Литературный Клуб, Мишель, Дневник, сверхчасы

Почему, когда плохо , вспоминаешь только плохое? Именно то, от чего будет еще хуже, страшнее, больнее?

Я часто вспоминаю " Сверхчасы" моего любимого современного автора из Литвы. Ее уже нет, но память жива. Я даже помню нашу первую встречу в редакции журнала "Вильнюс", где шел тогда перевод ее " Ведьмы и дождя"( запрещенный церковью, кстати, до сих пор).
" Сверхчасы" - это последняя книга Юрги. Она не увидела ее издания. Книга была издана уже после ее смерти.
Мне почему- то захотелось поделиться ее мыслями из этого произведения и я сделала перевод одного отрывка из этой книги:

В эту ночь я неожиданно поняла, что больше у меня нет времени.
Оно вот – вот закончится. Оно уже закончилось. С того самого момента, когда месяц назад я услышала свой диагноз. Диагноз, как приговор: Умереть, жить запрещается! И запятая в этом предложении была поставлена именно так, четко и ясно. Как Домоклов меч, нависший над моей головой. Меч, который повесили на обычной паутине и она вот- вот порвется.
Но Кто- то вдруг переставил запятую на неопределенное время : Умереть запрещается, жить! ....
И уже двенадцать месяцев я живу сверхчасы. Как будто жизнь после жизни. Жизни на « бис»- как пианист, которого чуть не смел шквал оваций, вдруг начал играть свое любимое произведение. Усталый, но наполненный экстазом, радостью и страданием, надеждой и страхом...
Мне кажется, что 44 года, когда я училась жить, были всего лишь предисловием пред 45, когда я должна учиться умирать.

Я часто думаю о том, как звучат настоящие смертные приговоры. Как их произносят, как их подписывают вожди партий, диктаторы, великие инквизиторы, террористы, судьи, прокуроры , боссы мафии и предводители бандитских группировок?
Интересно, приговоренному кричат об этом или все- таки говорят об этом четко и ясно, как будто декламируют стихи, написанные гекзаметром? А может быть, сообщают просто, без всякого выражения, не смакуя каждое слово, не выделяя его на фоне других приговоров? ...

2000-ый, 2007-ой, 2010-ый... Я начинаю бояться дат. Все, что произойдет через месяц, через полгода или через год, кажется своеобразным королевством, которое поставлено на карту.
Никто не говорит мне о надежде. Никто не вселяет ее мне, не пробует сказать, что все сказанное, это только фарс.
В снег и вьюгу я еду в Сантаришкес, в институт онкологии, на консилиум, который решит. Решит и вынесет приговор. Мне...

В просторный кабинет собираются люди в белых халатах: все мужчины и только одна женщина.
Из последних сил я пытаюсь улыбаться, а они только хмурятся, бросая на меня косые, недружелюбные взгляды.
И неожиданно я чувствую себя виновной, точно ведьма, оказавшаяся перед судом инквизиции.
Процесс начинается....