Крест окна расчертил полумрак затихшей в напряжении ординаторской военного госпиталя. Ничто не нарушало вязкой тишины, душной туркменской ночи. Хирург Владимир Астахов сидел в продавленном кресле и не шевелился. Он не включал свет, не следил по своему обыкновению за временем, а просто, долгое время уже, смотрел на мутноватые блики фонаря, которые отражались в графине на широком подоконнике. Астахов закрывал глаза, но заснуть не получалось. Тогда он вставал и тихо, стараясь не нарушить тишины, ходил по знакомой, ставшей ему в последнее время домом комнате, обжитой и наполненной уютом, с репродукцией, изображающей сосновый лес и маленькую каменистую речушку. Часто утомившись от невыносимого туркменского захолустья - Теджена, в котором располагался военный госпиталь, Астахов по долгу рассматривал картину и ждал скорого перевода. Его жена, не выдержав и нескольких лет казарменной жизни и постоянных ночных операций мужа, спешно собралась и с одним чемоданчиком уехала к родителям в Москву. Владимир рылся в вещах, перелистывал потрепанные медицинские книги, но никакой записки от жены так и не нашел, не одной строчки прощания. Он ходил на почту, заказывал междугородние переговоры, но дозвониться удалось лишь раз. - Я ошиблась в тебе, - сказала она отстраненно заготовленные слова вместо приветствия. - Я уже подала документы на развод. И не надо молчать, не надо делать из меня чудовище. Я выходила замуж за хирурга, за перспективного человека, а не за того, кто всю свою жизнь просидит в этом невыносимом Теджене, с грошовой зарплатой. Ты, видишь ли, выполнял свое великое предназначение, а я, моя молодость, моя жизнь проходила среди верблюдов и змей. Все твои друзья, все в Москве остались, а ты…Я все время, все ночи была одна. На другом конце провода послышались гудки. Владимир стоял, не выпуская из рук трубку, пока в стекло кабинки не постучали. - Мужчина! – раздался писклявый женский голос, - освободите кабинку! Астахов вышел на пустынную обожженную солнцем улицу и поплелся вдоль глинобитных безоконных стен домов к военному городку. Но и там уже не было той бесконечной суеты и беготни, русские спешно покинули ставшие самостоятельными туркменские земли. Кто-то смог добиться разрешения и вывезти на погрузку целые контейнеры нажитого, а кто-то бежал налегке, продавая за бесценок квартиры и имущество. Городок выглядел разоренным и разбитым, словно после урагана или войны. Астахов тоже было начал собираться в дорогу, но его не выпускали. Врачей не хватало. Он остался, чуть ли не единственным русским хирургом. Он уже не помнил, сколько порогов обошел, со сколькими начальниками говорил, но долгие ожидания у дверей не давали никаких результатов. Тогда он достал свою старую записную книжку и снова отправился на телеграф, пытаясь прозвониться до московского медицинского начальства. Оставлял сообщения, заявки, пока, наконец, напрямую не связался с чиновником военно-медицинского управления. - Капитан Астахов, дорогой, - послышался приторный голос на том конце провода, - вы тут всех на уши подняли. Говорят, звонит и звонит, панику поднимает. Что ж вы русский офицер, хирург, нехорошо. Вы думаете один у нас такой. Тут сейчас и без вас не сахар. Так что сидите пока. На южных рубежах нам нужны надежные люди. Да и в Москве, скажу откровенно, служба не мед. Так что не паниковать! И перестаньте, еще раз повторяю, перестаньте названивать! Отбой! Астахов уже давно не возвращался в общежитие, а все ночи проводил в кресле ординаторской. Он просиживал ночи напролет у окна и продумывал разные способы побега, он думал и боялся своих мыслей. Он начинал ненавидеть Теджен и вообще всю Туркмению, верблюдов и московских штабных полковников. Он решил, что если уж его не отпускают, так пускай изгонят с позором, пускай осудят и выставят из страны, значит, суждено так.
***
За бетонными стенами госпиталя, белел коренастый с покатой крышей детский сад, где в тени веранды когда-то возились, ковыряясь в песке, дети, а полусонная, воспитательница с мокрым лицом вяло обмахивалась платком, сейчас валялся мусор, рваные книги, и обрывки плакатов На территории самого госпиталя было так же безлюдно, только два солдата, приютившиеся у курилки в тени шелковицы, неспешно, с долгими паузами вели о чем-то разговор. Спустя некоторое время из-за угла появился маленький лысоватый прапорщик со взмокшей спиной. Подбежав к солдатам, он суетно замахал руками и погнал их куда-то, то и дело оглядываясь по сторонам. На место в тени тут же завалилась взъерошенная дворняга. Она покрутилась возле дерева, обнюхала все и разлеглась, растянув мохнатое тело и уткнувшись носом в иссушенную землю. Владимир стоял в ординаторской возле окна. О думал о том, что к нему в комнату постучат и вызовут на операцию, о том, что он откажется от нее, сошлется на болезнь, на плохое самочувствие. Теперь он не сможет никогда оперировать, ему нет никакого дела ни до кого. Он прислонился лбом к стеклу, и стукнул по подоконнику кулаком. - Нет мне никакого дела до вас! В этот момент, он взглянул на улицу и увидел чью-то тень, стоящую под деревом. По спине Астахова пробежал холодок, он резко отошел в сторону и спрятался за стеной. Когда он выглянул в окно, то под деревом увидел все ту же спящую собаку и больше никого. Он, как и прежде опустился в свое кресло и закурил. В дверь ординаторской постучали. Владимир вздрогнул. В проеме появилась дежурная медсестра, смуглолицая, с растерянной улыбкой на лице. Она крутила в пальцах ручку и виновато, словно извиняясь за беспокойство, сказала: - Владимир Александрович, вас к телефону. - Кто? – дрогнул его голос. - Не представились. Он шел за медсестрой по гулкому пустынному коридору и чувствовал, как слабеют его ноги. В последнее время он стал бояться звонков. - Астахов, - ответил он собравшись с силами в трубку затертую множеством ладоней. - Владимир, - сквозь треск помех раздался встревоженный женский голос, искаженный помехами, - ты здесь нужен, подойди скорее. - Танечка, - узнал он ее, - здравствуй, что случилось? - Долго рассказывать, подойди скорее в приемную! Отдав трубку медсестре, Астахов пошел по коридору, с каждым шагом ноги его переставали слушаться. – Вот и все думал он. Или сегодня, или никогда. У дверей его встречала Татьяна Лукашина, врач- гинеколог, которой так же не удавалось покинуть Туркмению. Астахов поздоровался, стараясь не смотреть ей в глаза. - Что случилось? – пытался сохранить он невозмутимость. Но голос его дрожал. - Какой-то ты бледный, заболел? - Да, что-то неважно чувствую себя. - Я, конечно, ко всему этому отношения не имею, - начала она. – Я в приемную как раз зашла и совершенно случайно разговор услышала. Утром тяжелого привезли. Иностранец, румын, у него серьезное повреждение кисти и предплечья. Авария какая-то произошла или что-то вроде, понять сложно. Руку рабочему буквально расплющило. Местные хирурги уж вроде бы собираются ампутацию готовить. Я вот и подумала, что тебе стоит на это взглянуть. - На что? -Ты меня слушаешь? Взгляни, ты же знаешь их – чуть что ампутация. Может, спасешь человека. На столе в перевязочной он увидел бледного с иссиня-черной рукой румынского газодобытчика. Тот что-то неразборчиво бормотал иссушенными губами. Ноздри его раздувались. Он часто и прерывисто дышал, уставившись в потолок. Когда Владимир подошел к нему тот закрыл глаза. Со лба у него стекали крупные капли пота и впитывались в потемневшую наволочку. - Я не заметил, - наконец, на ломаном русском произнес румын, когда Астахов склонился над ним. – Балка сорвалась. - Тихо, - в полголоса сказал Астахов. - Помогите, - прошептал румын, уперевшись в него тусклыми влажными глазами. Астахов отвел взгляд в сторону, туда, где стояли хирурги-туркмены. Пульс у иностранца был очень слабый, еле ощутимый, он то появлялся, то становился совсем незаметным. - Ситуация безнадежная, – в полголоса сказал врач у стены, - это бесполезно. На спасение руки нет никаких надежд, нужно срочно ампутировать. Астахов посмотрел в сторону Татьяны, та в ответ лишь пожала плечами и кивнула в сторону двери. Он вышел в коридор и прислонился к стене. - Давно поступил? - Полчаса назад, - сказала Татьяна. Астахов засунул руки в карманы халата и молча пошел по коридору. Он вновь остановился возле окна, выходившего все в тот же двор. Под деревом стоял темноволосый мальчишка и смотрел в окно на Астахова. Они какое-то время рассматривали друг-друга, словно не в силах отвести взгляд. - Кто это? – позвал Владимир Татьяну. Но когда она подошла, под деревом снова никого не было. - Ты о ком? - Владимир окинул весь двор взглядом. - Тут парень стаял какой-то. - Может, через забор кто перелез, мало ли. - Понимаешь, я его второй раз вижу. - Ну, так ты будешь оперировать? Он снова посмотрел в окно и молча пошел в приемную. - Попробую, - ответил он совсем тихо, - если отдадут, попробую.
***
Пока готовили операционную Астахов листал в ординаторской справочник, что-то отмечал карандашом и постоянно поглядывал то на часы, то в окно в сторону шелковицы, ему все время казалось, что на него кто-то смотрит. Наконец его время вышло. Возле дверей операционной он на мгновение остановился, прислушался к тишине, к мерцающей на потолке лампе и вошел в светлую прохладную операционную. Он смотрел на стол, на невозмутимого и спокойного анестезиолога Зырянова. Вечно немногословного и тихого. Тот посмотрел на Астахова и казалось, что он улыбнулся под повязкой. Глаза его чуть прищурились. Медсестра подкатила скрипучую тележку с инструментами к операционному столу. Астахов, вымыв, машинально протянул руки, сестра нацепила на него халат, перчатки. Астахов подумал о своем побеге и почувствовал, как холодеют пальцы, как неровно он стал дышать. - Володя! – подошел к нему Зырянов, - тебе плохо? - Все нормально. Астахов всю ночь не отходил от операционного стола, склонившись в лучах яркого света над раздавленной рукой. Звон инструментов и шарканье по кафелю ног. Медсестра то и дело стирала со лба хирурга соленые капли пота, которые копились и тяжелели на бровях. Астахов сквозь нити, зажимы иглы, казалось, был соединен в одно целое с раскрытой рукой. Склонившись над ней, он словно художник, словно скульптор начинал создавать заново разрушенное. С каждым движением он чувствовал в себе больше и больше силы. Все звуки пропали, а силуэты врачей расплылись. Был только он и заново творимое им. Но вот, чуть побелевший сосуд, из него черной струйкой сочилась кровь, заполняя быстро разрез. - Зажим, - хриплым голосом, скомандовал Астахов. Медсестра, откинула еще часть белой, жестковатой стерильной ткани, выдала зажим, блестевший зеркальной сталью в белых лучах яркой операционной лампы. - Еще один, - продолжал он, - крючок. Вот, уже вся рука была, словно металлическими гроздьями, увешана зажимами и крючками, то и дело в разрез опускали марлевые тампоны, они багровели, разбухали, их сменяли следующие. - Зажим, - Астахов вновь протянул руку, - сестра вложила ему скальпель. - Зажим, - повторил он, не убирая руки. Молодая операционная медсестра шумно засопела, она смотрела мутным взглядом на инструменты. - Вам не хорошо? - Нет, все нормально, - ответила она. - Отдохните. Люба смени ее. Сказал Астахов, глядя на руку. Зырянов беспрестанно следил за шумным наркозным аппаратом, словно гипнотизируя его взглядом. - Нить. - По-моему пахнет горелым, - осматривался по сторонам Зырянов. - Тампон, - слышалось из-под маски Владимира. Запах гари становился более явным, а затем появился и дым. Врачи переглянулись. Астахов продолжил оперировать. Дым начинал расползаться по операционной. Никто не мог понять, откуда он идет. Из-за железной заслонки электрощита потянул едкий дым. Ассистенты запаниковали, посматривая то и дело на Астахова, который, не поднимая головы, продолжал накладывать швы. «Вот и все, - думал про себя он. - Сейчас выключится свет. Провал. Ведь все остальное не в моих силах». - Да, сделайте же что-нибудь, что вы стоите, - не выдержал Зырянов и закричал непонятно на кого. Едкий дым заполнял операционную, копоть летала в воздухе, оседала на инструменты, и на рану. Дышать становилось все труднее. Медсестра, кашляя начала обильно прокладывать марлями и тампонами открытую рану. Санитар, жавшийся к стене, словно спросонок схватил ведро с водой стоявшее в углу и кинулся к электрическому щитку. Он замахнулся и хотел уже плеснуть воду, как его сбил с ног ассистент хирурга Зырянов и, схватив за ворот халата, вытолкнул в предоперационную. Астахов, продолжал оперировать и ждал когда потухнет свет. Все должно было произойти само собой. Он посмотрел в сторону двери, сквозь дым ему показался маленький темный силуэт. - Посторонний в операционной, - неожиданно заголосил он. – Да что тут происходит! Все вокруг на мгновение затихли. -Какой посторонний? – оглянулся Зырянов, скидывая мокрый халат. – Тут никого нет. - Показалось, - Астахов вновь склонился над операционным полем. Он старался не думать о видении и пытался контролировать процесс, давать команды, прекратить панический настрой. Все было в едком, горчащем в горле тумане. Руки работали по инерции. Медсестра не выдержав, схватила простынь и подбежала к щиту, который горел все сильнее и этой простыню начала затыкать щели. - Марина, отойди оттуда! – закричал Зырянов. Но она словно не слышала его и продолжила до тех пор, пока пламя не исчезло совсем. Потом победно взглянула на хирургов, но те продолжали операцию, и не оборачиваясь в ее сторону. Пламя исчезло, но свет нигде не погас, все работало: наркозный аппарат продолжал шуметь, лампа горела. Астахов словно в забытьи заканчивал операцию, после возгорания все происходило словно само по себе. Скрипя колесиками по кафельному полу, тележку с больным покатили в реанимацию. Астахов только в операционной заметил, что вся его спина мокрая, голубоватый костюм напитался соленой влагой и тяжелым грузом прилип к телу. Владимир опустился в неудобное казенное кресло и закурил. Он так и заснул и даже по ту сторону реальности продолжал операцию, которая казалась бесконечной, тянущийся как-то очень медленно. Сухожилия, белеющая кость, лица коллег все это плыло перед глазами и постоянное чье-то присутствие. Какой-то темный силуэт, который приближался все ближе и ближе. «Посторонний в операционной, - кричал Астахов». Но его никто не слышал. Астахов оборачивался, но кто-то оказывался все время у него за спиной и шептал очень тихо: «Посмотри, посмотри же, рука отделилась. Ее нужно пришить». Астахов видел на полу руку и никак не мог дотянуться до нее. - Володя, - кто-то одернул его за плечо. Астахов открыл глаза и еще долго непонимающе смотрел на Зырянова стоящего перед ним с его обычной доброй улыбкой. – Двенадцать часов. Проснись и пой! Операция прошла лучше некуда. Ты волшебник. Правду тебе говорю. Я тебе скажу больше. Теперь тебя точно отсюда не выпустят никогда. Так что мы с тобой навеки вечные останемся в Туркмении. Такие кадры по доброй воле не выпустят. Астахов, поднялся с кресла. Спина сильно болела от ночной работы. Закурив, он оперся о подоконник с потрескавшейся краской и молча смотрел на безлюдный детский сад. - Ты веришь, - повернулся он к Зырянову, - что кто-то руководит нами. - В каком смысле? - В таком, что я готов был провалить вчера операцию. В таком, что я ненавижу Теджен и в таком, что операция прошла по твоим словам блестяще. - Надо бы тебе отдохнуть недельку. - И что я буду делать? У меня нет даже дома. Меня никогда, уж по крайней мере в ближайшие пять лет не выпустят из страны. Я не могу увидеть мать. У меня отняли все, отдали как довесок. - Зато работу у тебя не отняли. Ты можешь оперировать. И оперировать так, как не может никто, по крайней мере, в этой стране. - Мне перед каждой операцией приходится учить все заново, я уже пять лет не выпускаю книг, у тебя же все происходит все само по себе, бездумно. У тебя золотые руки и ты еще жалуешься, ноешь. Чего тебе жалеть, эту кошку, которая облазала весь гарнизон, опозорила тебя и умотала в Москву. Или Россия, в которой сейчас не пойми что происходит. Забудь Володя. И благодари бога, что ты оперируешь. - А отдохнуть тебе надо. Как ты завопил сегодня ночью, - посторонний, - я испугался, слово тебе даю. Когда увидел твои глаза, подумал, что ты сума сошел. Страшный у тебя взгляд был. Тут Астахов отскочил от окна. – Вон смотри, смотри! - Да куда же? - Вон! Смотри! – указал он в сторону шелковицы и выбежал из ординаторской. Перескакивая через ступени, он распахнул подъездную дверь и вырвался на крыльцо. На лавке под деревом, сидел паренек. Тот как-то недоверчиво посмотрел в сторону Астахова, потом в сторону окон госпиталя из которых выглядывал Зырянов и перепрыгнув лавочку направился к дыре в заборе. - Стой, - схватил его за плечо Астахов. - Руки, - отпрыгнул от него мальчишка. Он весь напрягся, сдвинул брови, сжал губы. Лицо его посуровело. - Кто ты? - А ты? – тут же ответил он. Астахов на мгновение опешил и отпустил паренька. Тот оправился и отошел чуть назад. Лицо и уши его чуть покраснели. - Я врач, - словно удивляясь самому себе, ответил Астахов. - Миша, - потянул он руку и стал еще серьезнее. - Ты, Миша, что тут делаешь? Паренек насупился еще больше. - Доктор Астахов, это вы? – он отошел еще чуть дальше, словно в любую минуту мог рвануться и убежать. - Может и я. - Тогда у меня дело к вам. Астахов засунул руки в карманы, лицо его посветлело. - Так, интересно. Откуда же ты меня знаешь? - Я тут всех знаю, городок-то у нас маленький. - Какое же у вас дело, Михаил? – подражая мальчишке, серьезно спросил Астахов. - Давайте отойдем за дерево. А то нас увидят. Вон, - он указал в сторону окна ординаторской, из которого выглядывал Зырянов. Астахов махнул Зырянову рукой и пошел за Мишей. - И что за секреты. Паренек достал из-за пазухи конверт и протянул хирургу. - Что это? - Деньги. Тут много. - Не понял? - Вы только Михая спасите, говорят, вы все можете. - Вот оно что. А кто ж ты ему будешь? Мальчик замялся. - И деньги давай-ка лучше убери подальше! Ишь ты, деловой. - Мы с ним вместе живем. Он меня из распределителя забрал. А деньги, это его, он газ добывает. Много получает. - С чего же ты взял, что я его лечу. - Я спросил тети Фаи, она санитаркой тут. Раньше у нас в приемнике работала. Она мне все рассказала. Что вы самый лучший, что вы руку не дали ему отрезать. Руку ему нельзя отрезать, его с работы уволят, а меня он тут тогда оставит, не возьмет с собой в Румынию, - глаза его заблестели. – Я с ним год уже живу, он добрый. - Слова его сталь протяжные. – Залечите ему руку, доктор. - Я то-то думал ты уже мужик. Что это у тебя уже на носу тут? Давай-ка Михаил, спрячь подальше свой конвертик и жди, а я тут что-нибудь постараюсь сделать. Вылечим мы твоего Михая.
***
Два огонька в полутемной комнате общежития, то погасали, то разгорались вновь. Зырянов темным силуэтом поднялся со скрипучей кровати и подошел к окну. - Иногда мне кажется, что ты бредишь, - он сел на подоконник и лицо его в свете луны сало мертвенно серым. – Это обычный мальчишка. - Обычный, да не очень, – скрипнул кроватью Астахов. Где он сейчас, почему он не появился на выписку? - Бред какой-то, какой ангел? Что ты вообще несешь? Я видел его обычный десятилетний пацан. У меня от твоих разговоров мурашки по телу. – Зырянов посмотрел на улицу и снова заходил по комнате. – Мало ли почему он не пришел, всякое бывает. Сейчас везде не пойми что происходит. – Спросил бы ты у румына, где мальчик, телефон же он тебе оставил. - И как ты себе это представляешь? Позвоню я ему и спрошу, а есть у вас такой-то мальчик? - Да ты ему теперь, когда захочешь, можешь звонить, что хочешь спрашивать! Как он тебе тогда, мол, господин Володя, господин Володя, - заулыбался облитый серым светом Зырянов, - у нас в Румынии врачи так не работают. - Да пойми ты, испугался я тогда, очень испугался. Я отказался бы от него, понимаешь. Умер бы он без меня иль без руки бы остался. Я уже готов был. Я уже решил все и тут чувствую, словно наблюдает кто за мной. Словно кто-то рядом постоянно. Я чуть не переступил. - Это все мнительность. Накручиваешь ты сам себя. - Нет, Андрей, я хотел. - Ну, хотел и хотел, не сделал же. Ты руку этому румыну заново собрал. Ты теперь в Теджене большим человеком будешь, слухи тут знаешь, как расходятся. Так выкинь всю дурь про призраков и ангелов из головы и отдыхай. - Он звонил сегодня? – чуть слышно проговорил Астахов. - Кто он? - Михай. Он поможет мне бежать в Россию. Зырянов молчал. - Они меня вывезут. Если хочешь, я тебя возьму с собой. - И кем я там буду? - Зырянов вновь прикурил. – Работать в какой-нибудь областной шарашке? Думаешь, нас там ждут. Туркмения отсоединилась вместе с нами, друг. Нас отдали и забыли. Мы там никому не нужны. Какой толк от твоего побега? - Да пойми, и тут мы тоже чужие. Два три года и этого госпиталя не останется, часть расформирую окончательно. Они говорили до самого утра, сон не шел к ним предстоящий день, нелегальный выезд, они не знали, чем это может закончиться. Водитель от Михая появился на их пороге ровно в девять чесов. Он улыбался щетинистым лицом и крепко пожал Астахову руку. - Господин Володя, какой-то вы бледный. Не переживайте. Михай вас ждет на вокзале. Мы вас вывезем. Билеты на самолет уже куплены. Скоро вы будете дома.
*** Волга, скрипнув, остановилась у аэровокзала. Там впереди у самых дверей суетился народ, кто-то кричал. - Что такое? – толкнул Зырянова Астахов. К машине подбежал человек. - Уважаемый, помогите, нам нужна ваша машина. – Тараторил он, - женщина сознание потеряла, в город нужно везти. Астахов подбежал к толпе, кое-как протиснулся к женщине, которая лежала на пыльном асфальте подогнув ноги. - Она, наверное, головой ударилась, - говорил кто-то. – Я далеко шел, не успел подхватить. - Я врач, отойдите, – склонился над ней Астахов. Он прощупал пульс, осмотрел глаза, открыл рот. - Что с ней? – чуть слышно произнес Зырянов. - Дифтерия, Андрей, ой какая дифтерия. Запущенная. Куда же она с ней собралась. - Он посмотрел в толпу и увидел Мишу. Тот, протиснувшись меду ног людей, смотрел на Астахова. Холод прошел по телу Владимира. Они какое-то мгновение смотрели друг на друга. – Михай ждет вас. - Ее нужно срочно везти в Теджен, – закричал он в толпу. Возле машины его ужу ждал Михай. - Извини Михай, - видно не судьба. - Мы можем подождать, господин Володя. - Да не нужно. Давай лети один, – он посмотрел в сторону паренька, смотревшего испуганно сквозь приоткрытое стекло автомобиля на женщину. – Видно не судьба. - Садись Андрей, возвращаемся. Водитель резко вырулив на дорогу несся по иссушенной туркменской дороге поднимая за собой пыль. - Два часа у нас есть. Как только аэродром пропал из вида, женщина открыла глаза и попыталась что-то сказать, что-то сдавлено прошипела. Лицо ее побагровело и Татьяна вновь потеряла сознание. - Держись, - и, зажав ей нос начал делать искусственное дыхание. - Как она, - посматривая в зеркало, беспокоится Зырянов. - Пульс есть? - Есть, я его еле чувствую. Уже через час машина на полном ходу влетела в ворота больницы. Астахов на руках перенес женщину в реанимацию. Зырянов кому-то звонил. Что-то все искал по ящикам. - Нужно делать трахеотомию. - Да нет времени Андрей. Иди подыши ее, у меня уже сил нет. Зырянов как-то неуверенно склонился на женщиной и зажмурив глаза вдохнул. Казалось, что время тянется очень медленно и реанимация не приносит никаких результатов. - Есть Бог на свете, - шумно выдохнул Зырянов, когда увидел, что женщина хрипло задышала и открыла глаза. Послышался хрип, за ним еще более сильный. Дыхание восстановилось… сердце пошло… - Я жива, - прохрипит она. - Все обошлось. - Я думала, что уже того. Я видела сквозь стекло какого-то мальчика, я его не знаю, он говорил, что мне еще рано туда. Я помню, как лежала на столе, а вы надомной бегали, а я на вас смотрела, оттуда. Владимир и Андрей переглянулись. - Не нужно говорить, молчите, сейчас будет немного неприятно. Андрей взял у стоявшей без движения медсестры ларингоскоп и вставил женщине в дыхательное горло. - Ну вот, - Присев на колени, - выдохнул Зырянов. - Еще бы чуть-чуть. - И не говори. Даже придя в ординаторскую, они еще долго не знали с чего начать разговор. Самолет уже давно взлетел. Да и Михай наверняка больше не вернется в Туркмению. - Вот тебе и ангелы? – вытер мокрый лоб Владимир. - Ну вас, - чуть слышно произнес Зырянов, - у меня от этих слов по спине холод прошел, - он огляделся. – Мистика. - Вот и думай после этого. - Ну, что Володя будем делать прививки, ведь заразимся. - Мне все равно, - отмахнулся от него Астахов. - Наташка!! – закричал Зырянов, открыв дверь. Наталья была уже опытная медсестра и хорошо знала, что и в какую ситуацию нужно делать, и уж точно знала Владимира и Андрея, с которыми работала не один год. Она появилась в дверях с четырехсотграммовым флаконом спирта и двумя стаканами. - Ну что ж, тогда дезинфекция, – он достал из холодильника водку. – Сначала пьем спирт и запиваем водкой, понял Володя!? – заодно и выпьем за наш постоянный теперь дом. - А можно и наоборот, сначала водку, а потом спирт. Быстро захмелев, они уснули друг напротив друга в креслах в продавленных госпитальных креслах красного кожзаменителя. | 
Библиотека // Объявления
