Глава тринадцатая

Савел и в самом деле коршуном налетел н Леську, едва он показалась ему на глаза, однако же не пустая корзина была тому причиной; на корзину он и вовсе не поглядел.

-Ты где шляешься, безголовая? – встретил он ее возле околицы. - А ну живо ступай до дому!

С этими словами он грубо ухватил ее за плечо и с силой толкнул в сторону Галичевой хаты.

Как бы ни опешила Леська, она не могла не заметить его побелевшего от страха лица и дрожащих рук, однако расспрашивать не посмела. Позднее оказалось, что не только один Савка – вообще все домашние были сверх меры взволнованы, а бабушка прямо с порога бросилась обнимать Леську, даже не стесняясь внезапно выступивших слез.

-Жива, кветочка моя, невредима, ничего с тобой не сталося…

Тут пришло время Леське забеспокоиться. Дело в том, что волосы ее не совсем еще высохли, особенно у корней, и, хоть она предусмотрительно покрыла голову платком, да только кто ж ее, Тэклю, знает: вдруг она и через платок нащупает да спросит, почему волосы мокрые…

Да притом еще Леська никак не могла взять в толк: сегодня ей и в самом деле грозила большая беда, но им-то откуда это известно? Однако же все стало ясно, когда Савел грозно ее упредил:

-Из деревни чтобы ни ногой, слыхала? Гайдуки по лесу рыщут. Бабы сказали.

Конечно, рыщут, кто бы сомневался! Но ведь гайдук в лесу – явление не столь уж и редкое. Отчего же именно теперь все так всполошились?

Она знала, что расспрашивать без толку: только разбранят попусту. Да притом же Леська теперь и сама корила себя, что заставила близких тревожиться.

Скрипнула калитка; на дворе послышались чьи-то быстрые шаги, а потом она услышала в сенях Янкин голос:

-Леся не вернулась?

-Да тут она давно! – успокоил его дед. – Воротилась, гулена!

-Слава тебе, Господи! – облегченно вздохнул Ясь. – А я-то ее обыскался, весь лес избегал. Ну и где ж ты была? – обратился он уже к самой Леське, входя в горницу.

-Где и все, - ответила она, не глядя на него. – По малину ходила.

-Это куда же – далеко, в те заросли? – уточнил он. – Не было тебя там, я только оттуда.

Леська не нашлась, что ему ответить. Сказать, что не дошла до зарослей, как и было на самом деле? Но тогда чем объяснить столь долгое свое отсутствие? Ведь ушла она на рассвете, а домой вернулась почти к полудню. Рассказать всю правду? Но ведь она обещала Райке молчать, а если нарушит слово, то окажется в ее глазах предательницей. И она решила сама пойти в атаку, засыпав Янку градом вопросов: авось да забудет, о чем ее спрашивал.

-А с чего это ты туда побежал? И что это, в самом деле, за содом такой все подняли? Нешто прежде гайдуки по лесу не рыскали?

-Видела бы ты, сколько их понабежало – страсть! Не иначе, облаву на кого-то затеяли. Я ведь следом за тобой туда кинулся: думал – может, догоню, успею… Добрался я до малинников, а там эти поганые все рыскают, рыскают… А моей ясочки нет нигде, да, похоже, и не было. Слава Христу, что хоть гайдуки ее там не нашли, это уж ясно было. Хмурые они были, злые. Один на меня как уставился – так бы и сожрал, ей-Богу!

Он еще не успел оправиться от пережитого волнения, поминутно прерывался, переводил дыхание, и Леське стало ужасно стыдно, что ее дорогой Ясь по ее милости едва не довел себя до приступа.

Но тут ее, сам того не желая, выручил Савка. Он, оказывается, был до крайности поражен тем, что услышал.

-Да ты что! – всплеснул он руками. – В самом деле туда бегал? Да как же это ты… догадался?

-Сердце подсказало, - вздохнул Горюнец.

-А другие ведь тоже нынче по малину ходили, - вспомнила Леська.

-Да они все скоро воротились – гайдуков спужались тех самых, - пояснил Горюнец. – Двое так даже почти до нашего села добрались, Митрась с Андрейкой видали. Сижу я, разумеете ли, на завалинке, серп точу – завтра ведь жать идем – да вдруг Митрась мой сломя голову влетает. Что, - пытаю, - стряслось? А он мне: «Ой, дядь Вань, гайдуки в лесу!»

Они с Андрейкой, разумеете ли, шли по дороге, да топот копыт услыхали. Мой-то растерялся, да Андрейка, не будь дурень, за рукав его хвать да с дороги прочь, в кусты какие-то сшиб. Притаились они в тех кустах, а мимо них по шляху двое верховых проскакали: вот такие здоровые, рожи зверские, у седла нагайки, как у них водится, да еще и матюкались по-черному.

Леська невольно вздрогнула: несомненно, это были те самые гайдуки, которых она встретила на дороге и от которых едва успела схорониться в канаве.

-А куда они ехали? – спросила она. – К нам или от нас?

-От нас, от нас, в Островичи. То-то, как они из виду скрылись, хлопцы-то наши вскочили да и рванули назад в деревню.

Итака, те двое гайдуков, что едва не застигли Леську на дороге, проскакали дальше, а искать их на Буг приходили уже другие, которые шли, вероятно, не по дороге, а лесом, и если бы она не всполошилась и не кинулась к Бугу, то ей, возможно, ничего бы и не грозило.

А разговор между тем продолжался:

-Давно это было? – спросила Тэкля.

-Да вот утром: на рассвете ушли, а через полчаса он уж до дому примчался. А после и другие вернулись, только Леси нашей нет, и никто не знает, куда она подевалась. Хведька видел, как уходила, а после того – ровно в воду канула!

Леська про себя усмехнулась: так оно, по сути, и было.

-У меня сердце так и оборвалось, - продолжал Янка. – Ни в лесу ее не видели, ни здесь нет. Не иначе, думаю, зацапали нашу кветочку! Сам не помню, как подхватился да к тем малинникам бросился, а как добрался, так и вижу: ничего вроде бы не случилось. Гайдуки шастают, ругаются, а ее нет нигде, да и следов никаких не видать. Так где же ты была, что я тебя не встретил? – вновь потребовал он ответа.

-А я туда не дошла, - ответила Леська, видя, что другого выхода все-таки нет.

-Так отчего домой не вернулась? – грозно подступил к ней Савел.

-Заплутала… - проронила она безнадежно.

-Я вот те дам – заплутала! – все больше распалялся Савел. – По лесу гайдуки носятся, а она, извольте видеть, плутает!

-Оставь ты ее, - нежданно остановил его Горюнец. – Нашлась – и слава Богу! Жива, здорова, гайдукам не попалась – чего ж еще нужно?

Он знал, что это неправда. Да и все понимали, что заплутать Леська не могла. Она с детства знала вокруг каждый кустик, каждую травинку, а уж на пути к малинникам заплутать было и вовсе негде: почти вся дорога к ним лежала по шляху, да и после не было ни чащоб, ни трясин, и вела к ним хорошая твердая стежка, проторенная множеством ног.

Да притом он еще как-то странно поглядел на нее: то ли насмешливо, то ли, напротив, заговорщически, так что не было сомнений: уж коли он не стал допытываться при домашних – стало быть, имел для этого какие-то свои причины.

И что теперь делать – она даже не представляла. Лишь теперь она по-настоящему, до самого нутра ощутила, в какую опасную переделку вляпалась. Яроська, несомненно, в бешенстве, что его лишили очередной забавы, прямо тебе из-под носа увели. Совершенно ясно, что этого дела он так не оставит и сделает все для того, чтобы разыскать дерзкую ослушницу, а руки у него длинные, да и мозгами он не обделен, иначе где бы ему с таким имением управиться! Нелегко, ой нелегко будет его обвести!

Привычно собирая на стол, Леська пыталась собраться с мыслями. Ясно, что идти нужно в ту сторону, где их не ждут. А где их не ждут?

Ответ был очевиден: везде. Куда бы они ни сунулись – везде их могут ждать. А уходить Райке нужно немедленно, нынешней же ночью, ибо завтра в поле выйдут жнеи и легко ее обнаружат. В то же время, наивно думать, что к ночи погоня угомонится и пойдет спать. Напротив, к ночи надзор даже усилится: ведь и беглые обычно днем где-нибудь отсиживаются, а по лесу пробираются ночами. Дорога, несомненно, будет под прицелом, да и в лесу этих нелюдей будет немало.

Ну, а Буг? – внезапно осенило ее. Что ж, за, Бугом, видимо, тоже будут наблюдать, этот путь тоже отнюдь небезопасен, однако на всех других девушки попадутся почти наверняка, а тут все-таки есть какая-то надежда уйти. Если, скажем, на лодке пересечь реку и плыть, держась противоположного берега…

И в Леськиной отчаянной голове понемногу начали складываться пусть и туманные, но, по-видимому, верные планы.

Увезти по Бугу, конечно, неплохо, да только вот куда увезти и на чем? Значит, надо брать у кого-нибудь лодку, лучше всего у того же Яся. Однако лодку не возьмешь так, чтобы об этом не стало известно. Весла никто не оставляет на берегу, где лежат перевернутые лодки, их уносят с собой в хату. Если же попросить их у Яся… Конечно, он ни в чем не в силах отказать своей кветочке, но совершенно ясно, что здесь не тот случай. Он тут же вцепится в нее, ровно клещами и начнет допытываться, зачем это ей понадобились весла… А он уже и так что-то подозревает.

Ну, хорошо, лодку пока оставим. Самое время подумать, куда везти Райку.

Ей вдруг вспомнилась темная хатка, запах дым, жилистая ловкая женщин у печи. Вспомнились жесткие доски полатей, огнем горящие рубцы на спине и случайно услышанный разговор, где хозяева укоряли Савку, что он не жалостлив к беглым, которым не посчастливилось, как ему, родиться вольными. Память услужливо подобрала все, что она знала об этих людях. Живут они на отшибе? Кругом болота – посуху никак не подобраться... Они, как и длымчане, всегда помогают беглым… Они одиноки – дочь недавно вышла замуж… Люди навещают их редко… При всей своей сдержанности они добры и сердобольны… добираться до них вверх по Бугу, насколько она помнит, часа три.

За хохлов, пожалуй, можно быть спокойной: они приютят беглянку, хотя бы на время. Оставалось решить два вопроса: где добыть лодку и как избежать облавы. Причем, если с первым вопросом еще можно было как-то разобраться, то второй представлялся ей просто неразрешимым. Одна четырнадцатилетняя девчонка – против трех десятков опытных головорезов, которые будут караулить на всех путях и дорогах.

Леська наморщила лоб, соображая, как бы она сама вела себя на их месте. Что бы она в первую очередь взяла под наблюдение? Дорогу? Да, пожалуй, стоило бы – на всякий случай. Потому что наивно всерьез рассчитывать, что хоть один уважающий себя беглец открыто пойдет по дороге, где его могут увидеть жук и жаба. Да, но с другой стороны, Райка ведь все-таки побежала именно по дороге! А Ярослав-то, видимо, Райку все-таки лучше знает, чем она, Леська.

Итак, оставим в покое дорогу. В сторону Мертвой зыби они едва ли сунутся, это уж совсем без толку: если беглеца какой черт туда и занесет, то он почти наверняка утонет, а тащиться туда его искать не только бесполезно, а прямо-таки опасно.

Река? Леська задумалась. Если уж ей Буг пришел на ум, то глупо надеяться, что Ярославу не придет. К тому же он явно догадывается, что девушка отправилась вниз по Бугу в сторону Длыми (идти в другую сторону ей также не было смысла: неизбежно упрешься в болота), ибо по берегу реки – самый безопасный путь. Так что она сама ни в коем разе не оставила бы Буг без внимания.

И похоже, у них совсем не остается выхода.

Но Леське явно не хватало жизненного опыта, она и сама это признавала. А Ярослава она знала лишь понаслышке, и ей все-таки трудно было предвидеть, что может и чего не может прийти в голову этому молодому господину. Волей-неволей приходилось рассчитывать на самое худшее, но тогда их положение становилось настолько безнадежным, что Леська впадала в отчаяние.

Безусловно, ей стоило посоветоваться с умным, опытным человеком, да еще так, чтобы сам он ничего не заподозрил. Похоже, все-таки придется иметь дело с Янкой, а это, пожалуй, будет потруднее, чем с молодым Островским, поскольку тот ее не знает, просто не имеет понятия, что живет на свете такая вот шалая сумасбродка, что как раз готовится подложить ему такую хорошенькую маленькую свинку, а этот видит ее насквозь, словно просвечивает.

Ну да ничего, не робей, Аленка-зеленка! Бог не выдаст, Янка не съест.

Нельзя сказать, что ей повезло: Яся она застала мрачным, подавленным, и притом не успевшим прийти в себя после недавней тревоги – кстати, за нее, за Леську. К тому же она заметила, что весла хоть и стоят в сенях, но так заставлены разными лопатами и мотыгами, что без шума их никак не достать.

Заслышав легкий шорох ее шагов, Янка обернулся, и лицо его показалось ей одновременно усталым и напряженным, а взгляд ясных глаз был измученным, немного укоряющим, но не сердитым.

-Ты на меня не сердишься, Ясю? – робко спросила она.

-Да надо бы, - отозвался он слегка ворчливо. – Как же напугала ты всех!

-Так не нарочно же, - ответила она кротко. – Я же не знала…

Конечно же, она знала, что от ее опущенных ресниц и нежного голоса у Янки тут же растает вся обида, даже если бы та еще и оставалась. И, убедившись, что он нисколечко на нее больше не сердится, хитрая девчонка перешла прямо к делу.

-Ясю, - спросила она. – А ты сам-то не знаешь, с чего это они так лес-то заполонили?

-А тебе бабы не сказали разве? – удивился Ясь. – Они уж полсела оповестили!

-Нет, я не слыхала. Да я и не говорила еще ни с кем.

-Так, ты бы к Хадосье, что ли, сбегала, она лучше знает.

Оказалось, что тетка Хадосья встретила на дороге шляхтянку Крысю из Кржебульского застянка, которая всегда все знала, и та ей тут же поведала, что из Островичей сбежала девка Райка, личная прислуга молодой пани, и Яроська теперь не на шутку залютовал. А пуще всего он лютует, что девчонка та в Островичах новенькая, и он ее еще не успел – как бы это поприличнее выразиться? Не успел, одним словом, лапу на нее наложить.

-Скверное дело, Лесю, - вздохнул напоследок сей мудрый и опытный человек. – Боюсь, не сносить теперь головы той девчине. Словят они ее, что ту перепелку в сети!

-Ну, а может, еще обойдется? – невольно вырвалось у Леськи. – Может, доберется-таки до нас?

-Да ну, где ей добраться! – махнул рукой Горюнец. – До сих пор ведь не добралась, а теперь в лесу Яроськины гайдуки повсюду.

И вдруг спохватился, встрепенулся, грозно поглядел на свою ясочку:

-Ты смотри, сама-то не вздумай в лес сунуться! А то знаю я тебя! И девку не выручишь, и сама попусту пропадешь.

-Да я и не сунусь, что ты! – торопливо заверила Леська и, словно утопающий, схватилась за последнюю соломинку:

-Ну, может, по берегу выберется, а?

-Вот-вот, на берегу-то они ее и поджидают! Ты что же думаешь, одна ты умная, а другие все – дурни дубовые?

-Жалко мне ее, - смиряясь, вздохнула Леська.

-Да и мне жалко, только что мы тут можем поделать?

Итак, надеяться больше не на что: реку стерегут, тишком по ней не проскочишь. И весел не достать… А впрочем, перун с теми веслами, можно бы, в общем, обойтись и шестом, но так будет еще опаснее.

И тут вспомнилось ей, с каким неописуемо икающим воплем улепетывал от них какой-то окосевший от страха Матька, едва увидев, как всплыли в камышах облепленные тиной головы, и закралась к ней в голову нахальная и уж совсем безрассудная мысль: напугать тех гайдуков до самых печенок, чтоб навек забыли, как по лесам шляться да хороших девчат обижать! Чего они там боятся? Нечистой силы? Ну что ж, прекрасно! Будет им нечистая сила!

Леськина задумка состояла в том, чтобы увести-таки потихоньку Янкину лодку, затолкать Райку на самое дно (лодка большая – поместится), а самой нарядиться русалкой, взять в руки шест и, в одной длинной белой рубахе, с распущенными волосами и в венке из руты, неторопливо и величаво двинуться вверх по Бугу. И хотя плыть придется в опасной близости к берегу, гайдуки, если даже и не бросятся прочь с криком «Сгинь, нечистая!», то, по крайней мере, близко сунуться не посмеют. Притом, если дело выгорит, Леська на один бой убьет двух зайцев: выручит беглянку и заставит обитателей того волчьего логова еще более опасаться этого проклятого места.

Пожалуй, даже и к лучшему, что весел не нашлось: ведь довольно трудно представить себе русалку, сидящую на веслах. А шест, напротив, очень подходит. Нет, кажется, она все-таки неплохо придумала. А самое главное, он была уверен, что разыгранное ею представление никак не свяжется у преследователей с Райкиным побегом: слишком уж отличались они между собой. Рядом с белокурой, белокожей, кроткой служанкой пани Гражины темнобровая и темноокая длымчанка с ее золотисто-медным загаром и затаенным огнем в глубине туманных очей казалась созданием поистине языческим. Ростом она была чуть ниже Райки, но благодаря длинным ногам, тонкой талии и удлиненным пропорциям могла показаться выше своего роста. Зато уж густые, насыщенно-каштановые Леськины волосы были просто на зависть многим девицам; очень пышные, вдвое длиннее Райкиных, они закрывали всю спину.

Ну, рост, положим, с берега им ночью не разглядеть, оттенок кожи – тем паче, а вот цвет и длина волос – дело другое, тут уж никому не придет в голову их спутать. Не говоря уж о том, что, поди, все Островичи знают, что Райка не сумеет даже весла в руках удержать, в то время как Леська гребет и правит шестом как истинная дочь лесов.

Дома она решила все же проверить: а как это все будет смотреться со стороны?

Распустила волосы и наклонила лицо над кадкой с водой.

Своим отражением она осталась недовольна.

«Нет, плохо», - подумалось ей.

Не само лицо, конечно, плохо – так она уж давно о себе не думала. Да только слишком по-живому смотрится этот теплый загар округлых девичьих щек. Да и не разглядеть будет с берега – размытое пятно вместо лица; могут даже и не поверить, что это плывет русалка – просто девчонка в одной рубахе и с шестом.

Нет, пожалуй, все-таки нужно набелить лицо, чтобы оно светилось во тьме.

Но тут вмешалась Тэкля, с улыбкой наблюдавшая, как ее любезная внучка вертится над бадейкой.

-Ну, хороша, хороша, налюбовалась, накрасовалась – пора и честь знать!

Леська никак не могла дождаться час, когда все улягутся и угомонятся, а потом еще долго лежала, отвернувшись к стене, чтобы никто не видел ее открытых глаз. Савка заснул сразу же, но старики еще долго возились и охали. Девчонка терпеливо ждала, стиснув зубы и с досады сжимая кулаки.

Наконец все уснули. Тогда она неслышно поднялась, ступила босыми ногами на белые половицы, моля Бога, чтобы ни одна не скрипнула. У нее все уже было предусмотрено и все готово. Под одеяло она затолкала ворох тряпок, которые тайком принесла из клети еще с вечера, и выпустил из-под него на подушку косу, тогда же сплетенную из пакли: если кто проснется – пусть думают, что она накрылась с головой.

Покончив с этим, Леська бесшумно, словно тень или призрак, скользнула из горницы в сени, а оттуда – во двор. Все, что требовалось, у нее было уже приготовлено – лежало под кустом смородины: аккуратно сложенная белая сорочка, сплетенный с вечера венок из руты, завернутые в тряпицу прикрасы – мелок, уголек, сочная ягода малины, которую она страшно боялась раздавить, а также кое-какая провизия: несколько картошин в шершавой кожуре, пара крепеньких огурчиков, печеное яичко и маленький жбан с малиновым квасом, завязанный тряпочкой. Здесь же лежали ее серая свитка и темный платок, а у самого тына – гибкий березовый шест длиной около восьми аршин.

Ночь была ясная, лунная; в разлитом голубом свете яркого месяца можно было разглядеть каждый камешек, каждую былинку. Как мерцают, наверно, жемчужные росы на травах, как светятся под луной тихие речные воды… Но пока она видела, лишь как подрагивает бликами вода в темной бочке.

Старательно выбелив мелом лицо, девушка заглянула в эту самую зыбкую воду и улыбнулась, вполне собой довольная: из воды на нее глянуло какое-то совершенно неведомое создание, что, несомненно, явилось из дивного подводного царства – создание с мертвенно-бледным призрачным ликом, голубоватым в лучах луны.

Вышло просто прелестно, однако ей пришлось набелить также шею и руки, дабы лицо не казалось оторванным от всего остального. Затем она углем начертила брови и черной линией обвела глаза, ставшие от этого непривычно огромными и совсем жуткими; потом соком ягоды нарисовала кровавые губы, и вот уже призрачно-бледная русалка-водяница, одновременно пленительная и устрашающая своей нереальностью, любовалась своим отражением и тихонько посмеивалась.

Однако же, надо было идти. Она накинула свитку и платок, чтобы белая рубаха не белела в темноте и не обнаружила себя раньше времени. И вот тут ей сделалось по-настоящему страшно; страшно даже не столько явной опасности, а той огромной ответственности, которая столь внезапно обрушилась ей на плечи. Ей ведь придется делать все одной, помощи ждать неоткуда; от этой недотепы Райки не то что толку не будет – она может даже подвести в самую опасную минуту.

Ну, полно, пора!

Она подхватила узелок с харчами, другой рукой взяла шест. Калитку лучше не отворять, чтобы не скрипнула; вот здесь, чуть в сторонке, есть перелаз.

Леська не двинулась открыто по улице, а сочла более разумным выбирать места потемнее и красться, прикрываясь тынами. Ярослав мог все же прислать в Длымь кого-нибудь покараулить – вряд ли, конечно, однако чем черт не шутит? А девушка ночью на улице, одна, да еще с восьмиаршинным шестом в руке не может не вызвать подозрений. Схватить ее здесь, конечно, не схватят – зачем попусту шум поднимать? – но уж точно проследят, куда она пойдет, а там…

Правда, и прятаться с такой длиннющей жердиной не больно-то сподручно, ну да все-таки шест, не бревно – глядишь, не заметят!

Так она и пробиралась, замирая на каждом шагу и настороженно прислушиваясь.

Однако нет, не похоже, чтобы ее выслеживали. Будь поблизости чужой, она давно бы почуяла недоброе. Не было еще случая, чтобы чутье обмануло Леську. А все кругом было так спокойно, пустынно, ничто не говорило о грозящей опасности.

Но вот деревня осталась позади. Теперь надо пересечь открытую луговину, потом пройти перелеском, а уж там до нивы – рукой подать!

На всякий случай Леська все же по пути через поляну несколько раза оглянулась – все было в порядке, никто за ней не шел. Трава здесь не столь уж высокая, спрятаться негде. Это вам не рожь!

Убедившись, что пока опасаться нечего, девушка успокоилась и почти позабыла, что вся опасность ждет впереди, что Длымь, вероятно, со всех сторон обложена и все подступы к деревне у них под надзором.

Но она все шла и шла, а ничего подозрительного ей по-прежнему не попалось, и она уже стала надеяться, что нерадивые гайдуки, невзирая на угрозу жестокого наказания, побоялись-таки лезть ночью в это проклятое место и ходят кругами где-нибудь поодаль. А быть может, и сам Яроська не отдал никаких распоряжений насчет Длыми, будучи уверен, что Райка и так достаточно запугана страшными об этих ужасных местах и ужасных людях, колдунах, безбожниках и чуть ли не людоедах, что и сама под страхом смерти не сунет туда носа.

Кусты уже поредели, и сквозь них проглянуло поле; до Райкиного убежища оставалось всего около двадцати сажен, и Леська уже глубоко вздохнула с облегчением – пронесло! – когда вдруг расслышала сзади и чуть сбоку странный хруст и шелест. Может, послышалось? Но нет, точно кто-то идет сюда, и притом не один; вот будто разговаривают.

Молниеносно и почти бесшумно Леська нырнула за какой-то куст – кажется, ольховый. Он был не слишком высокий – чуть повыше ее роста – но зато густой и плотный, надежно укрывший ее от недобрых глаз.

Но что делать дальше? Ведь они непременно выйдут сюда, на поле; что, если вздумают обшарить ниву? Сами-то они, конечно, едва ли кого найдут, лишь понапрасну вымокнут в холодной ночной росе, но у этой дурехи Райки могут сдать нервы, она может вскочить, заорать, сама себя выдать…

А те между делом подходили все ближе, все отчетливей слышались голоса, хотя слова по-прежнему разобрать было трудно. Она пока уловила одну лишь фразу: то ли «Куда нас занесло?», то ли где-то кого-то пронесло. Единственное, что она смогла точно определить – что их никак не меньше троих, и что дут он не прямо к ней, а чуть в отдалении.

-Ну, вот оно, поле ихнее, - вновь послышался чей-то низкий голос, а ему ответил другой – надрывный, доходящий почти до бабьего визга:

-Братцы, хоть режьте меня – не пойду! Душа моя в пятки ушла – до чего страшно! Пусть меня уж лучше насмерть запорют – не пойду!

«Да где она еще у тебя, та душа! – с презрением подумала Леська. – Ты уж, верно, давно ее продал, пропил и разменял, пес поганый!»

-Да ей-Богу, хлопцы! – вновь возгласил тот же гайдук. – Сам видел, как из воды две кикиморы вылезли – страшные такие, зеленые…

От этих слов Леське стало смешно: вот как, это они с Райкой, оказывается, страшные и зеленые! Ну погодите, ужо, голубчики, то ли еще будет!

Голоса меж тем удалялись: гайдуки, видимо, решили пойти в обход поля. И если бы кому-то из них пришло в голову оглянуться, он мог бы заметить невысокую призрачную фигурку, скользнувшую меж кустов.