Гун сидел, привалившись к стволу раскидистого дерева, которое росло ещё с тех пор, как Созерцающий пришёл в эти края. На нём было серое простое кимоно, перехваченное длинным поясом, обвязанном несколько раз вокруг талии. Перед ним поднос с глиняным чайничком и двумя маленькими пиалами для чая. Глаза его закрыты, а лицо - расслабленно.

- Сенсей, осс! - детский голос вывел Созерцающего из задумчивой дрёмы. Перед ним стояла маленькая, лет десяти девочка в синем кимоно с красными полосками. На пухленьком личике явственно читалось смущение - ведь она потревожила сенсея, учителя. Но Гун увидел в глазах её так же нежелание уходить. Он решил избавить девочку от мук выбора и жестом показал на землю против себя.

- Осс! - он поклонился в традиционном поклоне. Ребёнок, которого чуть ли не распирало от радости, что его не прогнали, сел напротив и скрестил ноги, широко раскрыв глаза. Это вдруг рассмешило Гуна, и он засмеялся, поглаживая козлиную бородку, которая была старше самого старого дома в этой деревне. Видя, что учитель пребывает в хорошем расположении духа, девочка тоже рассмеялась. Гун взял чайник, и, немного взболтав его содержимое, налил немного в пиалу, которую протянул девочке.

- Не обожгись.

- Осс, - девочка с поклоном приняла пиалу и сделала осторожный глоток.

- Почему ты меня называешь сенсеем, Кагу? Ведь я не твой учитель. - Созерцающий налил чая и себе. На самом деле девочку звали Кагуяхимэ, но Гун называл её Кагу, и ей это очень нравилось - это создало между ними тайную связь, которая крепла каждый раз, когда она слышала этот низкий, чуть-чуть гнусавый голос, произносящий: "Кагу".

- Ты мне рассказываешь разные вещи, которых я не знаю. Значит, ты меня учишь. А раз так - ты мой сенсей!

- Запомни, Кагу, каждый расскажет тебе что-то, чего ты не знаешь. И каждому сможешь рассказать ты то, что известно только тебе.

- Даже тебе? - недоверчиво сверкнули детские глаза.

- Даже мне, сенсей. - усмехнулся Гун и низко поклонился. Девочка засмеялась

- А разве сенсей может быть учеником?

- Только глупый сенсей думает, что всё знает и ничему не учится. - Созерцающий глотнул из пиалы, но не проглотил напиток сразу, а покатал его немного во рту.

- А мой старший брат говорит, что я глупая и ничего не знаю и не умею, - Кагуяхимэ обиженно надула губки. - что я должна с него брать пример.

- Все старшие братья так говорят.

Созерцающий пришёл в эти края около восьмидесяти лет назад, однако жители небольшой деревушки узнали о его существовании лишь месяц назад. Гун сказал им, что он странник и хаийин, поэт, пишущий хайку. О нём быстро пошла молва, как об аскете и чародее. Аскетичным свой образ жизни Гун бы не назвал - он поселился в небольшом доме старой ослепшей вдовы, которой помогал по дому. Вдова говорила, шмакая беззубым ртом, что пришелец ничего не ест, только пьёт воду или чай. Пару раз разогрел себе сакке, правда выпил его совсем чуть. В городе он не сорил деньгами, многие считали, что их у него вообще нет. Поговаривали, что он совершил какое-то страшное деяние, и теперь, в качестве наказания, странствует, дав обет не брать в руки денег и вести образ жизни, полный лишений. Слухи же о причастности к потусторонним силам Гун не опровергал, но и не отрицал их. Приютившая его старуха говорила, что иногда от его кимоно исходит лёгкий запах крови, а несколько раз она слышала, как ночью он говорил с кем-то на непонятном наречии. Голоса его собеседника она не слышала, но явственно чувствовала присутствие существа, наделённого невероятной мощью.

К Гуну хорошо относились, он был вежлив с окружающими, помогал, если просили, но больше всех к нему тянулись дети, которые готовы были днями слушать его рассказы о далёких странах, в которых он был. Созерцающий часто уходил на длительные прогулки. "Наверно, сочиняет хокку" - говорили люди. Но возвращался он почти всегда окружённый смеющейся радостно галдящей ватагой детей.

Но именно в Кагуяхимэ Созерцающий увидел того собеседника, с которым говорил охотней, чем с другими, для которого всегда держал в запасе парочку историй... или лишнюю пиалу с чаем.

- Гун, ты обещал вчера.

- Что обещал? - он вынырнул из воспоминаний.

- Рассказать про священную гору Хо!

- Раз обещал, тогда расскажу, - Созерцающий поправил кимоно и прежде чем начать говорить, немного помолчал, раздумывая с чего начать.

- В начале я расскажу тебе легенду, откуда взялась гора Хо, - начал Гун, осторожно наливая девочке ещё дымящегося напитка. - Когда-то на месте этой горы была никому не известная равнина, на которой паслись стада огромных могучих быков, покрытых густой длинной шерстью, а люди ещё не пришли в те края. В то время все боги, известные человечеству, воевали друг с другом, стараясь получить как можно больше власти над смертными. Они сражались столь яростно и самозабвенно, что вскоре и люди стали проливать кровь во имя тех божеств, которым поклонялись. Битвы кипели много столетий, целые страны в ходе этой войны исчезли, и боги в конце концов ослабли, так мало людей осталось, способных поддержать их молитвами. И тогда небожители пришли в ужас от содеянного и заключили мир. Каждый бог дал клятву никогда больше не стравливать своих последователей с чужими ради расширения своих владений.

Именно после этого божества решили сотворить место, где можно будет молиться любому богу, где не будет запрещена ни одна вера, уголок, где религиозная вражда будет невозможна. Долго боги думали, где найти такое место и, наконец, нашли выход. Они полетели в далёкую вечно зелёную равнину и нашли там дерево, чьи корни ушли глубоко в землю. Все боги взялись за ствол и ветки и устремились в небо, унося дерево за собой. Но не вырвали его. Корни так крепко впились в почву, что земля поднялась вслед за стволом. Так они вытащили из земли огромную гору, названную Хо. Вот и вся легенда.

- И всё? - девочка разочарованно вздохнула.

- Нет. Это был конец легенды. Теперь же я расскажу тебе про саму гору. Эта гора столь высока, что кажется, что легко достанешь до неба, стоя на вершине. Почти нигде не увидишь ты на ней голых камней - везде зеленеет трава. Многие поколения людей превращали Хо в невероятных размеров и дивной красоты сад. Вся гора исчерчена мощёнными дорожками, террасами, балконами и небольшими площадками, где можно посидеть на скамейках, отдохнуть и подумать. По вечерам смотрители горы обходят сады и зажигают фонари, помогают заблудившимся спуститься с горы и забирают вещи, которые забывают пришедшие молиться.

Рядом с горой расположился небольшой городок, Андерхо. На самом деле, это просто несколько десятков постоялых дворов, таверн и сувенирных лавок, призванных обслужить тысячи людей, стремящихся к горе. Путники обычно проводят у горы несколько дней, после чего отправляются в обратный путь. Именно за эти несколько дней из них предприимчивые горожане стараются вытащить немного деньжат. Однако все чтут священное в этих местах правило - на горе и близ неё запрещены любые религиозные обряды, кроме молитв и песнопений. Запрещена любая торговля религиозными символами. Нельзя зарабатывать на вере...

- То есть как? - девочка немного смутилась, что перебила сенсея и стеснительно опустила глаза.

- Это значит, что, например, ты веришь в Будду, а тебе говорят, что, чтобы в него верить, ты должна читать мантры, собранные в этой книге, так что покупай книгу с мантрами, иначе Будда тебя не услышит. И ты покупаешь, а это неправильно.

- Но ведь ты сам сказал, что жители этого города зарабатывают на тех, кто приходит к горе ради своей веры...

- Да, но это другое, - Гун вспомнил, что одна из гостиниц в АндерХо принадлежала семье, исповедующей культ Созерцающего, и усмехнулся, - они зарабатывают деньги на том, что человеку необходимо. Паломник прошёл долгий путь до горы Хо. Он устал и проголодался. Что плохого в том, чтобы накормить его и дать крышу над головой, а если он готов за это платить, то нет ничего преступного в этом. Если ты хочешь взять что-то на память из этих мест, почему нельзя купить маленький сувенир? Если же ты не хочешь платить, то никто тебя заставлять не будет, спи в поле близ города специально для тех, кто не может или не хочет покупать место на постоялом дворе. Но никто не в праве указывать тебе, что ты должен купить, чтобы твоя вера стала "правильной".

- Ну не знаю... - Кагуяхимэ пожала плечами.

- Разница невелика, но поверь мне, Кагу, она есть. - хаийин улыбнулся и продолжил рассказ.

- Вечерами когда большинство людей уже спустились с горы, в городе устраивается представление с музыкой, танцами, фейерверком и угощением. Музыканты, актёры, танцоры, поэты - все приходят к горе Хо, ибо знают, что им будут здесь рукоплескать. Но сюда стремятся не только верующие. Многие приходят и для того, чтобы просто насладиться красотой горы. Практически всю гору опоясывают ленты мощённых дорожек и лестниц, вдоль которых разбиты сады, беседки или просто обустроены площадки для отдыха. Чтобы обойти всю гору, не хватит и двух дней. Поэтому специальные смотрители горы всё время следят, чтобы никто не заблудился. А вечером, когда стемнеет, они зажигают сотни фонарей по всей горе, и издали, кажется что в небе горят тысячи маленьких костров. А днём музыканты играют тихую, спокойную музыку, прогуливаясь по горе и радуя слух тех, кто им встречается по пути. То тут, то там слышно шуршание мётел, сгребающих сор с дорожек...

Пока Созерцающий рассказывал, сверху мягко опустились сумерки и сверчки своей песней вторили низкому, немного гнусавому голосу рассказчика. В истекающем закатной кровью солнечном свете Гуну показалось, что перед ним сидит не десятилетняя девочка с огромными карими глазами и забавным пухленьким личиком, а дивной красоты девушка лет девятнадцати. Круглое азиатское лицо обрамляла грива вороного шёлка, но глаза заставили учащённо забиться сердце Созерцающего. Тёмно-карие, узкие, но в то же время казавшиеся огромными, глаза смотрели с таким чувством, которое Гун часто видел у женщин в этой стране, но так и не смог дать ему название. Это была и нежность, и страсть, и жалость ко всему миру. В этих глазах Созерцающий видел внутреннюю силу и, в тоже время грусть и усталость. Эти глаза всегда оставляли странное чувство вины, жалости, нежности и спокойствия одновременно. "Такой она станет через некоторое время, "- подумал он. И моргнул, прогоняя видение.

- Сенсей, всё в порядке? - от волнения девочка вновь перешла на официальные титулы. Тут Созерцающий понял, что тяжело дышит, а на лице его выступил крупный холодный пот. Он вытер его ладонью, растёр липкие капли пальцами и улыбнулся.

- Всё хорошо, мой маленький сэмпай! Иногда такое со мной происходит.

Кагу задумчиво посмотрела на него. Впервые он назвал её "сэмпай", учеником. Только сейчас она ощутила, насколько глубокие и толстые нити их связали. Она поглаживала пальцами своё кимоно и в который раз подумала о том, кто же перед ней сидит. Она слышала деревенские слухи, но не верила им, однако и не чувствовала, что перед ней обычный человек. И тут она неожиданно для себя задала вопрос.

- Гун, а кому ты молился на горе Хо?

Гун почесал лысую голову, потом намотал на указательный палец длинную козлиную бородку, росшую только на подбородке и прикрыл серые выцветшие глаза. Кагу решила, что он не ответит и уже собралась напомнить вопрос, как он заговорил.

- Я часто приходил на гору Хо. Как правило, я молился на ней Созерцающему.

- Это тот бог, про которого ты мне рассказывал вчера?

- Да. Иногда я слушал молитвы другим богам или просто гулял по садам на горе.

Какое-то время они молчали. Каждый думал о своём. Наконец Гун сказал то, ради чего позвал девочку, но чего говорить не хотелось совершенно.

- Кагу, мне сегодня ночью надо будет уйти и продолжить своё путешествие. Я хочу попрощаться, - Гун говорил спокойно, однако в душе его поднялась печаль.

Девочка пару секунд молча смотрела на него, а потом с рёвом кинулась на шею. Созерцающий обнял её и принялся гладить по вздрагивающей чёрной головке, шепча на ухо слова утешения: "Ну-ну. Не плачь, Кагу. Я ухожу не навсегда. Я ещё вернусь." Девочка кое-как оторвалась от его плеча и утирая лицо рукавами и шмыгая носом всхлипнула: "Но ты говорил, что прощаешься... что продолжаешь своё путе..."девочка вновь уткнулась Гуну в плечо, обдав его новой порцией слёз. Гун решил предпринять решительные действия. Он отнял девочку и посмотрел ей в глаза.

- Кагу, посмотри на меня, - пристальный взгляд, - Сейчас ты успокоишься и перестанешь реветь, - всхлипывания резко оборвались, - Хорошо. Ты не будешь грустить. Спустя много лет я вернусь. Ты будешь ждать меня без грусти и печали, а с лёгким сердцем. Когда я хлопну в ладоши, ты очнёшься и забудешь всё, что я сказал, у тебя останется только хорошее расположение духа.

Пока Созерцающий говорил, девочка действительно притихла и, не мигая, смотрела в его глаза, почти даже не дыша. Гун медленно развёл ладони и резко свёл их, звонко хлопая и выводя Кагуяхимэ из гипнотического транса. Девочка вздрогнула и растерянно посмотрела на Гуна.

- Я спала?

- Нет. просто задумалась, а тут какая-то мошка пролетала.

- Значит, ты уходишь?

- Да.

- Сейчас?

- Да.

- Но ты вернёшься?

- Вернусь. И, чтобы ты была в этом уверена... - Созерцающий вытащил из кармана кимоно небольшой оберег на куске бечёвки и вложил в руку девочки. - Следи за ним. В нём живёт дух воды. Если положить его в плошку с водой, он запоёт. Береги его, и когда-нибудь я вернусь в эти края насладиться его пением.

- А ты покажешь мне гору Хо?

- Конечно. - и по глазам Гуна девочка поняла, что тот не шутит.

- Осс, сенсей!

- Осс, сэмпай!

Какое-то время девочка, которой в будущем предстояло стать девушкой, котороую в ней увидел сегодня Созерцающий, стояла и смотрела вслед уходящему вдаль тридцатилетнему лысому мужчине с забавной бородкой и светлыми серыми глазами. Его белое кимоно скоро растворилось в сумеречном свете, а она, осмотрев оберег со всех сторон, увидела хайку, которое он ей оставил:

«Закатным огнём

Пылает гора, танцуют

На ней Кагу и хаийин.»

Девочка улыбнулась и пошла домой, оставив чайник и пиалы прямо здесь, зная, что утром их найдут целыми и невредимыми и отнесут в чайную хозяину. А сейчас ей хотелось опустить деревянный кружок оберега в воду и послушать перед сном его пение.