Снежная выдалась зима, ветреная на Балтике. Пролив уже давно замёрз, превратившись в белую, ровную пустыню. Только маленькими точками вдалеке виднелись соседние острова, на которых находились небольшие пограничные подразделения, отрезанные от Хаапсалу в это время года.

Но очередной будничный день выдался на редкость ясным, небо было бесконечно высоким с маленькими обрывками облаков. Густой белый дым из котельной тянулся над всем гарнизоном, и медленно растворялся в морозном воздухе.

Воробьёв сидел в санчасти и перебирал в очередной раз свою сумку, поглядывая в окно. Он достал жгут, который с трудом подходил под это название, поскольку это уже была старая в трещинах резинка красного цвета, недовольно оглядел её, подумав про себя, что надо бы выпросить что-нибудь поновее. Потом все же растянул, убедился, что ещё послужит, убрал обратно.

Там за стеклом, солдаты чистили плац, шкрябая лопатами по асфальту. Над ними, сидя на ветвях, стая ворон, перебивая друг друга, будоражила карканьем гарнизонную тишину. Один из солдат отставил лопату, задрал голову к верху и свистнул. Чёрное облако тут же взмыло и скрылось за столовой.

Воробьёв ещё раз посмотрев на свой стол, на сумку-санинструктора достал из кармана недавнее письмо из дома и в очередной раз прочитал его.

Иногда многие солдаты наизусть знали письма. Но все же каждый раз, когда хотелось какого-то напоминания о доме, вновь и вновь пробегали глазами по уже давно знакомым строкам. Письма были как частичка дома, которую можно было носить с собой. Особенно в долгие караульные часы, когда запрещалось все, что только можно, солдаты тайком, осмотревшись по сторонам, извлекли из кармана потрёпанный конверт и читали.

Воробьёв вновь взглянул в окно. Его взгляд привлёк бегущий солдат. Он нёсся по тропинке, придерживая рукой шапку. И видимо очень чем-то взволнованный, пробежал мимо офицера. Тот развернулся и остановил его. Солдат подошёл, отдал воинское приветствие, о чем-то говорил и указал на санчасть. Офицер отпустил его и пронаблюдал до тех пор, пока тот, не достиг порога.

Дверь в санчасть распахнулась, и на пороге появился молодой солдат. Ремень на его бушлате был затянут с такой силой, что он походил на осу. Щеки солдата, раскрасневшиеся на морозном воздухе, пылали жаром, он весь сиял. Все лицо его, даже вокруг глаз, было обильно испещрено бледно-ржавыми веснушками.

Солдат, переминаясь с ноги на ногу в проходе, шумно дышал. С валенок его кусками валился снег и тут же, на протёртом до белизны линолеуме таял, превращаясь в большую лужу.

- Там зовут, - указал он рукой, куда-то за спину.

- Где?- не понял Воробьёв.

Солдат вновь кивнул в ту же сторону.

- Там, на береговой радиостанции.

- Что хоть случилось-то, - в спешке начиная собираться, спросил Владимир.

- Откуда я знаю, сказали, чтоб позвал.

Конечно же, было глупо спрашивать его об этом, он-то прекрасно знал, что молодые солдаты чаще всего ничего не знают, а если и знают, то стараются это скрывать. Как гласит пословица: «меньше знаешь, лучше спишь». Но все же попытаться всегда стоит.

- Слушай, у тебя пластыря случайно нет, - окинув сумку взглядом, полушёпотом, спросил солдат.

- Тебе зачем?

- Да понимаешь, ногу я что-то натёр сильно, а так хоть пластырем залеплю, все одно, лучше будет.

Воробьёв порылся в сумке и дал ему кусок пластыря.

- Откуда сам будешь-то? - поинтересовался по дороге Владимир.

- Да из Рязани я, - заулыбался молодой.

- Ну, рязанец, заходи тогда позже, я посмотрю, что у тебя с ногой.

Когда он прибежал на радиостанцию, оказалось, что его вызывал лейтенант Пушкарев командир поста технического наблюдения. Вскоре обещал вновь выйти на связь. Через некоторое время их соединили.

- Але! Але,- раздалось на том конце провода.

- Слушаю, - ответил Владимир.

- Але. С кем я разговариваю?

- Сержант Воробьев, - ответил он.

- Очень хорошо, ты меня помнишь, - с ходу заяви он, - я к тебе с женой приходил осенью? Беременная она была, помнишь?

- Помню товарищ лейтенант, как же забыть.

- Выручай братишка, рожает она, понимаешь, какое дело, видать перевозки не дождется.

Воробьев хорошо помнил лейтенанта Пушкарева, потомственного военного. Он появился тогда в санчасти в октябре, когда через пролив Cуурвяйн еще ходили катера, это было единственное средство связи с островами в летнее время. Он тогда зашел с женой в процедурную, поддерживая ее под руку и попросил совета. Рядом с ним, жена его казалась, такой маленькой, даже сказать точнее миниатюрной. Удивительно было осознавать то, что она живет со своим мужем на острове, без обходимых удобств и излишеств. Она уже была тогда на седьмом месяце беременности, насколько можно было заметить ее выдававшиеся формы из по сарафана.

- Знаете, - тогда заметил Воробьев, - вашу жену хорошо бы оставить где-то здесь или же положить в больницу на сохранение.

- Да, что ты такое говоришь, братец! - Возмущался лейтенант, - где же, я ее оставлю? А в больницу-то, по-моему, еще рано. Что ж она там одна так долго будет делать? Это ж тут говорить будут, что ж я людям скажу, что жену бросил. А у меня там важные дела, мне службу надо нести.

- Поймите, не стоит рисковать, ведь в ее положение все может случиться.

- Бросьте вы нас пугать, - отмахнулся Пушкарев, - что же может случиться на седьмом месяце.

- Мое дело предупредить.

- Может каких-нибудь витаминок что ли посоветуешь, для здоровья, - уходя, поинтересовался лейтенант.

Так его жена и осталась на острове до самых схваток. К тому времени все сторожевые корабли и катера стояли на приколе в пристани. И по воде уже не было шанса добраться, оставалась только одна надежда на вертолет, который при такой непредсказуемой погоде отказался бы лететь.

Но сегодня погода была на редкость ясная.

Воробьев тут же побежал просить вертолет. Доложил обстановку.

- Поймите вы, если сейчас туда не полететь, то женщине придется рожать прямо на месте.

- Да что я могу сделать, рожу я, что ли его? – и улыбнулся на свой каламбур. - Нет вертолета, улетает он, понимаешь, товарищ фельдшер, у нас встреча комдива, а ты ту со своей песней. Ты вот лучше спрячься где-нибудь и жди. Как прилетят. Комдива уведем. Тогда и посмотрим. Так что садись и жди, - ответил ему начальник медицинской бригады. – Скоро выйду на связь и сообщу. Через некоторое время действительно он предупредил, что вертолет движется в их направлении.

Воробьев, спотыкаясь, побежал в медпункт, схватил медицинскую сумку, прихватив на всякий случай всего побольше. Через час прибыла техника, комдив в сопровождении офицеров не торопясь двигался по части, то и дело останавливаясь. Наконец делегация шумным трепещущим потоком ворвалась в санчасть.

- Что ж это такое, товарищ полковник, - басил комдив, почему лестница во льду. – Солдаты все ноги переломают.

- Так точно, товарищ генерал исправим.

- Стены давно красили?

- Покрасим, товарищ генерал.

Воробьев затих в приемной прижав к груди сумку с лекарствами.

Дверь отварилась. Воробьев бледнея приложил руку под чепчик.

- Добре, - посуровел комдив.

- Как обстановка фельдшер.

- Отлично товарищ генерал, - отчеканил на опережение полковник подле него.

- Хорошо, товарищ генерал, - добавил Воробьев, - больных мало.

- Не должно быть вообще, - рявкнул он на полковника. – Почему люди болеют, что такое!?

- Так зима же товарищ полковник, авитаминоз.

- Авитаминоз, - повторил комдив, - плохо кормите! А ну пойдем в столовую.

Еще раз, осмотрев все, комдив грузно пошел к выходу, увлекая за собой офицеров.

Долго они еще стояли на плацу, отрезая все пути Воробьеву, который, закусив губу, следил за ними из-за шторки и краснел от страха за роженицу, ожидавшую его на острове.

Наконец комдив скрылся в столовой.

Воробьев не застегиваясь бросился к вертолетной площадке.

- Стоять! – Заблажил кто-то за его спиной.

Воробьев обернулся. На обочине стоял замполит полка.

- Сержант, подойдите ко мне.

Воробьев, тяжело дыша, подбежал, то и дело оглядываясь.

- Почему не отдали воинское приветствие вышестоящему начальству.

- Виноват, товарищ капитан.

- Верхняя одежда не застегнута, ремень не затянут.

- Я очень тороплюсь, - с трудом выдавил из себя Воробьев.

- Молчать! Расслабились вы там, в санчасти. На губу захотел!? Устроили анархию. Почему воротничок не свежий.

- Виноват, исправлюсь.

- Торопится он значит. А вы знаете, сержант, что торопиться нужно только при ловле блох. Дисциплинированы и опрятны, прежде всего, должны быть солдаты и слушать, что им говорят старшие товарищи.

- Так точно, товарищ капитан.

- Кругом, - гаркнул тот, - в санчасть шагом марш.

Воробьев на дрожащих ногах дошел до дверей санчасти и еще долго следил за замполитом в замочную скважину, пока тот не скрылся в общежитии.

В этот раз на вертолетную площадку он пробрался осторожно. Дежурный с пилотом пили чай из термоса, поглядывая в маленькое зарешеченное окошко.

- А опять ты.

- Володь, комдив-то еще долго будет, давай. Только ты парень пиши бумагу, куда летишь, зачем. Документ понимаешь нужен.

- Дрожащей рукой Воробьев написал цель полета. Но даже это время растянулось, казалось, на целую вечность.

- Не дрейфь, - крикнул ему пилот, сквозь шум, - сейчас быстро домчимся, никуда твой летеха не денется.

- Куда же ему с острова-то.

- С острова некуда, - во все горло засмеялся тот.

Воробьев смотрел через иллюминатор вниз, там под ними быстро удаляясь, проплывали казармы, столовая, склады, маленькие точки людей. Вскоре все это слилось с белым и совсем исчезло. В дальнем углу салона, накрытая ветошью гремела громадная канистра незакрытой крышкой. Там же возле нее перепачканный солидолом ящик с какими-то железками. Все это и еще много другое было аккуратно задвинуто в самый угол.

- Долго тебе еще служить-то? – вновь прокричал со своего места пилот.

- Да прилично, а что?

- Так просто, ради любопытства. Остаться-то не хочешь, по контракту?

- Да вообще-то думал, только я хотел отсюда поступать в военное училище.

- Дело молодое, - не поворачиваясь, продолжал выкрикивать тот.

- Скоро подлетим-то? - не терпеливо спросил Воробьев.

- Да все уже дома, через две минуты садимся.

Воробьев сильнее прижал к себе сумку. Остров приближался.

Лопасти вертолета крутились все медленнее, закручивая и поднимая в воздухе снежное облако. Лейтенант Пушкарев выбежал из небольшого здания и направился к взлетной площадке. Закрываясь рукой от ветра. На голове его не было шапки, бушлат, наскоро накинутый на плечи, слетел. Он поднял его снова надел и замаха в сторону вертолета рукой.

Кроме него на улице никого не было, вообще этот островок казался совершенно безжизненным. Только небольшой одноэтажный корпус, что-то в виде барака, и несколько небольших пристроек, вот и все, что на нем было.

Возле крыльца, поджав под себя хвост, крутилась черненька взъерошенная собачонка, напуганная неожиданным шумом. Она жалась к стене дома и как-то пискляво, с надрывом лаяла.

- Что же братец, ты так долго, - таращил глаза Пушкарев. Он был бледен и казалось, что немного пьян.

- Только технику дали.

- Что ж вы братцы, - его огромные покатые плечи как-то задергались, - он как-то резко обнял Воробьева и заплакал.

Холод прошел по спине Воробьева.

- Где она, - он посмотрел на Пушкарева и только сейчас увидел, что руки его были в крови.

Пушкарев был не в себе, глаза его были мокры, но он как-то неестественно улыбался.

- Пойдем же скорее, - неожиданно потащил он Воробьева в казарму.

В узком коридоре они столкнулись с двумя бледными пограничниками, которые тащили пачканные красным простыни.

- Вот и доктор.

- Что с ней?

- Иди сам посмотри.

Ноги Воробьева обмякли.

Только когда послышался первый детский крик, Воробьев успокоился.

- Не дождалась, - вбежал он в комнату. Жена Пушкарева, накрытая двумя одеялами чуть улыбалась, прижимая к себе ребенка.

- Долго вы, - тихо сказала она.

Воробьев пожал плечами. – Дела были важные, - чуть слышно опустив голову, сказал он.

А Пушкарев присел на корточках возле кровати и все никак не решался дотронуться до ребенка, положив свою большую широкую ладонь рядом сего головкой.