Рыцари ордена Храма

«Мы обращаемся, в первую очередь ко всем тем, кто скрыто отвергает собственную волю и желает с чистым сердцем служить Царю небесному, как рыцарь, и желает с усердием нести вечно благородное оружие послушания. Этим мы увещиваем вас, кто доныне вел жизнь светских рыцарей, для которых закон Иисуса Христа не был основанием, последовать за теми, кого господь избрал из народов, обреченных на вечные муки, и кому он повелел в великой милости своей защищать Святую Церковь и спешить присоединиться к ним навеки.

Вы, кто отвергает свою волю, и вы, другие, кто служит Царю небесному конно и оружно установленный срок ради спасения своей души, старайтесь везде с чистым желанием служить заутрени и всю службу, согласно канону и обычаям законных правителей Святого города Иерусалима. О вы, преподобные братья, Бог также и с вами, если вы обещаете презреть этот бренный мир в вечной любви Господней и отринуть искушения вашего тела, утоляя голод свой божественной пищей, а жажду свою - заповедями Господа нашего; в конце избранной службы никто да не устрашится идти в битву, если он отныне носит тонзуру.

Ради нашего спасения и распространения истинной веры, они не перестают жертвовать Господу свои души, и их жертва принимается».

***

Робер медленно и осторожно ступал по мягкой траве. Пригибаясь, что бы не тревожить покой массивных веток, сплошь укутанных листвой, он пробирался к выглядывающему из-за строя деревьев каменному зданию. С каждым шагом необъяснимое волнение пробуждалось в его душе, удары сердца стали отдаваться легкими уколами в груди, он остановился и огляделся. Таинственная тишина воцарилась вокруг. Робер пристально вглядывался в прохладную чащу, но среди кустов и широких ветвей не было ни души. Усмирив разбушевавшиеся воображение, он, все же, достал из-за пояса изогнутый кинжал, и пошел дальше. Остановившись около поваленных ворот, Робер окинул взглядом все строение: почти развалившиеся стены, из серого, местами заросшего мхом камня, ржавый крест на опутанном ветвями куполе, почти стертые узоры на окнах - все это выглядело мрачно и таинственно. Непонятная сила тянула внутрь.

Переступив через поваленные ворота, Робер оказался в темном помещении, и пошел мимо рядов разрушенных скамеек. Осторожно ступая по обломкам, он медленно приближался к потрескавшимся статуям архангелов, стоявших, почему-то, на месте портала. Убрав кинжал, он опустился на колено, что бы прочесть молитву, но как только его губы дрогнули, что бы освободить слово, ослепительный свет наполнил все помещение. Робер зажмурился и закрыл лицо руками, но свет пронизывал насквозь. Ему казалось, что все вокруг, даже он сам, превращается в лучи ослепительного сияния. Он встал и попятился.

- Имей мужество принять страдания. Не сомневайся, ибо сомнение - есть путь к слабости. Твоя вера защитит тебя. Имей мужество принять страдания во имя веры. - Словно удары молота сотрясали эти слова упавшего на колени Робера. Трубный голос заполнил все вокруг, от его мощи дрожали стены, казалось, он исходит отовсюду.

Но внезапно все стихло, свет исчез, и помещение вновь погрузилось в полумрак. Робер недоуменно озирался, в его голове эхом звучали слова: «Имей мужество принять страдание». Немного постояв на коленях, он тяжело выдохнул, и хотел было подняться, но статуя архангела с копьем резко повернулась и рухнула ему на голову.

Робер вздрогнул всем телом и открыл глаза. Дикие удары сердца разрывали грудь, на которую, казалось, был надет стальной обруч; холодные капли выступили на висках и медленно поползли к подбородку; потерянный взгляд шарил по углам - в голове еще были живы образы недавнего сновидения.

- Пора, добрый брат, - мягкий голос брата-капеллана отвлек Робера от волнующих размышлений.

- Да, сир, - собравшись с мыслями, произнес Робер, поднялся с небольшой скамейки и направился за капелланом.

Робер де Плессье был сыном Филиппа де Плессье, легендарного командора ордена, убитого при неясных обстоятельствах: его труп был найден с перерезанным горлом в спальне своего замка. Мать Робера была найдена убитой на следующий день, но в этот раз убийца оставил в ее теле кинжал. За что они были убиты и кем, Робер так и не узнал. С раннего детства молодой Плессье воспитывался братьями ордена, и сейчас, по достижении тридцати лет, готовиться принять общество дома, о котором ему предстоит просить великого магистра.

Выйдя из небольшого помещения, Робер попал в огромную залу, где проходил капитул, склонив голову, он медленно шагал между рядами скамеек, на которых расположились все братья ордена, присутствующие на этот момент в Реймсе. Великий магистр Гийом де Роде, известный больше как Гийом Святой, стоял в центре залы; возле него стояли несколько братьев, наставлявших Робера, когда он первый раз просил общества Дома. Статный муж подошел к великому магистру, преклонил колено, и, соединив ладони, твердым голосом сказал:

- Сир, вот я перед Богом и вами, перед братьями, и прошу вас во имя любви Господней и Девы Марии ввести меня в ваше общество и под покровительство Дома, как человека, который желает быть слугой дома во веки. - В конце фразы его голос немного дрогнул: он изо всех сил пытался скрыть необузданное волнение, но волнение радостное, переходящее в восторг. Мечта детства, до сих пор казавшаяся несбыточной, дерзкой и пьянящей, сейчас обретала физическое воплощение. Молодой Робер боялся поднять глаза, ведь человека, стоящего перед собой он считал посланником Бога. Он слышал множество легенд о его силе и доблести, видел, как люди кланялись ему, когда он проходил мимо, он помнил, как ночами грезил, что однажды окажется братом и будет иметь честь говорить с ним. Теперь же все это случилось столь внезапно, столь величественным и значимым был этот миг, что Робер боялся лишний раз испытывать судьбу, совершая движения, он боялся, что в следующее мгновение откроет глаза и окажется, что он не на капитуле в честь его принятия, а в своей кровати, и что это лишь сон, но сон прекрасный, который он был готов переживать вечно.

- Добрый брат, ты просишь о великом, ибо в нашем Ордене ты видишь лишь внешнюю сторону. Ибо суть внешность то, что ты видишь у нас прекрасных коней и хорошее оружие, и хорошую пищу и питье, и красивые одежды, и кажется тебе, что легко тебе будет. Но ты не знаешь о суровых заповедях, что лежат в основе, ибо тяжело будет тебе, кто сейчас хозяин себе, стать слугой для других. Ибо вряд ли когда-нибудь еще ты будешь делать то, что хочешь: если захочешь ты пребывать в землях по эту сторону моря, пошлют тебя по другую; если ты пожелаешь спать, тебя разбудят, а если ты пожелаешь бодрствовать, тебе прикажут лечь в постель.

- Да, я готов вытерпеть все трудности ради Господа. - Задыхаясь от восторга, произнес Робер.

- Желаешь ли ты быть все дни своей жизни слугой и рабом Дома? - Голос магистра, подхваченный эхом, плавно перекатывался под сводами огромной залы, он катился по великолепным иконам, заставлял вздрагивать огоньки свечей.

- Да, если это угодно Богу, сир.

- Желаешь ли ты отречься от своей воли на всю оставшуюся жизнь, и делать то, что тебе велит твой Командор?

- Да, если это угодно Богу, сир.

- Сейчас выйди и помолись Господу нашему, чтобы он наставил тебя. - Отец Робера был хорошим его другом, и Гийом знал Робера с момента рождения, но ритуал принятия в орден был священным и он соблюдал его в точности.

Робер медленно поднялся и пошел обратно в небольшую залу, где видел волнующее сновидение. Он шел, словно в бреду. Все происходящее казалось ему невозможным, но оно происходило, и происходило с ним, а не с другими, и это наполняло его душу безграничным счастьем. В дверях его догнали слова великого магистра: «Братья, вы видите, что это достойный человек имеет великое желание быть в нашем Ордене…» он несколько раз тайно присутствовал на капитулах принятия в братья, и знал наизусть слова магистра. Опустившись на колени, Робер соединил ладони и принялся читать молитвы. Он молился пламенно, от всего сердца, он любил Господа как никогда сильно, его глаза зажмурились, а губы истово шептали святые слова.

Дверь осторожно открылась, и на пороге опять появился брат-капеллан. Робер молча поднялся и проследовал за седым, крепким человеком в белой накидке с красным крестом на левой стороне груди. Теперь он шел, что бы предстать перед магистром, и в последний раз просить общества Дома, которого жаждал всей душей, теперь он шел навстречу своей мечте.

- Сир, вот я пред Богом и вами, и братьями, и прошу вас во имя любви к Господу и Богоматери ввести меня в ваше общество и под защиту Дома, духовную и мирскую, как того, кто желает быть слугой и рабом Дома всю оставшуюся жизнь. - Отчеканил Робер и поднял взгляд на великого магистра.

- Хорошо ли ты подумал, добрый брат, что ты хочешь быть слугой и рабом Ордена и оставить свою волю, и исполнять волю других? Желаешь ли ты перенести все трудности, что установлены в Доме, и выполнять все приказы, которые тебе будут давать?

- Да, сир, если это угодно Богу.

- Добрые господа, встаньте и помолитесь Господу нашему и Деве Марии, чтобы он преуспел в этом. - Сидящие братья шумно встали и принялись молиться, наполнив бесконечную залу завораживающим шепотом.

Робер ждал того самого мгновения, когда он сможет встать, но встать уже братом Ордена Храма. Все остальные клятвы он приносил в ожидании лишь этого мига и, наконец, он настал.

- Мы, именем Господа и Святой Девы Марии и именем нашего святого отца, и всех братьев Храма, вводим тебя во все блага Дома, что были от начала и будут сотворяться до конца, и тебя, и твоего отца, и мать, и всех из твоего рода, кого ты хотел бы видеть в Доме. И ты также вводишь нас во все блага, что ты свершил и свершишь. И мы обещаем тебе хлеб и воду, и бедную одежду Дома, и много боли и страданий. - Сказав это, великий магистр положил ему на плечи белый плащ и завязал, затем он поднял Робера с колен и поцеловал его в губы. Следом за магистром Робера поцеловали капеллан и братья, принимавшие его в орден.

Слеза великого счастья скользнула по щеке молодого рыцаря, его душа изо всех сил рвалась наружу. Ему казалось, что если он сейчас не закричит, то лишиться чувств, но страх убить столь хрупкое и великое мгновение наделил его волей, и он, соединив ладони, молился вместе с остальными братьями.

Твердой походкой зал Реймского собора, принадлежащего Ордену Рыцарей Храма, покидал молодой брат-рыцарь, рослый муж могучего сложения - Робер де Плессье, который впоследствии будет известен как Робер Великий. Сейчас этот муж наслаждался моментами счастья, упиваясь ими, словно предчувствуя, что они продлятся столь недолго.

***

Гийом Святой, по обыкновению своему, прибывал в небольшой часовне, недалеко от громадного собора. Опустившись на колено, он, словно статуя, стоял перед скромным алтарем и, не сводя взгляда с распятия на стене, молился. Дрожащие огоньки плавили желтоватый воск тонких свечей, расставленных под распятием; под мерный шепот седовласого гиганта тысячи пылинок безмятежно плавали в толстых лучах света, пробивавшегося сквозь узорчатое стекло небольшого окна. Спокойствие и уединение царили в этой скромной обители небесного отца. Два брата, сидевших снаружи, трепетно оберегали смиренное одиночество великого магистра, укреплявшего свою веру в беседе с Богом.

Внезапно тишину часовни нарушили негромкие голоса, возникшие снаружи, совсем близко. Через мгновение дверь тихо скрипнула, и в помещение вошел человек, закутанный в серый плащ. Его голова и лицо были скрыты глубоким капюшоном. Он сделал несколько неуверенных шагов в направлении великого магистра, затем, откашлявшись, заговорил:

- Мессир Гийом де Роде, прошу простить мне то, что отвлекаю вас от мольбы Господу нашему, но сложившиеся обстоятельства не оставляют мне иного пути. - Он снял капюшон и загадочно взглянул на распятие.

- Ваше величество, я всегда к услугам Франции и к вашим. - Гийом узнал голос короля, он выпрямился во весь рост и повернулся к гостю.

Огромные мускулы, подобно валунам, перекатывались под белой накидкой, великий магистр окинул Филиппа спокойным взглядом, поклонился и пригласил его сесть на небольшую скамью, растянувшуюся вдоль стены.

- Благодарю вас, - Филипп вежливо поклонился и подошел к скамье. Впервые в истории король спрашивал разрешения у подданного, чтобы заговорить. - Я прибыл в Реймс инкогнито, чтобы не привлекать лишнего внимания к ситуации, помощи в решении коей, я великодушно прошу у Ордена.

- Орден к вашим услугам, ваше величество. Осмелюсь предположить, что речь пойдет о событиях в Англии, последствия коих распространили угрозу по нашей родине. - Гийом сделал длинный шаг и остановился в метре от короля, поставив перед собой «Мощь Господа» - огромный боевой молот, украшенный надписью гласившей: «Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому власть дам над язычниками, и будет пасти их жезлом железным, и как сосуды глиняные они сокрушатся». Опершись на великолепное оружие, он пристально всматривался в глаза Филиппа, как бы желая сквозь них заглянуть к нему в душу.

- Да вы правы, магистр, я прибыл просить защиты ордена для Парижа, к стенам которого двигаются полчища еретиков, ведомых демонами, наводнившими Францию. Двумя днями из Лиона прибыл гонец с ужасной вестью - город захвачен и уничтожен воинами, неуязвимыми для простого оружия; из деревни, недалеко от Санса, крестьянин сказал, что город сожжен и сам Дьявол испепелил его жителей дыханием ада. Беда приходит отовсюду, и нет надежды на спасение, на милость Господа лишь уповаем. - Филипп говорил тихим голосом, полным горечи и страха.

Закончив фразу, он посмотрел на Гийома, но тут же опустил глаза, и стал беспорядочно шарить взглядом по каменному полу. Сейчас, сидя в сером пыльном плаще на церковной скамье перед седым гигантом в белых одеждах, он был больше похож на нищего, нежели на короля Франции.

- Господь посылает нам кару за наши грехи, но мы примем её, и будем тверды. Огнем и мечом мы очистим земли Франции от язычников, именем Господа мы низвергнем демонов обратно в бездну. Господь с нами.

- Аминь. - Слова великого магистра на мгновение вернули уверенность в сердце короля, вера воспылала в его душе с новой силой, он соединил ладони и прочел молитву.

- Но визит вашего величества должен остаться в тайне, - начал Гийом, окончив молитву, - возвращайтесь в Париж, милорд, и готовьтесь защищать город любой ценой. Я дам вам в сопровождение нескольких рыцарей, они присоединятся к вашей свите около городских ворот. Отправляйтесь немедленно, милорд, у нас меньше времени, чем я предполагал. - Лицо великого магистра помрачнело. Он выглядел так, будто знает намного больше, чем должен.

Филипп заметил странное выражение лица магистра, но спорить не решился. Ведь сейчас этот рыцарь, как он думал, был единственной надеждой всего королевства. Он накинул капюшон и вышел из часовни.

Как и обещал Гийом Святой, отряд из девяти полностью вооруженных рыцарей примкнул к скромной свите Французского короля. Филипп покидал Реймс с тяжелым осадком: смятение, робость и стыд, объединившись, довлели над ним, погружая в разрушительное состояние осознания собственной слабости. Король выглядел так, будто недавно был на суде, где защищал собственную жизнь и проиграл. Общение с богоподобным магистром истощило все его душевные силы. Хоть слова Гийома и подарили надежду, но тяжести с души она не снимала. Почти всю дорогу Филипп терзал себя воспоминаниями этой беседы. Ему казалось, что в этой небольшой часовне он разговаривал и просил помощи у самого Бога. Хоть чувства владыки были противоречивы, одно он понял ясно: коль он, Филипп, - король Франции, Богом помазан на царствие, то великий магистр небесным отцом помазан на величие.

Разумеется, король решил оставить подробности беседы под покровом тайны, но по прибытии в Париж объявил: «Орден с честью выполнит свой священный долг, нам же будет разумно приготовить город к обороне, и приступить немедленно».

***

- Вот так! Смелее, не опускай голову! Бей! Теперь защита, отступай и в сторону, уклон, потом выпад! - Робер, вооруженный деревянным мечом, учил боевому искусству своего двенадцатилетнего сына Филиппа, названного в честь деда.

- Но отец, ты слишком силен, твои руки, словно из камня! Я не могу тебя обезоружить или пробить твою защиту! - Молодой Филипп резво прыгал вокруг отца, словно гном, и пытался уязвить его деревянной копией короткого меча.

Не смотря на столь юный возраст будущий брат-рыцарь обладал крепким сложением, которому позавидовал бы любой из щеголей. В отпрыске Робера отчетливо чувствовалась стать отца. Стиснув зубы, он утер лоб небольшой тряпкой, заткнул ее за пояс и пошел в атаку.

- Вот! Великолепно! Сильнее, руби сплеча! - Голосом, полным отцовского счастья и гордости восклицал Плессье, ловко парируя стремительные выпады сына.

- Отразив очередной выпад, Робер атаковал навстречу, нарочно замедлив удар, что позволило сыну нырнуть под руку и полоснуть его по ребрам и под колено. Громко вскрикнув, он выронил меч и упал на колени, изобразив гримасу страдания.

- Отец, ты в порядке? - Филипп бросился к стенающему родителю. Как только он приблизился достаточно близко, Робер резко схватил его за запястье, крутанул в сторону, свободной рукой выхватил меч и упер его острие в ямочку между костями ключицы.

- Ты побежден, достопочтенный воин, - широко улыбнувшись, объявил Робер, отпустив руку сына.

- Но это подло, отец! - Филипп раздраженно стукнул по мечу, фыркнул и отвернулся. - Не ты ли учил меня, что честь рыцаря - это святыня, которую надлежит оберегать даже ценой жизни!?

- Ты справедлив, Филипп. Да я воспользовался хитростью, но мы бились с тобой лицом к лицу и я был безоружен. Запомни, мой мальчик, что враг твой повержен только тогда, когда сердце его совершит последний удар и замрет навсегда. Хитрость имеет множество лиц, и далеко не все воины, с которыми тебе предстоит столкнуться, высоко ценят честь. Ты должен был добить меня, и только потом поинтересоваться все ли в порядке.

- Но ведь ты и так получил смертельные раны, зачем добивать раненного и безоружного противника?

- Ты благороден, но благородство не должно противоречить разуму. Возьми меч, я покажу, как это делается.

- Не покалечь отца, маленький воин! - Глядя, как Филипп в очередной раз обрушивает меч на шею отца, произнесла появившаяся во дворе супруга Робера.

- Нет, матушка, он заслужил смерти! - звонко прокричал мальчик. Его глаза сияли огнем детского задора и азарта.

- Чем же так сильно провинился мой грозный рыцарь, что заслужил столь незавидную участь?

- Наш сын рыцарь и его доблесть не оставляет ему иного выбора, кроме как казнить обманщика и труса. - Язвительно заметил Робер, получая смертельные раны.

- Уж не ты ли этот трус?

- Именно, моя прекрасная Бланка! - Ловким движением Робер обезоружил сына, схватил под руки, и поставил перед матерью. - Все, бери сестру, и идите умываться.

Бланка опустила на землю пятилетнюю Марию, потрепала волосы Филиппа, затем слегка шлепнула его по спине. Протянув мужу кусок материи, она насторожилась и заглянула ему в глаза. Бланка успела полностью изучить супруга за годы жизни, и даже усердно скрываемые под маской веселья переживания не могли ускользнуть от ее чуткого взгляда.

- Что тебя тревожит, Робер? - прошептала Бланка, обхватив каменные плечи мужа.

- У нашего сына тяжелые удары! - ответил Робер, потирая шею.

- Не лги. Я прекрасно вижу, что тебя тревожит отнюдь не сила нашего сына. - Бланка не оставила мужу ни одного шанса выкрутится: она положила ладони ему на щеки, прислонила лоб к его губам и прошептала: - молю, Робер скажи, что тревожит тебя. После того, как ты вернулся с капитула, твой взор стал мрачным, слова холодными, объясни, что происходит.

Рыцарское сердце воспылало, словно раскаленный уголь, обильно политый маслом. Робер с силой сжал ладони жены и принялся целовать ее лоб, щеки, потом губы. Он вел себя, как юнец, который собирается с духом, перед признанием в любви. Наконец он закрыл глаза и прошептал:

- Мне страшно, моя любовь. Я не могу понять, откуда пришел это страх и что является его причиной. Он появился несколько дней назад. Сначала это было просто какое-то волнение, скорее даже тревога, но постепенно это чувство поглотило меня. Самое странное, что этот страх поддается контролю. Я могу менять его, но избавится от него - невозможно.

- Успокойся, мой милый Робер, рыцарю Ордена Храма не подобает бояться неизвестности. Ты слуга Господа. Вот никогда бы не подумала, что мой великан чего-то боится! - Искренне удивилась Бланка.

Ее глаза наполнились блеском, неповторимым блеском подлинной любви. Именно эти прекрасные карие глаза навеки пленили могучего юношу, лишь только он заглянул в них. И, казалось, нет той силы, что может разрушить эти оковы.

- Ты права, моя милая, ты, как всегда права. - Робер прильнул к волнистым прядям янтарных волос и с силой вдохнул. Аромат этот, словно душистый хмель, мгновенно опьянил рыцаря. Он почувствовал, как вздрогнуло стройное тело и как изящные руки обвили его спину. Обхватив хрупкий стан, он поднял Бланку, и сделал несколько оборотов, словно исполняя танец. Казалось, что стройное тельце сломается в яростных объятьях, как сухая ветка, но именно в этих объятьях Бланка чувствовала себя счастливой.

Но минуты счастья были недолгими. Беда настигла Робера во время трапезы: появившейся в дверях молодой юноша, поклонился и объявил, что магистр собирает срочный капитул.

***

«Прекрасные сеньоры, братья, встаньте и восславьте Господа нашего, чтобы его святое милосердие было с нами.»

- Добрые братья, я собрал вас на этом капитуле, дабы объявить, что беда пришла в наши земли. - Голос Гийома Святого громыхал под сводами Реймского собора, вместившего в свои святые стены все Христово Воинство. - Мы отправляемся исполнить священный долг и отправляемся немедленно, потому, как промедление наше обернется гибелью для всего сущего. Должен предупредить вас, что враги наши, на сей раз, не люди, отвергшие Господа, а сам Дьявол и все адское войско. Прощайтесь с семьями, наставьте сынов, дабы они не убоялись зла, что придет, если мы проиграем, отчего упаси нас Бог. На исходе дня мы выступаем. Господь с нами братья. Готовьте души к великой битве. Я не призываю вас молиться, как велит нам устав, ибо все молитвы, что могут помочь уже сказаны, но я призываю вас быть твердыми в вере до конца! Именем Бога, мы отправляемся на войну! - Закончив говорить, Гийом осенил себя крестным знамением и направился к дверям собора. Это означало, что капитул окончен, вопреки всем правилам и обычаям.

Как только великий магистр покинул залу, братья начали расходиться. Они прибывали в замешательстве. Слова магистра не сулили ничего хорошего, да и сам Гийом выглядел излишне взволнованным. Те, кто сидел рядом, заметили, что он явно пытается что-то скрыть: говорил коротко, намерено избегая деталей, призывал не следовать уставу. Среди взволнованных братьев прибывал и новоназначенный маршал ордена - Робер де Плессье. (С назначения этого магистр начал капитул. Но внимания не уделил вовсе, будто значимость его была невелика.)

По пути до дома Робер был словно во сне. Тревога и смятение вызывали ужасные видения: ему чудилось, как огромное трехглавое чудовище пожирает братьев, как полчища рогатых, плюющихся огнем демонов наводняют города, убивают жителей, сжигают дома…

На пороге его встретила Бланка. Лишь только, взглянув в лицо мужу, она поняла все.

Робер стоял, глядя в прекрасное лицо, и не знал с чего начать. Новость была настолько неожиданной, что он до сих пор не мог поверить, что все это - правда, и каждое мгновение ждал, что проснется. Но пугающее сновидение продолжалось.

- Мы отправляемся на войну, - сухо произнес Робер, опустив глаза, - собирай припасы, я пойду готовить снаряжение. Мы выступаем в полночь.

Не сказав ни слова, Бланка исчезла за дверью.

Еще какое-то время Робер стоял, опустив взгляд в землю. Впервые в жизни Плессье испытывал подобные чувства. Словно огромный молот, обрушилась на него суть сказанного великим магистром. Он не был трусом, братья вырастили из него настоящего рыцаря, преданного и отважного, но сейчас он боялся.

Робер замер перед дверями небольшого арсенала, расположенного недалеко от конюшни. Уперев руку в сухие доски, он стоял, словно раздумывая, что может ждать его за этой дверью, и стоит ли вообще это выяснять. Но колебания не продлились долго, и тихо скрипнув, дверь плавно отворилась. В помещении было тихо и сумрачно; свет тонкими лучами пробивался сквозь щели между бревнами, пахло землей и железом. Осторожно ступая по скрипучим половицам, Плессье приблизился к деревянной конструкции, напоминавшей торс человека. На ней висела толстая кольчужная рубашка - основной доспех рыцарей Ордена. Рядом на штыре расположился полностью закрытый стальной шлем, неподалеку лежали пластины на плечи и наручи, с другой стороны - набедренные пластины и металлические башмаки.

Это снаряжение принадлежало отцу Робера. Плессье часто заходил сюда, расхаживал вокруг, придаваясь воспоминаниям и размышлениям. Для него все эти вещи имели душу, в них он чувствовал силу отца. Каждый раз, прикасаясь к холодной стали, он испытывал странное чувство восхищения, напоминавшее ему переживание детства. Момент, когда он встретил отца около ворот, закованного в сияющую броню, верхом на боевом коне. Тогда же юный Робер впервые увидел Гийома Святого. Тот ехал рядом с отцом и проезжая мимо остановился, чтобы поприветствовать мальчика. Те слова навсегда остались в памяти и в сердце Робера. В тот миг, великий магистр сказал: «Приветствую тебя молодой рыцарь. Мне приятно видеть, что в тебе соединились красота твоей матери и стать твоего отца. Я буду с радостью в сердце ожидать того мига, когда ты по праву вступишь в общество дома. Ты будешь достойным братом». Робер запомнил каждое мгновение до мельчайших подробностей. До встречи с Бланкой это был самый сладостный миг его жизни.

Сейчас молодой рыцарь прибывал в смятении. Он чувствовал стыд за свое сомнение перед лицом опасности. Ему казалось, что он оскорбляет память отца, всегда твердо следовавшему законам веры и братства, своим малодушием. Казалось, что он предает Господа, пустив в сердце страх. Плессье опустился на колено, поднес ко лбу край металлической рубашки, закрыл глаза и прошептал: «Отец, прошу тебя, научи. Научи, как избавиться от этого страха, как исцелить душу от этой язвы?» Робер испросил помощи, и отец ответил. Он ясно слышал голос, и от звука его страх отступал. Появлялись уверенность и страсть. С тела спадали ледяные оковы неуверенности. Робер возрождался.

Облачившись в толстую рубашку, Робер аккуратно снял кольчугу, заполнив тишину мягким звоном. Немного подержав перед собой, он, все же, решился ее одеть. Снял со стены щит, украшенный красным крестом, закинул его за спину, взял меч, пристегнул к поясу и вышел.

Остальные части боевого облачения так и остались пылиться. (Они использовались только для локальных столкновений, или же для сражений требующих скорости и подвижности. В длинных и опасных походах Христово Воинство использовало громоздкую пластинчатую броню, которая надежно укрывала все тело. Она давала рыцарям-братьям неоспоримое преимущество, ибо все остальные имели на вооружении лишь кольчужные рубахи разной толщины. Вместе с броней для лошадей, боевое снаряжение хранилось в арсенале ордена.)

- Береги мать и сестру, Филипп, и помни, чему я учил. - Робер сел на колено, положил руку на плечо сыну и поцеловал его в лоб.

- Да, отец. - Филипп держался мужественно. Он ясно понимал тяжесть этого момента, несмотря на юность. Глаза его словно горели, и лишь обильный поток слез смог бы потушить пламя, но неимоверные усилия и рыцарская воля не позволяли показать слабость перед отцом.

- Не волнуйся любимая, Господь с нами. Он не позволит нам потерпеть поражение и обережет вас от опасности.

- Я буду молиться за тебя, Робер. - Голос Бланки дрогнул. Несмотря на все усилия, она не смогла удержать волнение, неистово рвавшееся наружу. Блестящие струйки скользнули с уголков ее прекрасных глаз. Они плавно прокатились по щекам и сорвались с заостренного подбородка, превратившись в крупные капли.

- Не плач, Бланка, Господь с нами. Мы победим, не сомневайся. - Робер получил сокрушительный удар, его воля снова дрогнула. Множество раз, когда он покидал дом во имя Господа, еще не будучи братом ордена, Бланка смотрела на него с радостью, в ее глазах сияли счастье и гордость. Но сейчас она смотрела на него так, будто он восходил на эшафот, и она понимала, что спастись невозможно.

Молодой Рыцарь с ужасом сознавал, что в его сердце не осталось места Господу. Его мир, которому он отдает всю любовь, в котором ему хорошо, и за который он, не мгновения не колеблясь, отдал бы жизнь, мир этот состоит всего из трех человек. Все остальное - мир другой, враждебный, опасный, иногда отвратительный, но, увы, неизбежный. Робер понял это только сейчас. Именно в этот миг, когда надо было развернуться и уйти, он осознал, что эти оковы ему разорвать не удастся. Он так и стоял бы в нерешительности, молча, опустив голову, не в силах уйти и не в силах придумать ни одного оправдания, чтобы остаться.

- Тебе пора, отец. - Неожиданно произнес Филипп.

Робер взглянул на сына. Глаза мальчика блестели от слез, но в них явно читалась гордость, которую испытывает каждый ребенок, когда взрослый оправдывает его ожидания.

- Ты прав, мой мальчик. Мне пора. - Спокойно произнес Робер и глубоко вдохнул.

Он не мог позволить себе разочаровать сына нерешительностью.

Рыцарь Ордена Храма поцеловал жену, в последний раз взглянул на Марию, сложил оружие и припасы на лошадь, взял ее за кордео и направился к арсеналу ордена.

По пути он видел, как жены со слезами на глазах провожают своих мужей на внезапную войну. Видел, как люди кланяются вслед великому магистру, который шел немного впереди. Величественный, но тревожный миг. Робер чувствовал это.

Глупцы и фанатики определяют верой свои мысли и деяния, слепо исполняя то, что диктует им закон, сути которого они не понимают и не стараются понять. Мудрые же используют веру как лекарство. Единственное лекарство, способное исцелить душу. Они находят в ней спасение, черпают из нее силу. По пути к арсеналу Робер исцелял израненную душу, он употреблял веру, как никогда сильно. Он не пытался ей ничего оправдать. Он искал спасение и уверенность и находил их в ней. Он обретал Господа, и Господь обретал его.

Теперь он был готов принимать страдания во имя веры. Но он даже не подозревал, какую жертву она потребует.