Ниманд убил великого наемника - Афанасия. Смерть не могла сдержаться, чтобы воздать ему почести. Это единственный убийца, который за свои дела получил почетное звание Гражданина Ремуса – столицы Ломейской Империи. Смерть гордилась им, ставила его в пример за свою отвагу и опыт, а главное, за его неизменную цель. С ней он шел по жизни – от самого крещения: убивать во имя величия государства. В Империи Гиттов никогда будет официально разрешена работа наемных убийц. Даже Гильдии юридически не существует. Афанасия, когда он был всего лишь Боримудром, сыном летрийского князя Мирослава, похитили ломеи и обратили в Единоверие, обучали языкам и грамоте – не каждый убийца сможет этим похвастать. Из него пытались сделать стратига приграничной крепости, но Афанасий по-летрийски любил волю и свободу. Ему предоставили такую возможность – он принес величие Ломейской Империи. Гражданин Ремуса лежит в гиттском ручье, где-то между Красным лесом и пустыней Мертвых. Из него никогда бы не получилось ни стратига, ни стратега.

– А если ты думаешь, что пришла пора узнать мое имя, – заканчивала рассказ Смерть, когда они подходили к дому брата Тозо, – то я хочу тебя огорчить. Пара дел во имя Империи Гиттов, на благо Гильдии еще не значит, что Рыжий Таракан даст позволение узнать мое имя. Оно всегда остается в обществе. У смерти не может быть имен. Когда я работаю, меня зовут Смерть.