Жил в то время Степан в заброшенной мансарде дома десять по Пушкинской улице. Жильцов давно расселили, но денег на ремонт у государства так и не нашлось. Как говорится, «свято место пусто не бывает», и дом потихоньку стал заселяться - пустующие помещения занимали разнообразные художники, музыканты и просто «свободные творцы». Здесь они устраивали себе студии, репетиционные точки, но были и те, кто, сделав ремонт, переезжал основательно.

К этим самовольным поселенцам относился и Степан. Он обил стены фанерой, вставил в единственное окно раму и – начал жить.

Потолок был очень высокий, и Степану удалось соорудить в комнате какое-то подобие помоста. «Второй этаж, - многозначительно говорил Степан, а в разговоре не упускал случая вставить, – вот у меня квартира двухэтажная, и что? Ничего особенного…». Из-за примененных при строительстве инноваций вся конструкция слегка шаталась – как раз накануне работ Степан посмотрел передачу о древнерусских теремах, построенных без единого гвоздя. Поэтому при конструировании было решено следовать древним заветам и гвоздей не применять. Почти. Один все-таки пришлось вбить, чтобы прикрепить «этаж» к стене.

На помосте располагались кровать, стул и усилитель. Усилитель назывался "Беринджер", а еще была гитара - "Страткастер", очень хорошая, изготовленная двадцать лет назад из редкой породы болотного клена - пористого и легкого дерева. «Круто, ваще!» - говорил Степан, рассказывая о том, как звучит его гитара. Усилитель же был куплен за приличную сумму как студийный, правда потом обнаружилось, что он излишне шумит. Но драйв получался приличный, и Степан решил не сдавать его обратно в магазин...

Сегодня сильно болела голова - вчера играли концерт и засиделись почти до утра; Степан даже не помнил, когда вернулся домой... На ощупь он достал из сумки таблетку анальгина, выпил, посмотрел на часы. Три часа дня. И Степан решил позвонить Олесе, чтобы «что-нибудь придумать».

Олесей звали девушку, которая приносила неудачу. Конечно, это были очень субъективные Степины ощущения, хотя и основанные на некотором статистическом материале... Степан находил Олесю довольно симпатичной и очень приятной в общении, поэтому ради нее он периодически жертвовал некоторым количеством своей удачи.

***

На встречу с Олесей решил идти пешком по двум причинам. Во-первых, девушка, с которой предстояло встретиться, всегда приносила ему несчастье. Не в прямом, конечно, смысле этого слова. Это не были настоящие беды, но так получалось, что даже при одном упоминании о ней, скажем, в разговоре с приятелями, Степану начинало тотально не везти.

Вот, например, сегодня, еще только набирая Олесин номер, он не заметил лежащего на стуле кота... и, слушая гудки, со всего размаха сел на этот самый стул. Кот Василий был довольно терпеливым животным, но ведь в пределах возможного! Он с диким, сдавленным воплем вонзил когти в зад Степана, добавив для убедительности укус в голую ляжку (Степан только что проснулся и был в одних трусах). Происшествие получилось больное и обидное для обоих: вскочив, Степан неудачно задел телефонный шнур. Телефон упал и развалился на две части, что, однако, не помешало Олесе услышать произнесенное в сердцах матерное слово, начинающееся на букву «б». Она замерла, было от неожиданности, но потом немного подумала и распознала голос Степана, осторожно переспросив, что конкретно он имел в виду. Степан соврал, что на него только что напали бешеные коты, которые покусали его и скрылись в неизвестном направлении. Слово же было произнесено от расстройства и неожиданности и к разговору отношения не имеет.

На том и сошлись, договорившись встретиться на Владимирской и «что-нибудь предпринять». При этом размытость формулировки позволяла каждому надеяться на свое и оставляла свободу для маневра.

В общем, принимая к сведению уже случившееся, Степан не рискнул ехать на свидание в автомобиле - его было элементарно жаль. В лучшем случае ожидалась пара проколотых колес и потерянный домкрат, в худшем - могли случиться травмы и ушибы. Не хотелось ни того, ни другого.

Кроме того, Степану хотелось еще до встречи с Олесей выпить водки: по его твердому убеждению, алкоголь - отличное средство для коммуникации. Олеся была девушка очень общительная, неглупая и симпатичная, но далеко не красавица. А Степан любил красавиц. Таковых среди его знакомых не было и приходилось, как говорится, "полировать" водочкой разницу между желаемым и действительным. Почему именно водочкой, Степан и сам не мог объяснить, напиток был найден интуитивно, путем долгих, изнурительных экспериментов. Это как химический опыт - из множества жидкостей и химикатов вдруг получается продукт, не имеющий ничего общего со своими производными. Скорее всего, это было сродни алхимии, ибо эзотерический компонент имел в опытах Степана первостепенное значение - без духовного настроя ничего не получалось.

Поставленная им перед собой задача была безнадежно, непереносимо трудна... Однако, после многих лет экспериментов подбор завершился - двести пятьдесят граммов водки плюс девушка средней наружности, соединяясь, давали искомое…

***

По дороге Степан зашел в магазин купить водки. Среди лавчонок и закутков он выбрал один, на витрине которого виднелся требуемый напиток. Он был, так сказать, в единственном числе. Кроме как водкой, причем одного сорта – «Московской» - здесь ничем не торговали. Это Степана насторожило, но он все же зашел и спросил, хороша ли у них водка, не поддельная ли. "Нет! Что ви! Что ви! - ответил ему человек сомнительной наружности с кавказскими усами и смуглым лицом, одетый в тренировочный костюм. - Ми поддельной не торгуем!" - отрезал он.

- «Мне «Московской» тогда, ноль семь...» - начал Степан нерешительно, понимая, что просит невозможного - на прилавке красовались только «мальки» и поллитровые бутылки. Однако хозяин, приветливо склонив голову, произнес:

- Вах! Почему нет? Все есть... И ноль семи, и ноль восеми... - он достал из-под прилавка пустую литровую бутылку с надписью «Гжель» и вышел в подсобку. Донеслось журчание воды. «Моет?», - как-то отстраненно подумал Степан. Продавец вернулся и торжественно выставил бутылку на прилавок. Затем он взял с витрины малек и поллитру, и, победно глядя на Степана, перелил их содержимое в литровую бутыль. Поскольку воронки у него не было, часть жидкости пролилась. Продавец сделал успокаивающий жест и снова вышел в подсобку. Опять включил кран – чтобы ополоснуть бутылку… правда, забыл надеть крышечку, она осталась лежать на прилавке... И вот, наконец, с совершенно победоносным видом продавец появился из подсобки. В руке у него сияла полная литровая бутылка:

- Вот, дарагой! Для тебя ничего не жалко!

После такого теплого приема отказать было невозможно, к тому же Степан и сам имел восточные корни: его дедушка был еврей, а мать – армянка, поэтому он, молча расплатившись, взял бутылку и, тихо прикрыв дверь, оказался на улице. Шел снег.

***

Итак, до встречи оставалось минут пятнадцать. Степан зашел в первую попавшуюся подворотню, достал из сумки бутылку, отвинтил крышку, выдохнул и сделал пару глотков. Затем он вытер губы, закрыл бутылку и прислушался к происходящему внутри себя. Водка была плохая, но действовала правильно - жить становилось лучше.

Уже на подходе к метро обнаружилось, что выпил мало. Ощущение красоты и полноты жизни оборвалось. Захотелось курить. Обычно это происходило не столь быстро и как-то, что ли, плавней. Решил принять еще.

«Видимо, водка паленая оказалась или воды из крана много налилось», - подумал Степан с некоторым разочарованием. Искать подворотню не имело смысла - поблизости от метро все дворы закрыты на ворота с кодовым замком, и надежды туда проникнуть практически не было. Возвращаться же не хотелось - было холодно и далеко. Он встал спиной к тротуару, как бы разглядывая что-то в витрине магазина, и осторожно нащупал в сумке бутылку. Что это был за магазин, Степан даже не заметил, так как был полностью поглощен сначала нащупыванием бутылки, а затем откручиванием у нее крышки. Завершив дело, он сделал пару торопливых глотков. При этом большую часть расстояния до его рта бутылка проделала, все еще находясь в сумке, вынырнув оттуда только в последнюю минуту.

«Решат, что сок пью, - стыдливо подумал Степан, - может человек сок пить?" Он начал завинчивать пробку, но, видимо, криво надел и ее заклинило. Он попытался свинтить ее назад, но и это не удавалось. Тогда Степан в сердцах рванул, и пробка поддалась, но при этом выскочила из рук и провалилась в недра сумки. Степан чертыхнулся - сумка была большая, а пробка маленькая, и оба этих обстоятельства, соединяясь, делали поиски затруднительными. Без пробки водка могла выдохнуться или пролиться. Ни то, ни другое в его планы не входило.

Он с минуту подумал, потом сунул руку внутрь и принялся шарить. Ключи, зажигалка, футляр от фотоаппарата, ключи, фотоаппарат, кошелек, чехол от наушников, ключи, наушники, кошелек, зажигалка, ключи, плеер, записная книжка, футляр от фотоаппарата, ключи, кошелек, коробка анальгина, снова кошелек, опять плеер, снова ключи, записная книжка...

«Блин... Так до утра можно...» - расстроился Степан. Чуть подумал, снова достал бутылку и уже с расстройства, не особо прячась, сделал еще глоток. Посмотрел на витрину, это оказался магазин женского белья. Прямо перед Степаном красовались красные кружевные трусики внушительного размера. Снизу были затейливо раскинуты по разным концам витрины черные колготки. Сверху была прикреплена ночная рубашка в кружевных рюшках телесного цвета и значительно меньшего, чем трусы и колготки размера, отчего казалось, что силуэт напоминает то ли страуса, то ли орангутанга необыкновенной величины и окраса. Завершал все это сооружение исполинского размера бюстгальтер в малиновых кружевах.

- Привет! - послышался за его спиной голос Олеси. - А что это ты тут трусы женские так долго разглядываешь? А я раньше пришла, дай, думаю, в магазин схожу, а тут ты стоишь. А что это у тебя в сумке? Бутылка какая-то...

- Сок, - пояснил Степан, на мгновение прекратив нащупывать пробку. Легализация бутылки не входила в его планы. Он рассчитывал пользоваться заначкой равномерно в течение вечера, постепенно и незаметно увеличивая объем, добавляя его по глотку. Он хотел казаться Олесе малопьющим молодым человеком.

- Сок? А чего ты его там прячешь и держишься за него, как будто отнимают? А чего ты там щупаешь все время в сумке? - Олеся, как уже упоминалось, была девушка общительная.

Степан перестал копаться и посмотрел на нее с некоторой досадой.

- Ну, куда пойдем-то? Хочешь, ко мне можно, у меня фильм новый есть. Комедия, - зачем-то добавил он, словно жанр фильма играл в его планах решающую роль. Степан решил пойти по максимально экономичному варианту - денег было жаль, а провести с Олесей больше чем одну ночь в его намерения не входило.

Олеся задумалась. Конечно, хотелось бы в какой-нибудь клуб сходить или, на худой конец, в театр, но ради Степана она была готова согласиться. Парень он симпатичный, хотя и излишне прижимистый, но все же, как она считала, "с перспективой". Все ее приятели делились на две категории - "с" и "без" перспективы. Встречалась она и с теми, и с другими; но кто "без", - с ними соглашалась только на что-то очень интересное: коктейлей парочку подороже, поесть в хорошем кафе - все по полной. За это - секс, но быстро и без затей. На прощанье - деньги на такси , и до следующего раза.

Степан был "с", хоть и происходило с ним постоянно что-то непонятное. В прошлый раз, когда встречались, ключи от машины в канализацию уронил, аккурат в дырку люка попали. Так он туда в панике чуть было сам не полез, потом мужиков каких-то вызвал, денег им заплатил, а ключей не достали. "Через трубу в центральный слив смыло", - авторитетно заявили мужики, выбираясь наружу из пахнущего дерьмом люка и закуривая папиросы. А ключи эти, оказывается, у него последние были. Пришлось потом эвакуатор вызывать, половину машины разбирать - замок зажигания и сигнализацию заменять... А в позапрошлый раз в ресторан пошли. Поели уже, Степа сунулся за деньгами в карман, а там пусто. Дома кошелек забыл. Пришлось трубку с часами в залог оставлять, домой бежать. Только зря. Когда до дома дошел, выяснилось, что дома кошелька тоже нет. Видать не забыл он его, взял, да в ресторане из кармана сперли. Пока Степан по друзьям бегал, денег занимал, ресторан закрыли, а на другой день уже смена другая, ничего, говорят, не передавали, не знаем. А когда через день нашел тех, кто залог брал, выяснилось, что все уже продано по дешевке, чтобы по счету заплатить. Решили, что Степа ноги сделал, а вещи ворованные оставил. После той встречи пропал Степан, с месяц не звонил. Потом проявился, да вот…ключи в канализацию обронил... Короче, за те два раза Олеся очень Степану сочувствовала, тем более, что во второй-то раз она даже поесть в ресторане успела. Дальше этого уже, естественно, не пошло, и она даже немножко жалела.

- О кей, пошли на твою комедию! - на самом деле она согласилась бы и на ужасы - Степан выглядел сегодня как-то особенно импозантно, загадочно. Опять же витрина эта, где он трусы женские разглядывал, ужас как интересно!

- Ну пошли тогда до дома пешком, не замерзнешь? - Степан все еще держал одной рукой бутылку в сумке, и его движения были несколько скованы. К тому же у него начались какие-то странные ощущения, не очень похожие на обычное действие водки - начала кружиться голова, перед глазами поплыли цветные звездочки. Все как-то медленно вращалось вокруг, очертания Олеси стали чуть размытыми. «Не надо было у этих нелегалов водку покупать... Неизвестно еще, что они там набодяжили, а ну как вообще барбитурат какой-нибудь? Вот, блин, непруха...» - они двинулись вперед.

Тем временем окружающие Степана предметы продолжали медленно эволюционировать: дома стали крениться и раскачиваться, автобусы странно вытянулись в длину, и способ их передвижения изменился до неузнаваемости. Мимо Степана проезжала передняя часть автобуса, затем она удалялась от него все дальше и дальше, при этом зад автобуса еще даже не приближался. Казалось, все стало резиновым и очень инертным. Цвета вокруг сделались нестерпимо резкими, с преобладанием серебряного и белого. Все предметы словно светились изнутри, в то же время, освещая друг друга и как бы соревнуясь между собой в яркости. Степан, остановившись у нестерпимо сияющего желтым светом ларька с надписью «БЛИНЫ», повернулся к Олесе.

- Хочешь блин? – неожиданно для самого себя спросил он, еще не понимая, зачем он это затеял, но, уже чувствуя, что у него, кажется, зреет план.

- Да, со сгущенкой.

- Тогда стой в очереди, а я сейчас. – Он сделал Олесе уверенный знак рукой и быстро отошел за угол ларька. Там достал из сумки бутылку, сделал пару торопливых глотков – эффект, производимый напитком, начинал нравиться, и он решил продолжить эксперимент. Выпив, Степан аккуратно поместил бутылку в сумку, собираясь сделать Олесе маленький сюрприз - неожиданно появиться с другой стороны ларька. Он торопливо принялся его обходить, но не заметил торчащего из асфальта металлического штыря, запнулся об него и упал. Из-за того что одна рука у Степана была в сумке, падение получилось болезненным. Он, кажется, вывихнул ногу и сильно ушиб локоть. Водка при этом пролилась в сумку, правда, немного еще осталось. Вышел Степан из-за угла сильно помятым, хромая, с отвисшей рукой и воняя спиртом. Олеся ела блин.

-А я тебе с мясом взяла, - она гордо вручила блин. – Здесь вкусные делают!

Степан с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Люди вокруг тоже начали менять свои очертания, и он настороженно ждал развития событий. Съели блины, пошли дальше. Теперь Олеся была одета в серебряный комбинезон, как у космонавтов, на голове у нее красовался шлем летчика-истребителя с яркой надписью «СССР». Она непрерывно что-то говорила; мелькали имена, даты. Иногда она цитировала кого-то и, кажется, даже читала стихи. Что она говорила конкретно, было почти не разобрать - шлем сильно заглушал слова, но Степан внимательно морщил лоб, периодически поднимал брови и кивал - умение слушать он ценил в других и по возможности развивал в себе.

Дошли до места, где он купил сегодня водку. У Степана возникла мысль.

- Постой здесь, мне к приятелю на секунду надо, лабораторную взять, - приплел он для убедительности. Быстро, чтобы Олеся не изъявила желание познакомиться с приятелем, зашел в тот самый магазин и остановился на пороге...

Это был не магазин! Это было какое-то кафе, скорее всего - пышечная. Полногрудая продавщица в водолазном скафандре грустно смотрела на Степана через толстое стекло шлема. Почему она полногрудая – скафандр не позволял рассмотреть фигуру – Степан не смог бы себе ответить, но факт оставался фактом. Грусть же продавщицы Степан объяснил тем, что ей, видимо, было очень душно: скафандр, как он знал из телевизионных передач, плохо вентилируется. Жестами - продавщица, кажется, не говорила ни на каком языке, он спросил, где магазин, который был здесь раньше, на что тоже жестами она ответила, что магазина больше нет. От дальнейших расспросов Степан воздержался. Он на мгновение остановился у двери и, сделав большой глоток из бутылки, вышел наружу.

Мир изменился в очередной раз. На этот раз он стал нарисованным, словно мультфильм. «Отечественный, рисованный, годов семидесятых», - отметил Степан. Олеся была теперь Чебурашкой в самом натуральном виде, она жалостливо смотрела на Степана грустными глазами и смешно поводила ушами.

- Пошли? – спросила она тонким мультяшным голосом пятилетнего ребенка - Я тебе еще про Фэн-шуй не досказала! - Степан заметил, что у него, вроде бы, вырос большой зеленый нос.

***

- Древние китайцы считали, что злые духи двигаются только по прямым линиям. Поэтому на китайских картинках рисовали, например, зигзагообразный мост над озером, - тараторила Олеся своим тонким голосом. – Считалось, что по такому мосту духи не пройдут! – Она многозначительно посмотрела на Степана. Тот деловито вышагивал рядом с ней, изредка переспрашивая и кивая. Его рука по-прежнему была засунута в сумку, он припадал на правую ногу, но был спокоен и деловит. Они свернули с Кузнечного переулка и шли теперь по Пушкинской улице. Нарисованные дома хоть и радовали веселыми мультипликационными цветами, но из-за плохого качества прорисовки выглядели нежилыми и заброшенными. К тому же, у некоторых не были нарисованы входные двери. Впечатление возникало сюрреалистическое: вот дом, где в окнах горит свет и висят занавесочки, только… войти в него нельзя, а так - все хорошо, живем мы хорошо, здоровье наше хорошее… Вокруг шныряли машины с нарисованными водителями и ходили люди без лиц, а многие и вовсе были нарисованы только с одной стороны - со спины, скажем! Вообще от всего этого веяло ностальгической тоской времен застоя, и Степан решил попытаться сменить тему.

- Стой! - остановил он Чебурашку на середине фразы про то, что «никогда не следует ставить кровать так, чтобы она была обращена ногами к двери...» – мне на секунду. К приятелю. Лабораторную отдать. - И он быстро заскочил в первую попавшуюся дверь. Как Степан и ожидал, лестница была не нарисована... Нисколько не смущаясь, Степан достал из сумки бутылку водки, с облегчением констатируя, что в ней, слава Богу, осталось еще грамм сто пятьдесят, и сделал глоток. Выйдя из подъезда, Степан с удовлетворением отметил, что мир опять переменился.

***

Двухмерный мир жил и существовал не хуже трехмерного. Точки сдвигались, вибрировали, какие-то тире быстро пробегали по горизонту. «Наверное, снег идет», - догадался Степан; они с Олесей представляли собой отрезки, только разной толщины и длины. Еще одно отличие - это заметил Степан уже во время ходьбы - заключалось в том, что у Олеси самый конец ее отрезка во время движения чуть загибался. «Разговаривает», - догадался Степан и тоже в ответ чуть согнул свой конец отрезка. Получилось, видимо, невпопад, отчего Олеся некоторое время двигалась вперед совершенно прямая. Потом она начала понемногу загибаться снова, и Степан, теперь уже предпочел молчать. Поскольку он не слышал ни того, что говорит Олеся, ни себя самого, то сильно опасался конфуза.

Так они шли некоторое время и, вдруг, Степан почувствовал - да, это было какое-то неожиданное озарение, пришедшее из самых глубин его подсознания - что он должен, обязательно должен сейчас выступить! Он снял с себя куртку - в отсутствии длины она оказалась просто маленькой серой точкой на его плече и, отодвинув замолчавшую Олесю, взошел на трибуну.

- Товарищи! - заговорил он голосом Владимира Ильича (фамилии у него здесь, из-за отсутствия третьего измерения, не было), – я приветствую вас на Втором съезде народных депутатов!!! - Зал грохнул овациями. Олеся, стоявшая рядом с ним на трибуне, только одной ступенькой ниже, восторженно зааплодировала. Выглядела она, как Надежда Константиновна - черная линия на ярко-малиновом фоне, подсвеченном двумя галогеновыми прожекторами. Прожекторы были китайского производства, в каждом имелось по тусклой полукиловаттной лампе, что для такого зала явно недостаточно, но люди были рады и этому - предыдущий съезд вообще проходил в полной темноте. Прожекторы прикрутили к трибуне большими черными шурупами с прямоугольными прорезями. В мире трехмерном прорези оказались бы крестообразными.

Держа речь, Степан потихоньку осматривал притихший зал. Взгляд его задержался на двух зигзагообразных пунктирах.

«Смотри-ка, оба здесь-с: и Каменев и Зиновьев собственной персоной, в первых рядах… И этот тоже здесь, к речи готовится, бумажки мнет, ну он-то меня поддержит - преданный грузин. Хоть и бывает грубоват».

Закончив речь, под бурные овации Степан слез с трибуны, и они с Олесей пошли дальше. Та снова начала о чем-то рассказывать, и все пошло своим чередом. Постепенно приближались к Степиному дому.

На самом подходе прояснилась причина тишины. Оказалось, что в этой проекции не существует также и времени. Поэтому все, что произошло в этом мире со Степаном, как оказалось, произошло практически мгновенно. Он нашел себя стоящим напротив своего дома по улице Пушкинской сразу же после того, как вышел из двери мультипликационного подъезда, где он последний раз пил водку. Рядом стояла Олеся.

- «Метафизика» – важнейшее сочинение Аристотеля, там он критикует идеи Платона и создал теорию общих понятий! – Она, кажется, уже давно вела эту мысль, и Степан важно кивнул.

- Олеська, постой секунду, я у приятеля ключ возьму, оставил на всякий случай, а то люков канализационных по всему городу... - Не дожидаясь ответа, он юркнул в подъезд напротив. Там достал из сумки бутылку и сделал большой глоток. Подумал и сделал еще один. Перед глазами поплыли кружочки и звездочки - жизнь возвращалась в нормальное русло. Он достал из сумки ключи и, сделав радостное лицо, вышел из подъезда. Олеси на улице не было.

«Слиняла. Загрузил - и слиняла, - самокритично решил Степан, за весь вечер не произнесший и двух слов.- Кивал много».

В этот момент рядом вдруг раздался голос Олеси:

- Вот я и говорю, название совершенно случайное, «мета» – значит после, то есть после физики. Это Аристотеля один чувак их древний издавал, так он труд этот после физики поставил, а теперь все его так и называют…

Степан недоуменно покосился на место, откуда доносился голос. Голос звучал уверенно; даже, как будто, еще увереннее, чем раньше. Видимо, ему польстило выражение повышенного внимания на лице Степана. "Невидимой стала", - догадался он, открывая дверь в парадную и, как бы приглашая кого-то войти внутрь. Голос переместился в подъезд и начал удаляться вверх по лестнице. Степан двинулся следом.

***

Тихо шелестит трава,

Не нужны уже слова…

Степан проникновенным голосом пел песню собственного сочинения, изредка поглядывая на Олесю томным взглядом. Они расположились у него на «втором этаже»; он сидел на стуле, Олеся хозяйски полулежала на кровати. Особенно задушевно звучал припев :

Никогда, никогда

Не забывай того,

Чего ни с кем не происходит...

В припеве была трагическая безысходность момента, поражавшая своей глубиной в первую очередь самого Степана и заставлявшая слушателя, опять же по Степиной интерпретации, «задуматься о том, чего ни с кем не происходит». Как можно задуматься о том, чего не происходит, он еще не придумал, но обычно никто и не уточнял - наверное, все и так понятно. Гитара строила, и Степан на некоторое время сконцентрировался на игре. Подняв же взгляд на Олесю, он обмер. Перед ним сидела писаная красавица в стиле Мерилин Монро с огромными грудями и вьющимися белыми волосами. Одета она была в тот самый кружевной бюстгальтер, который он наблюдал в витрине магазина, и в сногсшибательные белые колготки. Больше на ней, кажется, ничего не было. Он запнулся на полуслове и, вытаращив глаза, уставился на Олесю.

Та потупила взгляд, поправила прическу и смущенно спросила:

- Ты чего?... Степа?

- Какая же ты, Олеська... - он восхищенно выдохнул. Потом сглотнул и несколько заплетающимся языком закончил , – красавица...

Олеся еще больше смутилась - кавалеры редко говорили ей подобные комплименты , хотя о чем-то подобном она догадывалась еще с детства. И все ждала только, кто же окажется тем самым человеком – чутким, умным и проницательным, кто увидит суть вещей и явлений, кто догадается наконец о том, о чем сама она уже давным-давно знает…

Степан же тем временем, немного пошатываясь, но, не утратив уверенности в себе, двинулся в сторону туалета.

- Щщас. – Бросил он коротко – перестановка ног занимала большую часть внимания, и он не мог сейчас вдаваться в подробности. К тому же, подвернутая ступня все еще давала о себе знать, хотя болела уже меньше и, вроде бы, прекратила распухать.

Коридор, который нужно было пройти до туалета, обычно короткий, метров пять, на этот раз удлинился до невероятности. Он представлял из себя трубу довольно большого диаметра, местами покрытую изморозью, а местами раскаленную, словно она пролегала через джунгли. Иногда ощущались явные признаки влаги с каким-то привкусом болота. Где-то пахло морским прибоем. По стенкам, на равных расстояниях друг от друга были расположены иллюминаторы, наподобие тех, что на крейсере «Аврора» – с латунными обручами и большими манерными завертками и кронштейнами. Свет тоже менялся от яркого, летне-солнечного, до почти полной темноты; идти было тяжело – труба покачивалась.

Пару раз Степан заглянул в иллюминаторы, но ничего особенного не увидел. В одном из них зимняя пурга заметала в поле какую-то одинокую избушку; окна уютно светились, в стог сена на дворе были воткнуты вилы, рядом со стогом стояли распряженные сани. В другом окне, стоило Степану приблизиться, кто-то невидимый бил по иллюминатору хлопушкой наподобие мухобойки. Это очень мешало смотреть дальше, но Степану показалось, что на горизонте пустыня. Он решил даже , что видит верблюда. В остальные иллюминаторы он не заглядывал, - не хотел отвлекаться от ходьбы.

Туалет выглядел совершенно обычно, без всяких глюков. Это даже отчасти разочаровало Степана: обшарпанные стены со следами потеков, желтый облезлый потолок, пол с трещинами в кафеле. Естественно - вечно текущий унитаз с деревянным стульчаком и сломанная задвижка на двери. «Никакого евростандарта» - так называл состояние туалета Степан. А знакомым говорил обычно: «Туалет у меня в стиле «джанк», в Европе сейчас модно…»

Он сел на унитаз и стал ощупывать глазами туалет в поисках сумки. Когда они с Олесей только зашли в квартиру, он заботливо припрятал ее здесь, чтобы при необходимости накатить без свидетелей. Сумка нашлась, она стояла прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки. Степан удовлетворенно хмыкнул и протянул к ней руку. И тут случилось неожиданное. Из боков сумки вдруг высунулись серые мохнатые лапы и сумка быстро перебежала в другой угол туалета. Туалет был маленький, и, сидя на унитазе, Степан мог достать руками до любой его части, поэтому, даже не вставая, он принялся сноровисто гонять сумку по полу. Иногда ему почти удавалось ее поймать, но она в последний момент, гуттаперчиво извиваясь и царапая его когтями, все же выскакивала из рук. Степан на мгновение остановился, чтобы передохнуть. «Хорошо, дверь закрыл, а то, как ее там, потом по всей квартире ловить было бы…» - подумал он и, изловчившись, схватил сумку. Удерживая за молнию, чтобы она не скребла его лапами – когти у сумки были довольно острыми – он попытался ее открыть. Это не удавалось никак, и Степан в отчаянии от близости бутылки и от невозможности ее достать с размаху, изо всех сил швырнул сумку о дверь. От удара дверь распахнулась, и сумка, издавая какой то шипящий звук, скрылась в катакомбах коридора.

- Чтоб тебе заблудиться там, тьфу, - плюнул ей вслед Степан, встал, наклонился, чтобы спустить воду, и замер в полусогнутом состоянии – на бачке унитаза притаилась только что убежавшая сумка.

- А-а-а… – злорадно протянул Степан, - вернулась, значит! За спиной притаилась… Ну, щас я тебя! – Он изготовился и, прыгнув на сумку, рванул ее в обе стороны со всей возможной силой. Сумка захрустела и разорвалась на две половинки, из нее посыпались ключи, документы, плеер с наушниками и телефон. Единственное, что удалось подхватить Степану буквально на лету, была недопитая бутылка. Все остальное, включая саму сумку, исчезло в таинственных недрах унитаза.

- Щас достанем, - решительно сказал Степан,- где наша не пропадала!- Он сделал два глотка из спасенной бутылки и, поставив ее аккуратно подальше, чтоб не задеть ногой ненароком, принялся сдвигать крышку бачка. Надо было перекрыть постоянно льющуюся в унитаз воду. Но только он засунул руку внутрь, как вдруг из бачка начали выползать пауки и крысы… Пауки медленно перебирали лапами, и все бы ничего, только были они размером с цыпленка и сильно пихались. Крысы дружелюбно открывали рты, в которых уже совершенно недружелюбно блестели остро отточенные зубы, более всего походившие на акульи. Правда, акул Степан никогда не видел, но все равно было страшно…

Происходящее неприятно поразило Степана, и он выдернул руку из бачка так быстро, как только мог, однако забыл выпустить из руки кран, которым пытался перекрыть воду. Кран оказался вырванным со своего привычного места вместе с куском водопроводной трубы. Вода рекой хлынула из унитаза. Похоже, своим неосторожным действием он произвел какое-то фатальное сантехническое разрушение - в общем, теперь квартире грозил потоп.

***

Это был настоящий водопад! Из бачка хлестала река. Пауки и крысы плавали в потоке уверенно и как будто даже умиротворенно. «Весна пришла», - было написано на их довольных физиономиях. Они плескались, лапками поддерживая друг друга, и, кажется, счастью их не было предела. Наблюдалась какая-то животная вакханалия, с одной стороны, имеющая право быть в природе, но, с другой стороны, совершенно неуместная в доме номер десять по Пушкинской улице… Тут же суетилась сумка, непонятно как воскресшая из унитаза. Она осторожно заглядывала в дверь туалета, словно просила у Степана прощение за происшедшее. Степан, впрочем, сумку прощать не хотел и пнул ее ботинком, после чего она, снова злобно шипя и быстро перебирая мохнатыми лапами, удалилась в приоткрытую дверь.

Степан на секунду задумался и схватил бутылку с недопитой водкой. «Чтобы потоком не снесло», - объяснил он себе, и застыл, с краном в одной руке и бутылкой в другой. «Надо что-то делать», – он открыл дверку за унитазом, достал оттуда разводной ключ и стал нащупывать болт. Тот, как Степан уже знал из бесконечных переговоров с сантехниками, ПЕРЕКРЫВАЛ. Что он конкретно перекрывал и зачем, Степан не представлял. Был ли этот болт на самом деле или нет, он также не знал, но, все же нащупал его в темноте, пристроил ключ и, о чудо! - вода перестала лить. Воцарилась полная тишина.

Минутку Степан просто посидел, прислонясь к стене... Но надо было идти назад. Он дернул за ручку туалета и замер от неожиданности: за дверями проходили финальные поединки за титул чемпиона Олимпийских игр. «Кажись, это сумка бегающая устроила, не надо было ее отпускать, - злобно подумал Степан, - вот кого нужно было в унитазе утопить! Утопить, а уже потом спокойно молнию открывать, а я… Живьем ее пополам разорвал… Наверное, это душа ее теперь по коридору бегает, покоя найти не может…»

Но надо было идти, и Степан, преодолевая барьеры и препятствия , попеременно прыгая то в длину, то в высоту, то с десятиметрового, то с пятиметрового трамплина, а в конце даже оказавшись внезапно в плавках и купальной шапочке, прыгнул с парашютом, держа в одной руке ядро для метания, а в другой - клюшку для гольфа. Естественно, что он занимал во всех видах спорта только первые места. Его везде награждали, он стоял на первой ступени пьедестала, слушая государственной гимн, его обнимали, поздравляли, рекой лилось шампанское. В конце концов он все-таки добрался до дверей своей комнаты. Толкнул ее, зашел внутрь и …

На втором этаже на диване сидел огромного размера, отливающий стальными бликами, чуть опущенный, словно готовый для захвата какой-то гигантской невиданной гайки – РАЗВОДНОЙ КЛЮЧ!

***

Олеся весело щебетала со своей подругой Танечкой, которой она совершенно случайно позвонила, как только за Степаном закрылась дверь.

- Ой, слушай, он такой милый, такой импозантный – цветы мне подарил, мы с ним почти час гуляли – и о Вольтере разговаривали и об Аристотеле, и что такое Фэн-шуй он знает, и кайтингом он меня уже позвал заниматься… Представляешь? А на переходе на нас беспризорник какой-то налетел, так он ему целую речь загнул о пролетариате, о мировой революции… И смотрит на меня все время так, будто в первый раз видит, будто удивляется. Словно каждый раз во мне что-то новое открывает и… признался потом в чем дело - красавицей назвал! Какая ты, говорит… Красавица! Представляешь?

На этих словах открылась дверь, и в комнату вдвинулся несколько потрепанный, поцарапанный и перепачканный чем-то коричневым Степан. Термин «вдвинулся» используется здесь потому, что иное определение разновидности человеческой походки в данном случае дать невозможно. Потому что в данном случае походка была отдельно, а человек - отдельно. Ноги, неравномерно семеня вперед-назад и временами делая окружности и вензеля, притоптывая и пошаркивая, внесли солидное, с серьезным взглядом корифея научной мысли и отца русской демократии, тело Степана (тело с лицом...). Ноги подвели Степана к Олесе и задумчиво шаркнули перед лестницей, ведущей наверх. Решились. Олеся с изумлением смотрела на Степана.

«Какой серьезный! Какой интересный! И опять на меня смотрит, словно что-то новое для себя открыл. Это ничего, что музыкант, - думала Олеся. - Из музыкантов после женитьбы отличные строители получаются. А строитель - хорошая профессия, надежная!» - Олеся живо вообразила, что она уже вышла за Степана замуж, и тот сейчас уходит на стройку с любовно сделанным ею бутербродом .

Ноги дробно поднимали тело по ступеням; дробность объяснялась тем, что каждая нога по нескольку раз наступала на одну и ту же ступень. Таким образом, подъем на второй этаж напоминал сложноисполнимый танец чечетку. При этом туловище, особенно это было заметно к концу подъема, равномерно то поднималось, то опускалось, поглядывая многозначительно на Олесю и снова то скрываясь из вида, то появляясь в проеме …

Наконец ноги подняли тело, и оно, как показалось Олесе, с сомнением посмотрело на нее. Она тут же поспешила развеять сомнения. У нее их уже не оставалось. Это был ОН!!!

- Ну, я пойду мыться? – нежно и застенчиво, как бы спрашивая саму себя и себе самой отвечая, спросила она.

Степан молчал, только ноги слегка покачивали его, как исполинскую башню…

«Молчание - знак согласия, - тут же решила Олеся и прытко соскочила с постели. – Я быстро, пять минут; да я уже и мытая - в бане сегодня с подружками была - вот уж не думала, что пригодится, - немножко соврала она, - сейчас…»

***

Умыться, однако, не удалось – кто-то перекрыл воду. Но недаром Олеся была девушка жизнерадостная и просто так, из-за какой-то воды, отступать не собиралась. Она бодро сунула в рот две пластинки жевачки, энергично пожевала и мысленно поблагодарила подруг, вытащивших ее сегодня в баню – конечно, освежиться еще не помешало бы, но как-нибудь… как-нибудь обойдемся… Она постояла еще некоторое время в коридоре, и изобразила «милое выражение лица», выработанное долгими тренировками перед зеркалом, «особенно хорошо смотрится в профиль». Свое лицо сбоку она ни разу не видела, за исключением нескольких фотографий (впрочем, неудачных, фотограф плохой), но будучи вполне в себе уверенной, Олеся распахнула дверь.

***

Пока Степан поднимался по лестнице, Разводного Ключа не было видно, потом тот мелькнул в поле зрения, впрочем, как-то вскользь, не страшно. Он несколько раз открылся и закрылся, словно говоря что-то Степану, но тот слышал только звуки Гимна Советского Союза. Видимо, его все еще продолжали награждать золотой медалью... Затем ключ совсем исчез, и Степан испытал минутное облегчение. Его даже не смутило, что в дверь откуда-то из коридора проскользнула вероломная, снова восставшая из мертвых, сумка. Она, проворно перебирая волосатыми лапами, быстро пересекла пустое пространство и, словно опасаясь огня снайперов, забилась под диван. «Неверная!!!» - он погрозил кулаком спрятавшейся сумке, но настроение было настолько хорошим, что можно было простить даже ее... И тут в дверном проеме снова появился Разводной Ключ - огромный, сверкающий, великий, как памятник времен СССР и, в своем роде, прекрасный. Он был выше Степана, он был больше комнаты; да что там!!! Он был больше всех вместе взятых домов, он был вся Вселенная или даже… Степан отшатнулся от посетившего его внезапно ослепительного видения – он был несравненно огромнее, чем все Вселенные вместе взятые!!! ОН обвивал их как Змий, открывший свой клюв, чтобы завернуть Вселенную, словно какую-то ничтожную гайку... Страх охватил Степана, он затравленно оглянулся по сторонам... все поплыло вокруг! Небо! Небо опустилось на его голову, осыпая снопами звезд!!!

Но это уже, впрочем, не имело значения - он провалился в небытие. Послышался грохот воды, низвергающейся с Ниагарского водопада, и Степан рухнул в Бездну, в объятия Вселенной…...

***

Увиденное запомнилось Олесе надолго. Степан, стоявший на помосте, как настоящий Орфей, ожидающий свою Эвридику, вдруг, при взгляде на нее, как-то странно выпучил глаза, пошатнулся и сделал шаг назад. Сзади стояла кровать. Поэтому шаг не удался, и со всего размаху Степан упал на кровать, произведя при этом нешуточный грохот. «Какой милый… озорник!» - подумала Олеся, но затем последовал ряд смутивших даже ее событий. Конструкция настилов «второго этажа» покачнулась и, медленно кренясь, пошла вниз. Степан вместе с кроватью и прочим имеющимся там оборудованием совершил падение вниз, круша на своем пути телевизор, комод и кожаный диван. Все это со страшным грохотом и под вопли кота, спрятавшегося где-то под диваном, поднимая горы пыли и древесных опилок, обрушилось вниз. Кот опрометью выскочил, спасаясь от катастрофы и, пролетев мимо застывшей в изумлении Олеси, скрылся в недрах коридора. Пыль медленно оседала. Перестала играть музыка – в усилителе зияла пробитая гитарой сквозная дыра, струны торчали во все стороны, словно иголки ежа, на которого только что напала лиса и сумела-таки его съесть, оставив несъедобное…

- Во, блин! - восхитилась Олеся. – Как любит! - Она подошла к Степану. Тот, кажется, был цел и невредим. Все падение он проделал лежа на кровати, которая падала параллельно земле и остановилась довольно удачно – одной частью на кожаном диване, а второй - на телевизоре. Смяв их до неузнаваемости, она переломилась пополам, но Степан спал сном младенца.

- Бедный, - прошептала Олеся, – натерпелся… - Ей, впрочем, надо было идти. Родители воспитывали ее в строгости, и ночевать надлежало дома. «А жаль, - подумала она, – до десяти еще далеко, успели бы. Ну, ничего, - решение приобрело твердость, - завтра сама позвоню! Пора за него всерьез браться, хороший ведь… Может, помогу чем, а то он у меня совсем несчастный какой-то…»

Она быстро оделась, на прощание заглянула в комнату - Степан безмятежно спал среди обломков мебели и аппаратуры, пыль уже осела. Еще раз нежно сказав: «Бедный мой...», Олеся прикрыла дверь и отправилась домой.

«Солнечный завтра будет день!» – подумала она жизнерадостно, выходя из парадной.

Шел снег.