Жили на свете две сестры. Жили мирно, никого не обижая, прекрасные в своём трогательном единстве. Это были две рябины, растущие за домом. Когда над городом вставало полчище золотистых огней, когда по земле расстилался необыкновенный, небывалый свет, когда прожитый день бесшумно погибал на руках неба, они вставали лицом к закату, перерезывая стальные лучи лёгкой паутиной продолговатых листьев. Они дышали уходящим солнцем, стройные и прекрасные. Совсем ещё маленькая девочка любила наблюдать смену времён по кружевным рябиновым перьям и тонким бордовым ветвям. В пору цветения жизни деревья покрывались светло-зелёными бугорками, из которых потом появлялись маленькие трогательные кисточки. Отцветала жизнь, лето растекалось по горизонту последней жарой, а рябины стояли в шалях всех цветов солнца, слегка прогибаясь под тяжестью бордовых кистей. Даже во время длинных похорон природы, когда всё вокруг молчало, и зимнее солнце косо щурилось на собственное отражение в симметричных гранях первых снежинок, деревья жили, чтобы помочь птицам, которых во множестве наблюдала на них маленькая девочка. Одним страшным, несчастливым днём, она шла мимо того места, где росли рябины. Одна из них была до основания сломана. Кто это сделал? За что он её убил, и как земля, взрастившая её, носила на себе этого человека? И всё казалось, что будь эта девочка здесь в тот страшный час, она бы остановила всё это. Нет, ничего бы не сделал ребёнок против логики людей. Но всё-таки это была первая виденная девочкой смерть. Как будто оторвали часть души, оставив её истекать кровью. Нет больше её рябинки… На другой день девочка с болью в сердце шла мимо того места. Вторая рябина погибала, сбрасывая листья посреди лета. Это было настолько страшно, что сердце девочки снова сжалось и будто покрылось инеем. Так оплакивали, каждый по-своему, смерть рябины разные существа. Птицы, прилетевшие туда зимой, не нашли ничего, кроме усохших веток. Они тоже оплакивали смерть деревьев и отчасти свою – погиб их источник жизни. Прошло больше десяти лет. Девочка выросла. Но и по сей день она не может без слёз вспомнить тот страшный день. И по сей день она боится треска веток и свиста бензопилы. Она боится, что снова не сможет их спасти.
Postscriptum:За деревья некому плакать.
|