Десятого числа июня месяца сего года участковый милиционер Петр Васильевич Стриженов, тридцати семи лет отроду, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, находился на своей даче в садовом обществе работников Чкаловского авиастроительного завода. Был вечер субботы. Всю неделю в городе стояла невыносимая жара. Стриженову, тучному белобрысому мужчине с лицом бледным и узким, покрытым красноватыми точками, казалось, что он не доживет до выходных. А если и доживет, то его поставят в какой-нибудь наряд по Аэропорту, и тогда он точно не сможет отдохнуть. Однако – его мрачным мыслям не суждено было сбыться. В наряд пошел кто-то другой, до выходных он дожил и теперь – резал на кухне своей маленькой дачки огурцы для салата. Огурцы были покупными. Кроме огурцов, Стриженов любил, когда в салате еще есть и помидоры. Но не магазинные или какие-нибудь таджикские, водянистые и ярко-красные, а – его, выращенные на даче – темно розовые. Однако, темно розовых пока что не было. И поэтому приходилось обходиться тем, что было.

Через некоторое время Стриженов закончил резать овощи для салата. Вышел из дома, вымыл нож в бочке. Вернулся в дом. Положил нож в кухонный шкаф. Посолил овощи. Перемешал. Подумал, что салат готов. Вздохнул. Вспомнил, что жена приедет еще только через час, а может – и позже – все будет зависеть тот того, как ходят сегодня маршрутки, и решил, что в ожидании ее – будет пить квас.

Квас же Стриженов купил еще в городе. На дачах «Чикалды» ничего не продавали, по-этому все приходилось вести из дома. Достав полутора литровую бутылку из старенького, дребезжащего холодильника неопределенной марки, он с удовольствием обнаружил, что мутный пластик ее уже покрылся мелкими капельками конденсата. Квас остыл. Прихватив сигареты, Стриженов вышел в сад и устроился на крыльце своего домика, солнце светило ему почти что в лицо.

Воздух, казалось, превратился в какую-то горячую взвесь из пыли и тополиного пуха. Несмотря на то, что поблизости никаких тополей не было, маленькие белые хлопья, слов-но легкий снег, медленно покачивались в нем, разбивая бронзовые закатные лучи на множество тонких линий. Трава и стволы сосен, еловые лапы у самой крыши домика, земля и небо казались золотистыми. Жара спала, разжала свои кольца, плотно сдавившие пригород, и теперь легкая, едва ощутимая ночная прохлада уже подбиралась к дачному поселку с востока. Волной стрекотания сверчков и пока что робкими соловьиными трелями она накрывала первые домики у самого леса, смешивая запахи высохших листьев и росы, ветра с реки и легкого дымка. Теплые доски крыльца казались живыми. Стриженов хотел было закурить, но уже раскрыв пачку «Винстона» неожиданно передумал, отложил зажигалку в сторону и отвернул крышку с бутылки. Сразу же в нос его ударил запах свежего разливного кваса, цвет которого походил на солнечные лучи – почему-то милиционеру показалось, что квас даже сам по себе излучает какое-то медовое свечение – мягкое, холодное. Но не льдистое, зимнее, а успокаивающее – такое, какое возникает, когда входишь в середине дня, горящего раскаленным асфальтом, сверкающими окнами домов и нагретыми автомобилями, в комнату, где работает кондиционер, и видишь галогеновую лампу на столе, отдающую желтым. Подобное странное сравнение сразу же вылетело из головы Стриженова, стоило ему только сделать первый глоток.

Садовое же общество работников Чкаловского авиастроительного завода тем временем жило своей жизнью. Где-то лаяла собака, в медовожелтом воздухе появились первые комары. В некоторых домиках уже зажглись окна – фонарики желтого среди темнеющих сосновых стволов. Заметно посвежело. Стриженов, опустошив полторашку и выкурив уже третью сигарету, все еще сидел на крыльце, ожидая жену и вглядываясь в тонущее в ве-черней синеве небо. Зазвонил сотовый. Стриженов ответил на звонок. Юля опаздывала и просила, чтобы он встретил ее на остановке – идти через лес одной ей не хотелось. Стриженов ответил, что встретит и выключил телефон. Несколько секунд он медлил – так, словно не хотел расставаться с порогом, летним вечером и чувством абсолютного спокойствия, которое, как он знал по опыту, тут же улетучится, стоит ему подняться на ноги, но встать все же пришлось. Стриженов потянулся. Поднял с порога «Винстон». Закрыл домик на ключ и отправился встречать жену.

Дорога, ведущая к остановке, шла под гору. Покинув пределы садового общества, Стриженов шел по ней – между молчаливыми деревьями, стараясь держаться ближе к обочине, заросшей крапивой и зацветающим шиповником. Последние солнечные лучи мелькали между стволами и казалось, что свет исчезает за горизонтом на глазах участкового милиционера – растворяется в листве и хвое. Замешкавшись на развилке, около колонки, Стриженов решил, что следует идти направо. Налево дорога вела, как он помнил, не к остановке, а к берегу. После развилки был поворот. За поворотом была сама останов-ка – металлический каркас, наспех выкрашенный в синий цвет, и мусорка. На остановке никого не было. Видимо, маршрутка еще не подошла. Стриженов решил ждать. Мимо проехала «Целика» с открытыми окнами. Проводив машину взглядом, Стриженов закурил. Сизый дым полетел в небо. Потом позвонила Юля – сказала, что подъезжает. Через пару минут на дороге показалась желтая «Газель». Подъехала к остановки, из «Газели» - вышла жена и Стриженов, забрав у нее пакеты с соком и едой, пошел в сторону дач. Мар-шрутка же, развернувшись, направилась в город, на миг моргнув в сгустившейся уже ноч-ной полутьме красными огнями фар.

На даче жена рассказала Стриженову, что встретила сегодня в городе двух старых, еще институтских, подруг. Стриженов сказал, что с ними не знаком. Жена ответила, что завтра эти подруги приедут к ним на дачу. Стриженов сказал, что – хорошо. Потом он поставил на стол салат, жена достала из белых шуршащих пакетов сок и рыбу, потом – вынула из холодильника две бутылки пива. Стриженов включил радио старенького кассетного магнитофона, стоявшего на облупившемся подоконнике, и сел за стол. Жена села напротив него, положила перед ним тарелку и принялась вытирать вилки. Милиционер же – обнаружил, что на столе – нет консервного ножа с синей пластмассовой ручкой, того, кото-рым он обычно открывал пиво, и пошел за ним на темную кухню – свет на ней включить не успели, так как сразу же прошли в спальню, которая, как часто это бывает в дачных домиках, одновременно была и столовой. Стриженов уже разглядел в темноте стеклянную литровую банку со столовыми приборами, стоявшую на столе, покрытом клеенкой, и, более того – разглядел даже синю пластиковую ручку консервного ножа-открывалки, когда кто-то еле слышно постучал в дверь.

На миг Стриженов замешкался, решая, что ему сначала сделать – открыть дверь, или же взять консервный нож, но после минутного замешательства выбрал все-таки первое. На его вопрос: «Кто?», ответа не последовало, поэтому он просто отодвинул щеколду в сторону, не опасаясь чего-либо неожиданного. Действительно, на пороге стоял его сосед по даче – Павел Сергеевич, мужчина лет пятидесяти с обвисшими седеющими усами, низко-рослый и лысоватый, в клетчатой рубашке и каких-то темных тренировочных штанах – словом, человек из разряда тех, что все лето проводят на даче. Стриженов протянул Павлу Сергеевичу руку, но тот, уклонившись, молча прошел в освещенную комнату. Удивленный подобным поведением соседа, Стриженов, все-таки взяв из банки консервный нож, так же направился в спальню:

- Юля, тут Павел Сергеевич пришел, - проговорил он, щурясь от казавшегося теперь ярким света одинокой лампочки, висевшей под выбеленным потолком, но ни Юли, ни Павла Сергеевича в комнате не было.

Стриженов подошел к столу. Первые несколько секунд он просто смотрел на два пустых стула – один его, а второй – тот, на котором сидела его жена и, как он помнил – протирала вилки. В тот момент, когда он вышел за консервным ножом. Потом – пришел со-сед. Сосед вошел в комнату, и Стриженов – вошел вслед за ним, но ни жены, ни соседа в комнате не оказалось…Участковый милиционер понял, что мысли его начинают метаться по кругу – такое с ним иногда случалось, если на работе происходили какие-то неприятности или же просто что-то не ладилось в жизни. В такие моменты Стриженов начинал думать об одном и том же – несколько раз, сам не зная, почему. Однако сейчас, видимо в силу необычайности случившегося, способ этот почему-то не давал результатов. Других выходов из комнаты не было, окна были закрыты, да и за тот короткий промежуток времени, что прошел с того момента, как сосед вошел в комнату, открыть их и выбраться на улицу не было никакой возможности. Следов борьбы тоже не было, Стриженов ничего не слышал. Милиционер даже на миг засомневался, была ли вообще на даче сегодня его же-на, однако пакеты, тарелки и стул – ясно указывали на то, что была. А потом – исчезла.

Уже на улице, как-то осторожно и опасливо покинув дом и еще раз взглянув на окна – не открыты ли? – Стриженов решил, что сейчас же пойдет к Павлу Сергеевичу – благо, ни заборов, ни оград на дачах «Чикалды» ставить на принято. К удивлению Стриженова, у домика Павла Сергеевича стояла машина – та самая «Целика», что проехала мимо остановки. Видимо, у соседа кто-то был. Дверь домика была открыта, горел свет, слышались какие-то голоса, на порог выбежал мальчик лет семи в белых шортах и красной майке, голубоглазый, но, увидев Стриженова, сразу же исчез в доме.

- Ильюшка, да не бойся ты, это ж сосед мой, - на пороге показался Павел Сергеевич все в той же рубашке и в тех же штанах, - здарова, Петь. А ко мне тут племянник с семьей приехали… Ты чего это?

Павел Сергеевич протянул руку участковому милиционеру, но тот как-то странно смот-рел на него. В этот момент даже самому Стриженову казалось, что его собственные стали стеклянными.

- Павел Сергеевич, вы Юлю не видели? – Почему то Стриженов решил, что не стоит спрашивать соседа о том, был ли он сейчас у него.

- Нет, она что, не приехала что ли еще, ты ж говорил, что на автобусе?

- Да нет, приехала, видать, вышла куда-то, - последние слова Стриженов проговорил, уже отвернувшись от соседа и шагая к своей дач.

- Не знаю, не видал…Вы это, заходите чуть потом – Сашка шашлыков привез, пожарим. Ну, или посидим просто, - Павел Сергеевич ужи скрылся в домике, и голос его потонул в детском счастливом визге.

Стриженов же решил почему-то, что сосед действительно не видел его жену. Он добрел до своей дачи, сел на порог – так же, как всего пару часов назад, тупо уставился на пустую, лежавшую у ступенек полторашку из-под кваса, достал сигарету и опять закурил. В голове его сейчас не было никаких мыслей – потому, что исчезновения людей, тем более – двух, одним из которых была его жена, а вторым – сосед, который исчез, но в то же время – был на соседней даче, происходить не могли. Точнее – могли, но у них должны были быть хотя бы какие-то причины. Если же причин у событий не было – следовательно, этих событий быть не могло. Конечно, причина причине рознь – например, какой-нибудь пьяный слесарь, ни с того ни с сего проломивший голову своему коллеге действует, на первый взгляд, делает это совершенно без причины, но причина у его действий все же есть. У моментального же исчезновения жены и соседа причины быть не могло. Не могло у этого исчезновения быть и последствий – два человека просто пропали, и что теперь? Они были, и их – нет. Точнее – нет одного человека. Другой – вот он, в окне соседского домика что-то говорит сыну племянника Сашки, но он, этот человек, не знает, что он пропал. Может быть, это был даже не этот человек, а кто-то, очень на него похожий. Но такого сходства в одежде и походке, во всей внешности быть не может. Стриженов ощутил, что его немного мутит, но не смог разобрать, то ли от кваса, то ли – от произошедшего, и затянулся сигаретой еще сильнее.

С неожиданной для самого себя решительностью Стриженов поднялся с крыльца и ре-шил все же обойти вокруг дома – для того, чтобы все таки узнать, если под окнами какие-то следы, или же таковых нет. Этим поступком он словно хотел доказать себе что-то, или же вымолить у случая некое логическое объяснение всему произошедшему. Может быть, где-то в глубине души он даже со странным ликованием полагал, что вот сейчас он увидит под окнами примятую траву, или же примятая трава окажется там по его желанию и в следствии его действий – действительно, если из закрытой комнаты могут просто так исчезнуть люди, то почему бы около дома не появиться, опять же, просто так, каким-то при-метам, объясняющим это их исчезновение? Однако, как и следовало ожидать, никакой примятой травы, сломанных веток смородины или же чего-то еще, подтверждающего движение человека, Стриженов под окнами не увидел. Зато Стриженов увидел нечто другое, но уже – в окнах, внутри дачного домика. Увидел он то, что заставило его страх, до этого лишь слабо ворочавшийся где-то глубоко, прикрытый дымкой апатии непонимания и просто – непризнания самого факта неожиданного исчезновения жены и появления, как он теперь решил, двойника Павла Сергеевича (с последующим, опять же, исчезновением этого двойника) вспыхнуть, разгореться и взорваться со страшным шумом – хриплым криком самого милиционера.

Стриженов увидел в домике самого себя. Он, Стриженов, сидел один за столом, и открывал консервным ножом с синей ручкой бутылку с пивом. Жены рядом с ним не было. Он (как видел сам Стриженов) открывало ее довольно долго – видимо, крышка была тугой и влажной, но наконец все же изловчился и откупорил бутылку, положил консервный нож на стол рядом с тарелкой и поднес пиво к кубам. И в этот миг, видимо, Стриженов, си-девший в дачном домике – увидел Стриженова, смотревшего на него из окна. Стриженов за окном не предпринимал ничего. Он просто уставился на себя самого. Он же сам – смотрел на свое лицо в темноте за оконным стеклом. И, видимо, испугался. Собственно, испугались оба Стриженова – тот, что был на улице, не знал мыслей сидевшего в его домике за столом и пившего его пиво, однако предположил, зная себя, что тот вряд ли закричит. Сам же Стриженов, стоявший на улице – в ужасе отпрянул от окна, инстинктивно выставив руки вперед, словно в надежде защититься от всего происходящего. Стриженов, сидевший за столом – поднялся со стула, и пивная бутылка выпала из его рук. Пиво растеклось по столешнице, и тогда, словно дождавшись кого-то только лишь ему понятного знака, Стриженов, стоявший за окном, с непонятным даже самому себе криком, не задумываясь о том, что его услышат соседи, побежал к двери своего дачного домика.

Возможно, ему следовало запереть дверь снаружи, позвать Павла Сергеевича с его племянником или же – кого-нибудь другого, однако, вместо этого – Стриженов просто во-рвался в спальню.

В спальне перед ним были пустой стол, лежавшая на нем бутылка, пиво из которой уже вытекло на пол, чашка с салатом, пакет сока, консервный нож , вяленая рыба, тарелки, вилки и два пустых стула. Больше, если не считать старого трюмо, кровати, двух тумбочек и лампы под потолком, еле слышно работавшего радио и коврика на полу – в комнате ни-кого и ничего не было.

Стриженов, осторожно озираясь, правда – не понятно уже, почему, подошел ближе к столу. Постояв немного, сел на свой стул и машинально – взял в руки оставшуюся бутылку с пивом. Откупоренную же своим двойником он брезгливо смахнул на пол. Бутылка упала на крашеные доски, но не разбилась, а откатилась в угол. Стриженов взял консервный нож. Сейчас ему просто хотелось пить – он уже не думал ни о чем, в тайне надеясь еще, что происходящее с ним какой-нибудь глупый розыгрыш. Страх, внезапно появившийся в нем при виде самого себя, но – другого, вроде бы успокоился. Появилось даже непонятное умиление от случившегося, точнее – от того, что все это закончилось и оста-лось позади. Он начал открывать пиво, однако темно-зеленая крышка шла как-то на удивление туго, да к тому же бутылка, простояв уже довольно долгое время в тепле, стала мок-рой и скользкой. Все же ему каким-то чудом удалось ее открыть. Стриженов посмотрел в горлышко– пены почти не было, принюхался, почему-то решив, что, может быть, все, что с ним происходит – только лишь усугубится из-за пива, но после поднес бутылку к губам и принялся жадно пить. В тот момент, когда влага уже попала в его горло, Стриженов случайно перевел взгляд со стены на окно, напротив которого сидел. И в темноте – уви-дел свое собственное лицо, с удивление смотревшее на него - бледное продолговатое пят-но на фоне черноты летней ночи.

В принципе, Стриженов знал, как будут развиваться события дальше. Он поднялся. Тот, кто был за окном – отпрянул от стекла, видимо – инстинктивно вытянув руки вперед. Однако Стриженов – не стал выпускать из пальцев пивную бутылку, а просто – поднес ее к губам и сделал еще несколько глотков. Тот, кто стоял в темноте – побежал, как решил Стриженов , к двери дома, чтобы встретиться с самим собой. Участковый же милиционер – так же решил встретить странного незнакомца, так похожего на него самого, и приготовился к встрече, вылив содержимое пивной бутылки на пол, взяв ее за горлышко и пристально уставившись в черноту кухни, на которой так никто и не зажег свет.

Однако, ожидание появления самого себя в темном проеме оказалось безрезультатным. Простояв какое-то время с бутылкой в руке, Стриженов, краем уха различая музыку из радио, осторожно двинулся по направлению к кухне. Неожиданное ему в голову пришла мысль о том, что неплохо было бы узнать, который сейчас час. Идея эта, в общем-то пустяковая в обычных обстоятельствах, теперь была сопряжена с определенной опасностью. Правда, опасностью пока что еще неясной – дело в том, что единственные часы в доме находились на все той же неосвещенной кухне. Про сотовый он почему-то совершенно за-был. Однако отсутствие каких-либо звуков, или же – признаков жизни в темноте дверного проема вселило в Стриженова пусть и робкую еще, но все же – уверенность. Итак, участковый милиционер покинул спальню с накрытым столом.

В кухне, похоже, действительно никого не было. Густой летний полумрак затопил ее, словно каюту какого-то потерпевшего кораблекрушение судна. На стене, над электрической плитой, мирно тикали часы. Выключатель же был у самой входной двери, и для того, чтобы добраться до него, Стриженова пришлось пройти через всю темноту до самого по-рога. Однако, стоило ему положить пальцы на маленькую пластиковую кнопку, как слева от него раздался какой-то звук – не то шуршание, не то скрип, словом – что-то непонятное. Такой звук мог издавать не двигающийся человек, а, скорее, какое-нибудь животное. Однако Стриженов, которому недосуг было разбираться в том, кто этот звук издал, машинально ударил в его сторону бутылкой. Просто замахнулся и с силой опустил ее в темно-ту. Бутылка явно встретилась с чем-то мягким, а после в темноте послышалось как что-то упало на деревянный пол, и за этим последовал приглушенный звон стекла. Бутылка в правой руке Стриженова стала заметно легче – видимо, разбилась из-за силы, с которой милиционер ударил. Через какое-то время трясущиеся пальцы Стриженова все же надави-ли на выключатель.

По прежнему стоя с бутылкой в руке, от которой теперь, впрочем, осталось только лишь одно горлышко с остро торчащим осколком на манер детского совка, Стриженов смотрел на пол. На полу перед ним лежало тело. Часы на стене над электроплитой показывали половину одиннадцатого. Сам факт того, что у тела не было головы совершенно, почему-то, не удивил Стриженова. Точнее, головы у тела не было больше – когда-то она у тела, определенно, была, но после удара пивной бутылкой, который пришелся именно по ней, разлетелась. Может быть – даже взорвалась. По крайней мере, в пользу взрыва странной головы говорило то, что стены кухни, урчащий холодильник, вешалка, маленький столик, словом, все вокруг, и даже – сам Стриженов, было забрызгано кровью. Рядом с разорвавшейся головой лежали осколки зеленоватого бутылочного стекла, запачканные красным. Однако, как было сказано уже выше, сам факт того, что головы у тела не было почти что не удивил Стриженова – гораздо большее впечатление на милиционера произвело само туловище. Определено, принадлежало оно ребенку в белых шортах и красной майке. Скорее всего – тому самому Ильюше, что Стриженов увидел на даче своего соседа, однако точно этого утверждать он не мог. Непонятно, каким образом ребенок смог оказаться здесь, однако появление ребенка на даче мало интересовал Стриженова, гораздо более интересным для него стало то, почему тело, лишившееся головы, все еще продолжает двигаться. Правда, движения эти были каким-то непонятными – то ли подрагивание воздуха, то ли какое-то марево заставляло мелко сокращаться конечности мертвого безголового мальчика, пальцы на руках – выгибаться совершенно противоестественно. Каза-лось, что даже живот и грудь ребенка вибрируют. Самым же удивительным было то, что все это происходило без какого-либо звука, то есть в абсолютной тишине.

Стриженов молча отступил к двери. Толкнул ее, понял, что дверь отчего-то закрыта на щеколду, с каким-то ледяным спокойствием открыл ее и, все еще сжимая в руках разби-тую пивную бутылку, перепачканный кровью, не спеша побрел прочь от своего дачного домика.

Над дачами показалась уже полная луна. Большая, круглая, отливающая одновременно и серебром, и золотом, чуть красноватая из-за поднявшейся за день в воздух пыльцы и пыли, висела она в просветах между ветвями сосен. Темные пятна кратеров и низменностей на ней дробились на более мелкие из-за тени хвои. Где-то вдалеке щебетали птицы, с дачи Павла Сергеевича доносились голоса и музыка. Стриженов же шел в сторону леса, пытаясь окровавленными, горячими еще пальцами привести в действие зажигалку. Когда же сигарета все-таки загорелась, он со странным спокойствием отметил, что чувствует не только вкус дыма, но и крови, которая, видимо, была на его лице. Проведя по губам ладонью, Стриженов осмотрелся. Теперь он стоял у самой ограды общества, пред ним в золотистой темноте виднелась металлическая ограда, несколько прутьев которой были отогну-ты – видимо, кто-то из местных жителей нашел способ покидать «Чикалду» столь неприглядным способом. Не найдя ничего лучше, Стриженов, пригнувшись и не выпуская изо рта сигарету, вышел из садового общества через дыру в заборе и оказался в лесу. Сперва перед ним был только лишь кустарник – крупные темные листья, сухо шуршавшие, когда он задевал их плечами. Потом он оказался на какой-то не то просеку, не то – просто очень ухабистую дорожку, заросшую травой. Кое-где по обочинам виднелись мелкие оранжевые цветы, хорошо различимые в полумраке. Луна осталась справа. Стриженов шел вперед. Очутившись вдали от своего домика, он почему-то начал анализировать все произошедшее в этот вечер, однако не мог припомнить, с чего все началось. Мысли как-то нехорошо спутались и походили теперь на ветви и корни окружающего его леса. Легкий теплый ветерок трепал волосы. Так, цепляясь штанами за сухие сучья и раздвигая руками заросли необычайно высокой травы, то и дело запинаясь за кочки, Стриженов вышел к реке. Река оказалась невероятно большой – другой берег, обычно хорошо различимый днем, теперь не был виден. Лунный свет превратил воду в бледно-синее, с черными переливами зеркало. Мелкая рябь бежала по волнам, волны подбирались к песчаному берегу, усыпанному кусками древесины, мусором и мелкими камушками. Влажный песок был, надо полагать, прохладен. Стриженов, обходя сосновые корни, выбросив в заросли битую бутылку, спустился к самой воде и решил умыться. Сперва он отмыл от крови руки, потом лицо, провел пятерней по волосам. Затем на всякий случай снял рубашку и, свернув, повесил ее себе на плече. Теперь к нему медленно начало приходить понимание сделанного – так, словно ка-кое-то странное, мутное эхо, в его памяти появилась картина – мертвый ребенок, лежащий на полу его дачного домика. Совершенно ясно, что в этом нет ничего хорошего. Пусть по-ка что он не может все до конца объяснить, однако, через какое-то время объяснение определенно найдется. По крайней мере – для него самого. Вопрос в другом – как он будет объяснять, что случилось, всем остальным – тем, кто найдет тело на его кухне?

Озабоченный подобными вопросами, Стриженов шел вдоль реки. На небе мерцали звезды, луна серебрилась за деревьями. Пройдя мимо домика смотрителя пляжа, мимо более-менее обихоженных мест, участковый милиционер оказался на совершенно диком участке пляжа, где и встретился с кем-то. Спуск к воде здесь был особенно крут, узловатые корни травы и молодых кустиков ив прочно впились в глинистый откос. Рогоз поднимался из воды, а кто-то – сидел на коряге, спиной к Стриженову, наблюдая, надо полагать, за рекой.

Сперва Стриженов даже принял кого-то за куст или – какой-то иной неодушевленный предмет, например – большой камень, однако, когда кто-то пошевелился, Стриженов понял, что находящийся перед ним – одушевленное существо. Или, по крайней мере - имен-но существо, а не предмет. Спина кого-то была покрыта то ли плащом, то ли робой, то ли – просто, кучей грубого тряпья, под которыми невозможно было различить даже пример-ных очертаний фигуры сидевшего на коряге. Кто-то походил на просто груду мусора, впрочем – довольно большую, даже сидя кто-то был выше Стриженова почти на голову. Участковый милиционер собрался уже было незаметно пройти мимо сидевшего, решив, что это какой-нибудь страдающий от бессонницы дачник или же бездомный, но кто-то, пошевелившись и не поворачиваясь, проговорил:

- Петь, ты погоди немножко, не уходи сейчас, - голос кого-то был странно знакомым, но только лишь через несколько секунд, еще прибывая в удивлении от того, что кто-то знает его имя, Стриженов понял, что говорил незнакомец его собственным, Стриженова, голосом, или же – голосом, до невероятности похожим на его.

Птичьи трели, казалось, стали чуть слышнее, милиционер теперь различал не только шорох волн реки, перекатывающих камни и песок, но и легкое потрескивание тлеющей сигареты. Сделав несколько шагов в сторону незнакомца, Стриженов остановился, не ре-шаясь подойти ближе и, выбросив бычок в реку, неуверенно проговорил:

- А ты кто?

Сидевший на коряге, как показалось Стриженову, неопределенно пожал плечами, по-молчал немного, а потом начал говорить. Стриженов слушал. Когда ему надоело стоять – сел, прямо на песок. Незнакомец же все рассказывал, так, словно говорил сам с собой. Не обращаясь ни к кому, он просто пересказывал все то, что происходило сегодня со Стриженовым, причем многие подробности были неизвестны самому милиционеру. Постепенно, однако, рассказ незнакомца, с того момента, как Стриженов в его рассказе – встретил кого-то неизвестного, сидевшего на коряге на берегу реки, стал сумбурен и превратился в какую-то жуткую фантазию, подобных которой участковый милиционер никогда в своей жизни не слышал. С каждым словом, сказанным незнакомцев, Стриженову становилось все неуютнее – так, словно сейчас должно было произойти что-то совсем уж неприятное. Наконец желание прервать рассказ незнакомца победило страх в душе милиционера, и тот попытался подняться:

- Слушайте, я наверное дальше пойду.

- Наверное. Только обожди секунду – я сейчас дорасскожу, вот только сяду по-другому, - и кто-то, находившийся на коряге поднялся во весь свой огромный рост для того, чтобы повернуться лицом к милиционеру.

Потемневшее небо где-то вверху, на недосягаемой высоте, покрылось барашками облаков, звезды стали реже и ярче, темнота между ними – словно усилилась и приобрела не-кую особую глубину, в пользу чего говорили фиолетовые разводы и непонятно откуда взявшиеся россыпи оранжевого и темно-синего на горизонте. Легкий туман поднимался от волн реки – больше он походил даже не на туман, а на какой-то пар, однако вокруг было не настолько холодно, чтобы испарения от нагретой за день воды конденсировались в белые густые клубы. Лес, ставший словно гуще, замер, луна куда-то исчезла и запах цветущей травы, сирени и сосновой смолы стал, кажется, гораздо сильнее. Стебли травы на откосе спуска покачивались на ветру. Стриженов краем глаза заметил позади и вокруг себя какие-то непонятные тени, одна из которых положила свою руку на его обнаженное плече. Кожа на ладони тени была грубой и твердой, точно каменной. Не то чтобы от тяжести, а по какой-то неведомой ему причине, скорее даже просто так, только лишь из возникшего почему-то в душе желания, Стриженов подниматься с песка не стал, а, напротив, встал на колени. То же самое проделали и еле различимые тени вокруг. Незнакомец же стоял уже вполоборота. Стриженов прижался к прохладному песку лицом, не в силах смотреть на стоящего перед собой. Кто-то же все продолжал говорить, однако слова его уже превратились в ушах милиционера в монотонный, слившийся воедино с шелестом волн, щебетанием ночных птиц и шорохом трав рокот, поднимавшийся до самых звезд, а может быть, и наоборот – спускавшийся с них. Милиционер не видел теперь ни теней, ни мира вокруг, а только лишь песок перед своими глазами, мелкие камушки, щепки, сухие травинки и ракушки, однако через какое-то время, решив, что ничего непредвиденного уже не случится, осторожно поднял голову для того, чтобы разглядеть стоявшего перед собой гиганта.

***

Юля, жена участкового милиционера Стриженова, приехала в дачное общество уже после полуночи – на такси, которое довезло ее до самых ворот «Чикалды» - на работе она сегодня задержалась допоздна, номер мужа не отвечал весь день – видимо, у того села батарея. На даче она увидела включенный свет, пустые комнаты, накрытый стол. В дальнем углу спальни валялась пустая бутылка, пол был залит пивом. На кухне валялись осколки стекла. Удивленная, Юля пошла к Павлу Сергеевичу, решив, что ее муж находится у со-седа. Но у Павла Сергеевича были только племянник с женой и сыном. Сосед сказал, что Петька искал ее сегодня – часов в десять. После этих слов Юля в недоумении отправилась на свою дачу и принялась снова звонить мужу на сотовый, так как ничего более действен-ного пока что придумать не могла. Но номер мужа по-прежнему молчал.