Больно! Опять больно! Ему так больно, как никогда. Все в его жизни кувырком, а он не может остановить эти сумасшедшие американские горки, под названием «жизнь». Всегда ему хотелось взять жизнь свою под узды и управлять ею как вздумается, но не получалось, никогда. Опять эти же проблемы, никто никогда не понимал его. Все лишь с прослезившимися глазами сочувствовали ему. Они не понимали, как они ему надоели, как надоели ему эти фальшивые слова и эти наигранные слезы. Ему всегда хотелось дать такому человеку в нос, чтоб он заткнулся и испытал хоть часть той боли, которую терпит он. Эта дура соседка с верхнего этажа постоянно лезла к нему с советом, а он так желал засунуть ей в её гадкий змеиный рот кусок самой ядовитой отравы, чтоб она не донимала его. Когда он на кого-нибудь срывался, все лишь сокрушенно мотали головами. «Бедненький! Ему так плохо!» Он аж выл про себя от этих замечаний, брошенных ему вслед. Ему хотелось убежать туда, где никто бы его не нашел. Он хотел сброситься со скалы, но каждый раз что-то удерживало его. Он уже перестал молиться, давно перестал. Он четко знал, что ничего похожего на Бога нет. Он знал, что люди глупеют, веря, что где-то там верху есть что-то похожее на Всевышнюю Добрую Силу. Это невыносимо для него, слышать от других: «Господи!» или «Боже мой!». В его лексиконе давно нет таких слов.

- Слава! – постоянно слышал он. – Вон!

Это как нож, раскаленным железом впивающийся в сердце, разрезая все живое и доброе, что есть. Его сердце не может больше терпеть этот хлыст боли. Этот уже переставший быть родным голос говорит это. Ему так плохо, а все ходят и устраивают перед ним представления, словно он постаревший клоун. А он и, правда, постарел. Эта боль взрастила его, она воспитала его, он узнал от неё все.

Слава выбежал на свет, который уже давно был для него губителен, как для вампира. Он ярким снопом ударил ему в лицо, а он чуть не вскрикнул. Слава помчался опять туда в лес, чтоб снова постоять над бездной, где все его беды. Он опять струсит, но ему снова станет все равно, он опять покроет свое сердце еще одной грубой оболочкой. Вот он стоит. Внизу камни и... смерть. Эта сладкая, желанная, но неизведанная и чужая. Её объятья манят, как объятья юной чертовки. Она обнимет, прижмет и усыпит своим холодным обволакивающим дыханием. Но ему это и надо, но за это придется платить, и он это знает. Он уже был готов прыгнуть, но...

- Стой!

Он резко обернулся. Перед ним стояла девушка. Её глаза испуганно смотрели на него. Испуганные зеленые глаза смотрели как-то чуждо, но знакомо. Он не придал этому значение. Брови чуть дрогнули так необычно. Её губы так соблазнительно покраснели и раскрылись. Рыжие волосы так маняще волновались на её плечах. Платье под ветром облегало её все округлые плавные линии её юного и сформировавшегося тела.

Ему показалось, это была обычная девчонка.

- Чего тебе? – отрывисто спросил Слава.

- Что ты собирался делать? – пролепетала она таким странным приятным голосом.

- А то ты не поняла?!

От его крика девушка сконфузилась. И опять ему показалось эта хитрость в глазах, и коварство в усмешке алых губ.

Слава обернулся, надеясь, что дал девушке достаточно точный намек. Но она не уходила, наверно боялась пошевелится. Какие они глупые эти девчонки! Шла бы себе, а то видите ли в ней благородство проснулась. Лучше бы она засунула его куда-нибудь подальше.

- Чего стала, вали отсюда! – грубо бросил Слава, на миг обернувшись.

Что за бред мелькнул в её образе. Он понял, что когда она уйдет, то останется последней кого видел он в своей жизни. Иди же!

- Что ты?...

- Пошла вон! – крикнул он, поняв как сладко это слово; он ощутил этот медовый вкус на языке и ему захотелось еще. – Вон! Пошла вон!

Ему впервые за несколько дней стало приятно, как злому человеку, после того как он сделал что-то плохое. И он улыбнулся, но улыбка его была страшной, он улыбнулся вниз. Его оскал испугал даже воздух вокруг него. На минуту он почувствовал себя

хозяином вселенной.

- Пойдем, а? – несмело прошептала девчонка и протянула ему руку.

Он взял её руку, а она... заулыбалась. Зеленые глаза засмеялись над ним, захохотали. Они заманивали его. Он моргнул, и наваждение ушло. Перед ним стояла девушка и невинно боязливым взглядом смотрела на него, как заяц на удава. «Да, она сама невинность!» пронеслось у него в голове.

Они шли молча, опять в город. Слава нервничал, ему хотелось вернутся обернутся и прыгнуть со скалы, но что-то держало его. Он иногда сдавливал руку девушки, но на её лице это не отображалось.

«Неужели, ей не больно?»

Девчонка мельком подглядывала за ним, а он делал вид, что не замечает, хотя не заметить было сложно. Ему становилось все хуже и хуже. Сердце начинало быстрее биться, удаляясь от мнимого пристанища, то есть места смерти. Он лишь чудом заставлял себя не оборачиваться. Его глаза слезились из-за напряжения. У него поднялась температура, он чувствовал, что кровь в его жилах закипает и все больнее бьется в его кожу. Ноги путались, и он стал спотыкаться. Девушка поддерживала его, заботливо подставляя хрупкое плечо. Его тошнило от неё, изредка он зверем смотрел на неё, а она будто не замечала.

- Куда мы идем? – еле выговорил Слава. Онемевший язык не поддавался ему.

- Там хорошо. – мечтательно сказала девчонка, смотря в пустоту.

В Славе закипала злость. Он хотел накинутся на неё и разорвать на мелкие кусочки её порочное тело, вырвать её зеленые обманывающие глаза, заставить её молится перед ним о пощаде. Ему хотелось увидеть слезы боли в её глазах, заставить стать перед ним на колени. Но что-то держало его, и он еще больше хотел. Его ноздри все шире раздувались. Перед глазами мигала эта картина, которая приятно обжигала его холодное сердце. Его воображение рисовало сцены, от которых у Блейна захватывало дыхание. Свободную руку он сжимал в кулак. Отросшие ногти врезались в ладонь, он ощутил на языке капельки собственной горьковатой крови. Ему понравилось, он желал испробовать её кровь. Она посмотрела на него, его желание, получив очертания, начало биться в невидимой для него клетке. Но он не мог дать ему свободу. Его это взбесило. Он сжал руку искусительницы, послышался хруст. Она лукаво улыбнулась и облизала горячие раскрасневшиеся губы сладким медом греха.

Теперь он почувствовал, что уже не может. Он молит её о пощаде. Он опустился на колени и заплакал. А она лишь презрительно захохотала, как чертовка. Почему как? Она была чертовкой, жутким и прекрасным исчадием ада. Её уста огонь печей преисподней, её взгляд – взгляд дочери дьявола. Блейн зарыдал от собственной беспомощности. Он закрыл лицо руками. На губах он ощутил кровь, она показалась ему гадким ядом. Он выплюнул кровь, но она потекла по нему, отравляя его тело. Эта кровь с примесью страха, страдания, безумия и мольбы резала его изнутри.

Он зажмурил воспаленные глаза...

Слава стоял около города, рядом его за руку держала та девчонка и удивленно на него таращилась. Это была не она, не она искусительница. Она невинна, она чиста.

- Идем?

Он, не веря собственным глазам, осторожно оглядел её. Она мило улыбнулась и повела его дальше.

Он вошел в родной город. Рядом проходили люди, ему не знакомые. Они не замечали его, не замечали его боли, не замечали его горе. Им всем было безразлично. Они беспомощно смотрел им вслед и отчаивался все больше и больше. Он хотел бежать обратно в спасительную тишину леса, к желанной бездне.

Но тут кто-то подошел к нему и обманчиво посочувствовал. Славу чуть не стошнило от знакомой лжи. Мимо проплывающие лица насмехались над ним приторно говоря неправду. Они все сюсюкались с ним, дергая и желая обнять. Их гадкие глаза слезились от умиления. А Слава морщился от этого. Он презрительно сбрасывал с себя чужие руки. Его уже захлестывала ярость. Он зарычал, сам удивившись, как по-звериному звучал его голос. Девушка рядом одобряюще кивнула и усмехнулась. Это она, это опять чертовка. Люди в ужасе отпрыгивали от него, а он ликуя рычал на них. Ему все больше и больше нравилась эта игра. Этот театр построен для него, это представление полностью его, и он играет здесь главную роль. Он тонул в животном наслаждении, он утолил свои инстинкт. Он ни хотел, что бы это прекращалось. Чертовка засмеялась, Славе это доставляло еще большее удовольствие.

В его руке неоткуда взялся острый нож. Он посмотрел на него. Нож был с красивой рукояткой, узорчатой и золотой, в виде змеи, у которой изо рта высовывалось лезвие. Он со всей силы вонзил его в первую попавшуюся «актрису» его театра. Её полные ужаса глаза застыли. Слава прокрутил нож в теле и вонзил его по самую рукоять, почувствовав теплоту умирающего тела. Волна удовольствия захватила его. Его мозг уже не подчинялся здравому смыслу. Он оттолкнул мертвую. Многим он выкалывал глаза, но никакой брезгливости не чувствовал. Он понимал, что если с глазам они были слепцами, то и без глаз останутся такими же. Его рука была вся в крови, он горячими губами вытирал её, облизывал. Она была его эликсиром свободы и небывалой силы. Он никогда не чувствовал себя настолько хорошо. Рядом была Чертовка. Она заманивала его убивать еще, он выполнял и её прихоти. Она подмигивала ему своими зелеными сатанинскими глазами. А он с удовольствием утопал в сети, которую умело расставили они. Он погибал, но ему было приятно. Он захлебывался собственной радостью и ликованием. Он благодарил эту Чертовку. Н кричал во весь голос, а она лишь хохотала. Как ему нравиться этот смех! Он все отдаст, чтоб слышать его каждый миг своей жизни.

Он не заметил как его окутывает его же злость на мир, как стягиваются на нем тяжелые железные цепи. Он не подозревал, что в душе все ему выела ярость, что у него уже нет сердца, а вместо него просто грубый кусок ледяного мяса. Он не знал, что больше нет у него души, что он самовольно позволил сетям мести поймать себя. Он не знал, что продал свою душу за копейки – минуты сладких убийств. Из-за своего похотливого желания он продал все, всё свою человечность, превратившись в послушную куклу в руках у зеленоглазого лукавого кукловода. Она смеялась не ободряюще, она смеялась над его глупостью, над его наивностью ребенка.

- За все надо платить. – прошептала она ему.

Её смех разрушил иллюзии Славы. Он очнулся, но было поздно. Вокруг него бушевало пламя, пытаясь облизать новую жертву. Огонь был везде, на этом большом костре горела душа Славы, его человеческая суть. Вот огонь добрался до его самого, и проглотил его жалкое истерзанное тело, весело шипя и выплевывая остатки сознания, оставляя лишь боль. Ничего не осталось от Славы, лишь боль увеличенная в сто, нет, в тысячи раз. Он кричал, извивался. У него была возможность сказать что-то. Он сквозь дикие страдания крикнул:

- За что-о-о?

- За все надо платить. – повторила Чертовка, удовлетворенно улыбнувшись на троне дьявола.