В квартире было, наверное, человек сто. Под давлением живой плоти стены прогибались наружу, грозясь исторгнуть во внешний мир неуправляемых мечтателей, агрессивных романтиков нового века. На кухне сидели семеро и пожирали останки убиенного животного с кусочками некогда фаллических огурцов, загустевшей смазкой сыра и непристойными сосками оливок. Ели они очень быстро, но елось очень медленно. Жевательные мышцы скрипели от натуги, щеки дымились от бешеной работы, клокотавшей внутри их пастей. А пицца вязко вальяжно и ооочень мееедленно текла в их рты.
На открытом кухонном окне спиной к ним сидел бесполый ангел современности. Сердце его трепетало от радости. Внутренний двор многоэтажки, не освещенный ни единым огоньком, искрился собственными цветами, недоступными простому зрению. Он манил к себе. Ангел тихо рассмеялся: он всю жизнь умел летать, но ни разу этого не делал! Он широко и искренне улыбался: он готовился к полёту.
В маленьком и узком коридорчике, отходящем от кухни, Майкл Джексон, которого, кажется, раньше звали совсем не так, тренировался делать лунную походку. Он был в черных очках и ничего не видел, но ему ничего и не требовалось видеть – он знал, что делает всё идеально. Он создавал видимость движения вперёд, но на самом деле двигался назад.
В ванной сидели трое. Они пили что-то горючее. Не морщась, не глядя друг на друга. Только руки да глотки приходили в движение, как детали автоматов, которые забыли выключить с приходом новой эры. Ритмично. Первый. Второй. Третий. Первый. Второй. Третий. Первый. Второй. Третий. Первый…
За стеной, в туалете, сидели двое. Лицом друг к другу, уперевшись спинами в стену, причудливыми косичками переплетая свои ноги. В полной темноте. Сидели и смеялись. Уже беззвучно от скручивающей мышечной боли. Это были демоны печали. Нигде, за пределами этой квартиры они не могли найти настоящего смеха. Они слонялись и стенали там, снаружи, отравляя тех, кто попадался по пути, и только раз в бесконечность они приходили сюда, чтобы уединиться и рассмеяться. Рассмеяться навзрыд, захлёбываясь до спазмов, скручивающих животы.
В большой комнате у груды железа и информации, что стояла в углу, лежал на боку, обхватив голову руками, смертник. Стены сжимались, чтобы раздавить его, и он покорно ждал, когда потолок коснется его головы сначала нежно, затем всё более настойчиво и, наконец, неумолимо, ломая шейные позвонки.
На балконе, прислонившись к внешней стенке, в тысячный раз падал вниз человек. Он боялся так стоять, но это доставляло ему удовольствие. Это давало ему возможность чувствовать себя немножко живым.
В соседней комнате двое нежно ласкали друг друга. Это были Адам и Ева нового времени, но они не собирались делать детей. Если уж говорить на чистоту, нежные ласки под тёплым одеялом, восхищение пусть даже и не нагой, но живой и тёплой плотью, – это было как раз то, чего им не могло дать время, когда нужно спасать демографическое положение. Они не любили друг друга – ведь это невозможно. Они творили некий суррогат, который был лучше, чем что-либо из достижимого.
Я был в той же комнате. Я сидел в шкафу. Мне было неуютно среди всех этих наркоманов. Я знал, что в помещении сотни сущностей. Я их боялся. Я чувствовал всю внутренность квартиры, я был ей. И я знал, что она беременна и вот-вот разродиться каким-то чудовищным уродцем. Я плотнее прижал лоб к коленям.
Время загустело. И остановилось. На кухне капля сыра повисла в сантиметре от пола, в туалете двое застыли в причудливых позах, человек на балконе вмёрз в ограду. Любовники сегодняшней ночи замерли, не дыша… Раздался пронзительный крик. Это потолок коснулся головы смертника. И в эту же секунду, так и не издав ни звука, бесполый ангел долетел до земли. Наркотическое опьянение спало. Время ожило. Пожиратели падали с громким матом понеслись к окну. Любовники выпрыгнули из-под одеяла, падающий человек оторвал спину от балкона, три машины выскочили из ванной, демоны печали рванулись из туалета. Все столпились у окна на кухне. Всё смешалось в криках, шепоте, молчании с прикрытым ладонями ртом. И только Майкл Джексон, которого звали иначе, в чёрных очках, ничего не видя и не слыша, продолжал делать лунную походку.
Он создавал видимость движения вперёд, но на самом деле двигался назад Как и все мы – романтики нового века. |