так пусто, что хочется и театров и завещаний,
потопов, цунами, картинно взлетевших рук
(Плисецкая, умирающий лебедь) - теперь клещами
не вытянуть это лето: попалась на крюк.
приманкою был июнь, недостаток соли, избыток солнца:
местами не поменять.
продай все, что есть, сожги, что горит, что рвется –
порви, что еще бедняжечке остается,
куда бежать?
казалась такой понятной, такой простою,
хоть глупым, но несгораемым мотыльком –
летела на свет, неужель ничего не стою,
чтоб туго пеленать меня пустотою,
чтоб захлебнулась едкой своей тоскою
и страшными дырами в межреберье и под виском
была обязана выходу этой боли.
(в словах столько пафоса и актерства для посторонних,
сурьма и лак.)
хочу быть маленькой – поместилась бы на ладони
(сожми кулак).
и сквозь дыру в боку (прохудилась штопка)
ворвется воздух, вакуум разорвав,
дышу со свистом, радуюсь, идиотка,
не замечаю: кто-то бесплотный робко
(пока еще робко) дергает за рукав.

очень хотелось спеть – получился плач.
пустота ползет подоспевшим тестом –
мой суровый судья, мой безмозглый палач,
заполняет собою свободное место,
после этого примется за меня,
терпеливо, неспешно, слегка ленясь,
переварит, выплюнет оболочку,
и я стану гулкой дубовой бочкой,
от меня не останется ни кусочка.
(ни клочочка для ДНК)
все, пока!

и пока она выбирает одно из лезвий,
неохотно, вальяжно целится нам в затылки,
я барахтаюсь (глупо так, бесполезно,
но старательно),
постараюсь попасть тебе в руки письмом в бутылке,
нечитаемой гиперссылкой,
глянь хоть мельком, пока не исчезла
окончательно.