Ночь была теплая. Теплая настолько, что над разомлевшей, покрытой кислицей землей вилась легкая дымка, осторожно, словно в какой-то робкой заботе охраняла сон лесной птицы. Казалось, даже ветер не смел нарушить окружающего спокойствия, а как-то осторожно, на верху - между макушками елей и гроздьями шишек, доносил с поля, забродивший медовый дух ночных трав. Сухое дерево, вытянуло крючковатые ветви и обвило в узловатых объятиях луну, большой желтой тыквой плавающую в озере. Петр Миронов еще с вечера пришел к егерю, рассчитывая на хорошую ночную рыбалку. Но лов не задался, колокольчик на донке молчал. Мужики сидели на маленькой иссушенной солнцем, и потрепанной годами приземистой лавчонке, в отвоеванном у ночи островке желтого электрического света из окна и слушали, как стучаться о невидимую преграду ночные бабочки, как шелестят их мохнатые крылья и как рвутся их узоры при каждом ударе о стекло. Миронов повернулся к егерю, закинувшему голову, и невольно сам обратил свой взгляд к сверкающей ряби. - Добрый конь, - как-то неожиданно сказал Алишер. - Что за конь? – не понял Петр, оглядываясь по сторонам. - Ай, - одернул Али, - зачем в сторону смотришь, на луну смотри. На луне лошадь. - Чудной ты старик Мамедов, - блеснул зубами Петр. – Какая же это лошадь, если там баба с ведром, у нас об этом каждая собака знает, - и засмеялся. - Зачем баба, никакой не баба, а конь! Совсем ты со своими бабами помешался. Алишер, проживший всю жизнь в лесу, не любил разговоров о женщинах. Даже когда приходил в деревню за продуктами и за сигаретами, женщин обходил стороной. Была у него как-то жена, да и та ушла, ночью, потихоньку, не выдержала лесной жизни, удаленности от людей, а когда Алишер пришел ее обратно забирать, там-то и случилось, то, после чего Мамедов года два людям на глаза не попадался. Собрала теща вокруг себя баб - галочью стаю да и осрамила его перед всеми, стоял, стоял он у крыльца, да и не выдержал, побежал красный к себе в лес, слыша у себя за спиной колючие, словно репейники бабьи шутки. - Я-то хоть на бабах, а ты старый хрыч на зверье! Али опустил голову. - Да ты не обижайся, я ж не со зла. Неподалеку из кустов вылетела птица и тяжело хлопая крыльями скрылась в ночном лесу. - Эх, нет у тебя уважения к старику, обижаешь, а ведь животный они же… Да, что тебе говорить, на образованный ты, вот и дело-то. А взять того же коня хоть, он преданнее любого будет. А примет, сколько с ними, они же больше нашего чувствуют. Вот расскажу тебе одну историю. Был я маленьким пацаном. В нашем ауле женщина помирала одна, а прожила она девяносто шесть лет и не как умереть не могла. Всю родню измучила, себя измучила, а помереть никак не может. В одну ночь встала с кровати, никто так понять и не мог, как? Вышла на улицу. В доме, когда все спохватились, выбежали, а она мертвая на дороге лежит. Первые, кто около нее оказались, говорят, что вдалеке конь бежал белый, а возле женщины следы копыт. Вот тебе и животные. Забрала, значит, лошадка душу ее, помогла. А ты говоришь… - Да ладно Алишер! История конечно складная, да только бабка, небось, от страха померла. На вот лучше сигарету, подыми, оно все полезней, чем сказки рассказывать. - Петр, Петр, вот глядят на тебя мои глаза, хороший ты вроде бы парень, да злость в тебе какая-то. Не учит тебя жизнь. Хлебнешь ты еще сполна, если людей уважать не будешь. Оно ведь видишь, как получается, ты хочешь, чтобы тебя уважали, добро тебе делали, а сам ты на всех волком смотришь. Нет, Петр, ты вперед других уважать научись, а потом глядишь, и тебя будут. Я хоть отшельником живу, а знаю, что о тебе в деревне говорят, знаю как вы с братом живете, что на женку его дышишь не ровно. Брось это, послушай хоть раз старика, а то быть беде. Миронов молчал. Не было и следа на его лице от былой улыбки. Только лишь блеснула луна в его темных глазах и потухла. - Много ты знаешь, а скажу я тебе вот что, ни черта ты не знаешь. Про отношения он мне будет рассказывать, посмотри лучше, как сам живешь! – Миронов встал и зашел в избу, что-то еще выкрикнул, но стариковский слух не уловил фразы. Вскоре свет в окне потух, и Мамедов остался сидеть в темноте. Только его ссутуленные очертания и красный огонек в дрожащей руке еще долгое время вырисовывались в ночи. - Разберусь, обещаю, разберусь дед, - лежа на скрипучей кровати, шептал Миронов, - вот прямо завтра и разберусь, а то, что мне за дело отмалчиваться. Благо завтра праздники, вот и разберусь. Жизни он меня учить будет.
*** Майские праздники пришлись на сильную жару, какой давно не было в этих местах. Разомлевшая кошка Мироновых лежала на приступках и преследовала глазами бесновато сновавших мух, подергивая кончиком хвоста. Из настежь открытых окон доносился звон посуды, смех и детский лепет. - Гуля, убери этого окаянного из под ног, он же мне сейчас все пальцы повывертывает, - недовольно рявкнул Семен Лукич. – Что за привычку взяли, за детьми никто не следит. Да ты посмотри, у него аж испарина на лбу выступила. Гульнара молча взяла ребенка на руки и отнесла к печке. Саша на материнских руках заулыбался еще сильнее. - Вот Димка, а ты говоришь урожай, денег заработаем. Какой, едрен батон, урожай, если жарища, а на улице май только и ни капельки дождичка. Возле печки заорала кошка. Семен Лукич, крякнул и поднялся со стула, - вот я сейчас тебе, вот я сейчас тебя отхожу, - пригрозил он внуку. - Зачем кошку мучишь! Внук держал кошку за хвост и улыбаясь смотрел на деда. - Вот я сейчас тебе, где мамка, опять бросила, а ну иди сюда! - Да ладно тебе бать не сердись, дай мне его, - взял на руки сына Дмитрий. - А где вообще твой брат? Сколько он в огороде ходить будет, нашел время! Собрались семьей, называется! *** Петр стоял, прислонившись спиной к прохладной стене сарая. На веревках со всех сторон свисали старые тряпки, паутина, залепленная высушенными мухами, пустые бутылки, засаленная керосиновая лампа. Дверь скрипнула и в сарай вошла Гульнара. Слабый свет, который падал из единственного небольшого окна, коснулся ее мальчишеской прически. Обелил ее клетчатое платье на узких плечах. Гульнара остановилась, но не повернулась, так и продолжала стоять. - Тебя все ищут, - теребя пуговицу на платье, говорила она, - почему ты не идешь в дом? - Ты знаешь, - не выходя из темноты, ответил Петр. - Нет, не знаю, и знать не хочу. – Слов ее почти не было слышно - Тогда зачем ты вышла? – Сухая улыбка исказила его лицо. Гульнара опустила голову, пуговица в ее руках крутилась все сильнее и сильнее. Глаза ее затуманились от обиды и безысходности, она стояла и не знала, что ей делать. Чувствовала за спиной взгляд, который держал ее на столько крепко, что казалось, кровь в венах стала течь тише. - Ты не должен так себя вести. - Нет, я ни кому ничего не должен. Плевать на брата. Пусть он вообще сгинет. Он у меня все забрал. Гульнара ничего не ответила. Резко повернулась и побежала домой. Петр вышел из темноты еще раз посмотрел на свет, в то место где стояла она, и пошел в дом. На пороге его встретил отец. В руках он сжимал сбрую. - Куда собрался, прокатиться решил? – и посмотрел на его побелевшие кулаки. На исписанном морщинами лице отца блестели капельки пота. Подбородок его покрытый седой порослью тихонько дрожал. На висках и на шее набухли вены. - Ты это брось, слышишь меня. Брось, - в пол голоса сказал он, - не смей, слышишь! - Да ты чего, с ума, что ли сошел? - Я знаю чего, дурачка из себя не строй. Вот сейчас возьму, да так отхожу! - Бать, да успокойся, что за дело! Чего сбруей машешь! - Не смей к ней лезть. Что я не знаю, где ты сейчас был. Так вот попомни отцовские слова, ни дай тебе бог! - Скоро вы там. Закричал из избы Дмитрий. Водка стынет! А то мне сейчас уходить уже. Александрова прибегала, свет просит, чтобы сделали. Во всей деревне вырубило. - Да, идем, - пытаясь обойти отца, крикнул Петр. - Ты меня понял? – схватив за рукав Петра, прошипел отец. – Если что, вот этими собственными руками задушу. За столом сидели молча. Гульнара молча перебирала картошку в своей тарелке и боялась поднять глаза. Петр искоса посматривал то на брата, то на отца. Семен Лукич дрожащей рукой наполнил рюмки. - Так и что же мы это все как на похоронах, давайте, выпьем, за будущее, за детей, а, дело ведь говорю, за детей выпьем, - посмотрев на невестку, наигранно заголосил дед. - А, что, дело хорошее, - согласился Дмитрий, - за детей святое. Гуль, где Сашка, пойду, принесу, пусть уж с нами посидит. В дверь постучали. Потом еще раз. - Да полноте стучать, проходи, - недовольно рявкнул Семен Лукич. - Приятного аппетита, - поздоровалась старуха Александрова. Переваливаясь с ноги на ногу, она перешагнула порог и вытащила из-за пазухи бутылку водки - Света ведь во всей деревни нет, а скоро вечер, концерт по телевизору будет. Почини родной, а? – не отводя взгляда от Дмитрия, бубнила она. - Ладно, тетя Люд, ты бутылку оставь, а сома иди себе, вот мы ее сейчас попробуем и починим тебе свет. - Да уж успеете, вы сейчас сынки поезжайте, а я уж вам потом еще дам. - Ладно, ладно иди, нам посовещаться надо. Александрова раскланиваясь вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Дмитрий взял бутылку, откупорил, понюхал. - Как же, «концерт по телевизуру будет» нарочито кряхтя, передразнил он старуху, небось, самогонку гнала и света всей деревни лишила. Ладно, Петро, бери-ка это бутылку, да пойдем. До фабрики они добрались быстро. По дороге несколько раз присаживались и выпивали. Потом Дмитрий отправился в щитовую, а Петр остался пить со сторожем Савелием допивать остатки. Когда они подошли к трансформатору, начинало темнеть, где-то вдалеке мальчишки ловили майских жуков. Подняв вверх березовые ветки они носились по поляне из стороны в сторону. Около Петра басовита жужжа пролетел увесистый жук. Он проследил его полет до тех пор пока тот не превратился в маленькую точку. Он лежал на прохладной, в вечерних сумерках траве и все вокруг шуршало, двигалось и гудело. Петр прислушался. Он слышал, как где-то вверху Дмитрий поднимается по лестнице, ступая ботинками по ржавой железной лестнице. И гуд, какой-то странный гуд. - Дим, - разомлевши крикнул Петр, - слышишь меня? По моему трансформатор гудит. - Не неси чепуху, я лично его отключил. Это он остывает, вот и гудит. Не успел Дмитрий сказать, как Петр услышал сдавленный крик. Потом дребезжащий удар о железную лестницу и глухой удар о землю. Дмитрий упал. Петр тут же подбежал к нему, потом отскочил и бросился в сторону деревни, но через несколько шагов остановился и опять подбежал к брату. - Дима, - схватил его за плечо, затряс. Перевернул на спину. Подбородок был черный. В правой руке была сжата обуглившаяся светодиодная отвертка. Петр ударил его по щеке, потом еще раз. Димка, ты чего? Помогите, - крикнул он, но из горла только лишь донесся слабый шепот. С дальней поляны бежали мальчишки. Они заметили, как кто-то упал с трансформатора, и сейчас предвкушали зрелище. Неожиданный сумасшедший страх забился в голове Петра. Он еще раз посмотрел на брата и бросился бежать. Почему он побежал, он не мог себе объяснить. Он просто вскочил на ноги и пустился прочь. Когда он очнулся дрожащий и перепачканный болотной жижей, только тогда стал улавливать крики и ругань мужиков. - Собак, собак спускай! - Да он черт, не убежит ни куда. - Алый, Алый, фас, ищи родной… - Семен, Семен, не суетись - Баб домой, домой их гони. - Ах ты боже мой несчастье-то… Петр поднялся на трясущихся ногах и, полусогнувшись, побежал к егерю. Когда он выбежал на дорогу, голоса уже эхом раздавались из другого конца деревни. По улице стелился туман. Миронов прислонился к шершавому забору, тяжело вздохнул и посмотрел в небо на ущербную бледную луну. Где-то в стороне послышался топот, становившийся все сильнее и сильнее. Петр присел. Из проулка, словно призрак из егерского рассказа вылетел, рассекая широкой грудью ватную дымку, белый конь. Он пролетел мимо Миронова так близко, что тот почувствовал его горячее дыхание. Только когда стук копыт совсем стих, Петр украдкой пошел вдоль огородов. На приступках Алишера он споткнулся, ударившись сильно головой. Поднялся на ноги и забарабанил в дверь. Открыли не сразу. Алишер проснулся около шести утра. За столом, не отрывая глаз от окна сидел Петр. Там, сквозь яблони с их молодыми бархатными листьями, сквозь утреннюю дымку просматривалась деревня. - Чего случилось-то, - зевая и растягивая слова, спросил Егерь. Петр молча повернулся, но ничего не сказал. - Где так извозился. Весь же в грязи прибежал. - Ловили меня вчера. Ищут меня. - Чегой-то, - забеспокоился егерь и торопливо подошел к окну. – Чего натворил-то. Петр снова не ответил. Лицо его побледнело. - Я слышал как мужики вчера собак спускали. – наконец, хрипло произнес он. - Бегали такой толпой. Егерь заулыбался и распахнул фрамуги, выпустив на улицу бившуюся бабочку.
- Чего смешного!? - Так это лошадь убежала с фабрики. Ни тебя это искали. - Вот же беда человек. А ведь как извозился, - похлопал его по плечу. Петр оттолкнул его от себя. - Чудной ты какой-то. Иди домой. Чего дурит-то? - Я не могу. Только когда ночь окутала деревню, Петр вышел на улицу. Перелез через забор и подошел к окну. В комнате на диване лежал Дмитрий, около него сидела Гульнара, закрыв лицо руками. Холод прошел по спине Петра. Он стал осторожно пятиться от дома, а когда услышал звук открывающихся дверей, пустился что есть силы в проулок.
*** - Хоронят там, что ли кого-то? – странно поглядывая на Петра, сказал егерь. – С холма сегодня видел, как гроб в деревню везли. Петр затаил дыхание. Пальцы его в один миг похолодели. Он вскочил и выбежал из избы. - Расскажешь потом, - выглядывая из окна, кричал Алишер. Петр кустами пробрался к дороге ведущий на кладбище и все пытался присмотреться к идущим. От страха он никак ни мог сообразить где кто идет. Никак не мог узнать знакомых ему людей. На дороге было черно от скорбящих. Процессия двигалась в сторону кладбища так медленно, что казалось, время остановилось. Солнце в этот день жарило чересчур сильно, впиваясь в черные одежды людей. В лесу, над кладбищем, взвилась стая ворон, провожавших своею рубленой песней в последний путь душу покойного. Петр плелся в стороне, так и не осмелившись подойти ближе к людям. Только однажды, ему показалось, что кто-то заметил его. Когда около могилы остался один отец, Петр подошел и сел рядом, боясь посмотреть на черный крест с временной картонкой. Так он и сидел уперевшись глазами в землю. Наконец Петр поднял голову, сглотнув густой комок, стал читать: «Тамара Петровна Савельева. Господи, будет твоя воля и неразборчиво написанная дата». - Тамара Петровна, - в слух, неожиданно для себя повторил Петр. Отец посмотрел на сына и обнял его. - Мы с самого детства с ней. С самого маленького, - вздохнул отец. Петр тут же обмяк. Он уже не понимал, что говорит ему отец. Он только уткнулся ему в плечо и спина его начала часта подергиваться. - Ну, полно, полно. – Прижал сына к себе отец еще сильнее. Они еще долго сидели на лавке и вдыхали сырой дух земли и курили. А как стемнело, ушли в сторону дома, так и ни сказав друг другу не слова. Просто шли рядом, слушая звуки шагов. - Домой-то зайди, брата-то здорово садануло. - Зайду обязательно. Махнул ему рукой Петр. - Завтра зайду, – и, побежал к егерю. Почему он не пошел сразу к брату он не знал, просто хотел еще на немного продлить это впервые ощущаемое чувство счастья, не спать всю ночь, дожидаясь утра. - Вот же пьянчуги, - провожал убегающего сына отец, - хорошо хоть живые остались, - улыбнулся он и перекрестился.
Postscriptum:Продолжение повествования о деревне Черная река, семье Мироновых Петре и Дмитрие и всех, кто их окружает (Наследство, Подарок, Мартын, Письмо внуку, Темная вода и др...
|
Администрация // Объявления
