Автор просить не воспринимать данную историю как некое действительно существовавшее чувство. Более того, автор ни в коем случае не хотел оскорблять чьих-либо патриотических чувств. Все это лишь возможный вариант развития события из тысячи других вариантов.
|
Досье № 134 Гюнтер Моргенштерн. Год рождения: 1918. Цвет волос: темно-русый. Цвет глаз: голубой. Особые приметы: шрам на виске, три вытянутые в линию родинки на шее. Карьера: «…» в 1942 году был назначен на пост коменданта в городе N. (Польша). До этого с отличием окончил высшую школу SS, участвовал в разработке трех проектов в сфере планирования экономики рейха. Характер: нордический. Очень хладнокровен, выдержан. Сложно вывести из себя, каждый ход просчитывает. Безжалостен к невыполняющим свой долг, но при этом абсолютно равнодушен к истреблению евреев, поляков и т. д.
Досье № 347/а. Мария Памятливая. Год рождения: 1923. Цвет волос: платиновый. Цвет глаз: голубовато-серый. Особые приметы: отсутствуют. Карьера: в 1941 году возглавляла группу подростков, партизанящих в российской деревне Черняево. Под ее командованием группа пустила под откос 6 фашистских поездов, а также неоднократно добывала оружие со складов. В 1942 году вступила в ряды Красной Армии и после ликвидации барона Штюрбера, главы концлагеря Шварцкарте, была переправлена товарищам из Польского сопротивления. Характер: умеет притворяться, играет практически любую роль, полностью вжилась в нее. Умеет быстро принимать верные решения. Количество удачно проведенных ликвидаций: 7.
14 мая.
Сегодня меня наконец-то довезли до места назначения. Польские товарищи, не особо приветливые, кстати, высадили меня на окраине города и объяснили, как и куда добраться. Смешно: центр местного Сопротивления находится в цветочной лавке. Я еще жутко удивилась, но потом мне объяснили. Оказывается оберштурмбанфюрер очень любит свежие цветы и поэтому запретил закрывать лавку. Забавно, да? В центре меня встретила худая, даже изможденная женщина с фанатично горящими глазами. Странная она какая-то! Разве можно так себя изводить?! Говорила еще и с жутким акцентом! Еле-еле ее поняла! – Командир сейчас в райцентр поехал, поэтому вам придется обождать! Меня проводили в крохотную клетушку в задней части дома и оставили одну. Женщину как выяснилось, звали Грета. Она принесла кувшин с теплой водой и таз с полотенцем. Как мало человеку для счастья надо! Я смыла пыль и усталость и села за письменный стол, по привычке записывая все мысли. Конечно, это не совсем правильно, ведь партизан, в случае чего, обязан оставить свои мысли при себе до самого конца! Но мне так проще. К тому же я веду дневник на русском, да ко всему прочему стенографирую. Вот и сейчас записала и как-то спокойно стало. Я потом еще вернусь к этим записям, а сейчас слышу, что Грета меня зовет. Интересно, что случилось?
Тот же день. Позже.Наконец-то я повстречалась с командиром. Оказывается, у них нет никаких званий, т. е. либо «товарищ», либо «командир. Меня он встретил, скривившись. Видимо ожидал увидеть что-то более впечатляющее. А вот я рассматривала его во все глаза. Невысокий, плотный, с длинными усами и водянистыми глазами, командир сидел в кресле и курил трубку. Перед ним на столе лежали две папки, к одной из которых была приколота моя фотография. – Товарищ Мария, добро пожаловать! – Спасибо, командир! – Вы наша гостья, поэтому… – Я не привыкла отдыхать! И если могу вам как-то помочь, то всегда готова! – Это не очень красиво с моей стороны… – Смелее! – подбодрила я его. – Но вас расписали как потрясающего организатора и импровизатора! И возможно только вы сможете нам помочь! Есть один человек, который очень нам мешает. – В чем это выражается? – Эсэсовский офицер. Командует здесь всем. Типичная нацистская сволочь. Росчерком пера отправляет на тот свет десятки человек… и все попытки инсценировать самоубийство или несчастный случай провалились! – Неужели нельзя его просто убить? – Нет! Иначе, на нашу деревню падет наказание! Его проще терпеть! – Что хотите от меня? – Придумайте, как его ликвидировать! – выпалил командир и передал мне вторую папку с № 134. Сейчас она лежит на подушке, а я пока что пытаюсь полностью расслабиться и собраться с мыслями. Пойду, почитаю, что там за «типичная нацистская сволочь».
Тот же день, позже.Это что-то потрясающее! Новый объект великолепен. Я, правда, так и не поняла, почему он мешает местным жителям (о ужасный польский язык!), но это не важно. Его уже чертову кучу раз пытались убить, но пока, ни у кого не получилось. Либо не было возможности отвести подозрения от поляков, либо его охраняли. Забавно, не так ли? Сегодня же состоялся еще один разговор с командиром. Я посетовала на то, что очень мало информации, а он ответил, что больше собрать нереально. Тогда-то я и предложила свой вариант. – Давайте, я устроюсь к нему секретарем! В досье сказано, что у него нет секретарши. Он со всем справляется сам? – Скорее не может подобрать подходящую кандидатуру. – Из досье я сделала свои выводы! И думаю, сумею ему понравиться! – Какая нужна будет помощь от нас? – Чистые документы. Тщательная легенда! Чтоб комар носа не подточил! Кстати у вас введен комендантский час? – Да. С 9 часов вечера. – В самый раз. Еще нужна больная подруга. И выясните, какой из полицай-конвоев более лоялен. Я не хочу, чтоб меня ночью расстреляли! – Я вас не понимаю… – И не надо. Просто сделайте все, что я просила. Да… Я читала про то, что объект любит ночные прогулки. Разве нельзя было убить его во время одной из них? – Два раза пытались. – Понятно. Я снова вернулась в свою комнату и стала подготавливать маскарад. Сделала себе стрижку карэ. Отгладила светло-голубое платье с вырезом лодочкой. Черные туфли-балетки обмахнула щеткой. Обувного крема нет, но ладно! И так сойдет. Грета еще вчера принесла мне темное пальто, но я не рискнула выйти на улицу. Мало ли на объект наткнусь! Это лишнее. Кто-то стучит!
Позже. Легенду соорудили на удивление быстро и, главное она очень достоверна. даже не верится, что местные смогли столь четко сработать! Мое уважение к ним растет!
Файл 7451.Ева Печински.Обрусевшая полька. Родилась в деревне Пелит, но она на 5 году жизни была вывезена в Россию, в Москву на ПМЖ. Имеет специальность переводчика. Родители умерли. Разведена, детей нет. В 1941 году переведена в штаб Сопротивления и по сей день находится там. Официально числится пропавшей без вести.Файл 6614.Марианна Грабовская. Проживает на Штурмблауштрассе. С 3-5 лет посещала один детсад с Евой Печински. После ее отъезда их матери долгое время состояли в переписке, после их смерти письменное общение продолжили девушки. В результате бомбежки Гробовская стала инвалидом. Может передвигаться лишь в кресле-каталке.
Позже.
Как всегда перед миссией меня охватывает, одновременно страх и азарт. Сейчас мы сидим у моей якобы подруги и пьем чай. На часах 22.45, а значит скоро идти. Я пойду через 5 минут, чтобы в случае чего не перепутать маршрут, а то попаду навстречу не тем полицаям, которым нужно. Руки трясутся. Взяла у Маришки книгу, какой-то старый справочник по флористике. Какое счастье, что он на немецком, а не на польском! Благодаря легенде я могу позволить себе не знать местный язык. Можно идти!
Позже.Боже! Меня всю колотит! Дает о себе знать волнение. Но главное: у меня получилось! Оберштурмбанфюрер предложил мне место секретаря!!! Но обо всем по порядку. На улице было холодно. Я надела балетки, а то бы мне цокот каблуков давил на нервы. Впереди мелькнул фонарь ночного патруля, и в этот же момент в переулке раздались шаги. Я поняла, что пора и… якобы наткнулась на полицаев! – Фройляйн! Что вы здесь делаете?! Мы вынуждены задержать вас за нарушение постановления о комендантском часе! – О! Господа полицаи, – воскликнула я на хорошем немецком, – отпустите меня. Я обещала навестить покалеченную беспомощную подругу и не смогла нарушить обещание! За спиной сдавленно хмыкнули. Гюнтер Моргенштерн подошел к нам и полицаи вытянулись во фрунт, предварительно выбросив руку в фашистском приветствии. – А вы, значит, фройляйн, не можете нарушить обещание? – обратился объект ко мне. – Нет. Надо выполнять обещанное. – Очень хорошо! А что у вас за книга в руках? Я протянула ему увесистый том. Уж не знаю, что там увидел при свете фонаря, но он ткнул пальцем в какую-то страницу и велел: – Читайте! С трудом различая буквы, я начала: – Незабудки. Незабудка — род семейства Бурачниковых. В основном эндемики Новой Зеландии… – Великолепно! – восхитился он, когда я закончила. – Вы хорошо знаете немецкий и держите обещания! Это все, что мне требуется! Я предлагаю вам должность моего секретаря. – Но кто вы? – Гюнтер Моргенштерн, комендант! – он черканул на листе блокнота адрес. – Приходите завтра, как проснетесь. И по итогам собеседования я приму окончательное решение. Кстати, это вам… - комендант протянул мне крохотный букетик незабудок. - No me olvides. – Что?! – не поняла я, но ответа не дождалась. Вот так вот. Он ушел, а полицаи (они работали на Сопротивление), проводили меня до дома. А теперь спать! Я просто с ног валюсь!
Служебная записка: прошу проверить личность Евы Печински, проживающей по адресу … и с 17 мая поступившей на должность моего секретаря.Г.М. 17 мая
Итак, сегодня мой первый рабочий день. Сейчас обед, но я не имею права покидать место работы. К счастью Гюнтер ушел обедать в кафе. Так что я спокойно могу записать все, что произошло. Сначала меня вообще не хотели пускать к Гюнтеру, лишь после звонка ему, я была пропущена в святая святых – левое крыло второго этажа. Гюнтер говорил по телефону, поэтому я ждала и разглядывала его. Ночью было темно, поэтому свое любопытство я смогла удовлетворить лишь сейчас. На фотографии Гюнтер выглядел симпатично, но, глядя на него сейчас, я поняла, что фотографии – это все чушь! они не могут жить. А без жизни любое изображение мертво. Первое, что бросалось в глаза это ресницы. Длинные как у девчонки, они обрамляли невероятно голубые глаза, прячущиеся за стеклышками пенсне. Когда Гюнтер улыбался, вокруг губ залегали жесткие складки, словно он привык больше гневаться, а не улыбаться и лицо всеми силами противится этому. Шрам на виске в форме «V» совсем не портил. Скорее добавлял шарм. А еще мне безумно понравилось как Гюнтер говорит. Те немцы, с которыми я воевала, говорили грубо, отрывисто, жестко похлестывая словами. А у коменданта был очень мягкий выговор. Немецкий притворяющийся французским. Забавно… – Ева, прекратите меня рассматривать! – это было первое, что сказал он, повесив трубку. – Простите! – Так, давай сразу на «ты» и по именам! Идет? – Идет! – я по-прежнему не поднимала глаз. – Работаешь с девяти до семи часов вечера. У меня перерыв на обед в 13.00, у тебя на час позже. Насчет зарплаты разбираться будешь с бухгалтерией. Твои обязанности: перепечатывать документы, отправлять, получать и разбирать почту, варить мне кофе… Примерно где-то здесь. Да и еще, почему ты носишь это платье? В смысле, ты же и вчера в нем была! – И что? – опешила я. – Работая в комендатуре, ты должна хорошо выглядеть! – Понимаете, Гюнтер… – На «ты», – мягко напомнил он мне. – Из города, где я жила, пришлось бежать, у меня нет другой одежды! – Хм…, - он задумался. – Ладно, это мы тоже решим. А пока идите, обживайтесь в приемной. Стол, пишущая машинка, канцелярский набор, полка с книгами, вешалка, шкаф, кухонька за перегородкой, ничего лишнего. Все это сейчас перед моими глазами. Я уже успела перепечатать три письма. В них нет ничего особо интересного. Мелкие бытовые решения. Но, тем не менее, я сняла копию и вечером передала командиру. О! Слышу шаги на лестнице. Шеф идет.
Позже.
Я не знаю, что делать. Я ненавижу немцев. Они убивают людей, они бесчеловечные варвары, они разрушают все, к чему ни прикасаются и… мне нравится Гюнтер. Я не ощущаю его врагом. То ли из-за его произношения, то ли из-за приятной внешности. Даже униформа SS мною не воспринимается как что-то ужасное… После обеда он принес мне три веточки незабудок. Хрупкие нежные цветки совсем не пахли, но были еще живы. Шеф протянул их мне и сказал непонятную фразу: – Ne m,oublier pas! – Что? – переспросила я. – Myosotis! – не менее непонятно ответил он и ушел в свой кабинет. Сейчас я сижу в кафе, на меня косятся поляки. Они знают, что я снимаю комнату у командира. Поэтому и косятся. Я сижу и пытаюсь разобраться в себе, пока не получается. А незабудки стоят в хрустальной рюмке, позаимствованной у Греты. Три тонкие наивные веточки, прикорнувшие между лампой и пишущей машинкой… Господи, что делать?
Позже.Кажется, я поняла. Господи, как все просто, я взяла словарь у командира и нашла: он просто сказал «незабудка». Довольно мило. Я вложила веточки в дневник. Пускай высушатся и останутся на память. На память об этом задании. Черт, я стала забывать про войну. А ведь где-то падают от пуль наши солдаты и, поливают кровью нашу и чужую землю. Здесь все тихо и спокойно. Полицаи вежливые, в магазинах есть продукты, никого просто так за решетку не отправляют. Все мирно. И… мне уже не хочется возвращаться в тот мир, откуда я пришла. Спокойной ночи, Машенька!
«ПРОШЕНИЕ.Прошу решить положительно вопрос о ликвидации шести лесорубов из седьмой бригады. В результате голодовки, объявленной 13 апреля, их физическое состояние считается недопустимым для работы на просеке. Т. о. считаю нецелесообразным их содержание.Бригадир бригады № 7 Пауль Зихер.Резолюция: утвердить.Подпись: Гюнтер Моргенштерн».
18 мая.
Утро началось с этого жуткого прошения. Гюнтер прочел и велел его скопировать. Когда я перепечатывала документ, снова с копией относила на подпись и т. д., руки дрожали. Гюнтер заметил это, и его глаза недобро сверкнули из-за стекол пенсне. – Что-то не так, Ева? – Все в порядке. Я сегодня не очень хорошо спала! – Вам кто-то мешал? – Нет. Просто не спалось. – Ладно, - он снова подписал документ. – Я напоминаю вам, я терпеть не могу, когда человек не выполняет свой долг. – Я помню. – Я всего лишь напоминаю. Вы свободны. Я двинулась на выход, а у самой двери он меня окликнул: – После обеда зайдите в отдел к машинисткам. Там работает Марта, она – портниха и будет шить вам одежду. Надеюсь, ее усилия не пойдут прахом. Вот теперь сижу и понимаю, что война никуда не делась, что все по-прежнему, только может чуть более цивилизованно. Конверт со смертельным приговором шести лесорубов жжет мне пальцы. И вот черт, я должна его отправить или буду следующей. Кошмар какой-то!
Позже.Тайком сняла еще одну копию с приговора, и также еще трех документов того же содержания. Вечером передам их командиру. Гюнтер ушел на обед. Не знаю, что делать сидеть и ждать его? Как-то глупо. Странное задание получается. Сижу, документы копирую… Скука! 19 мая
Черт, черт, черт! Чем раньше, тем хуже. Я уже ничего не понимаю, и мне кажется, даже мой почерк изменил себя. Он уже не такой уверенный как раньше. Хуже того… КАЖЕТСЯ Я ВЛЮБИЛАСЬ В ЭТОГО НЕМЦА! Он не похож на все то, что я видела в жизни. Он что-то кардинально новое, кардинально иное. Он может заменить весь мир. Сегодня мы ездили на выставку цветов. Отобрав с десяток чудесных растений, мы отправили заказ в комендатуру. Затем Гюнтер отправился в отделение SS. Я не знаю, но мне пришлось беспрекословно ждать его в кафе напротив. Шеф вернулся, когда заведение уже закрывалось. – Прости, Ева! Были дела, - коротко бросил он. – Ты не хочешь прогуляться? – Почему бы и нет! – А это тебе! – в его пальцах был крохотный букетик незабудок. – S?rg?tmigej… Шведский… снова незабудки. У командора много словарей. Мы пошли. Если бы не эсэсовская форма, я могла бы закрыть глаза и представить, что нет войны, а рядом со мной всего лишь парень, который мне нравится, и которому я нравлюсь. Людей на улицах не было, хотя солнце еще не зашло. Но сумерки уже подкрадывались и делали наши тени особенно размытыми. – Гюнтер, а почему вы любите цветы? – Они напоминают мне о том времени, когда войны еще не было… – Ты… – Что? – Не знаю. – Мирная жизнь много лучше войны. – Но почему тогда ты воюешь? – Я не воюю. Я просто делаю свое дело, то, что я могу делать действительно хорошо. – А после войны? Что ты будешь делать после? – Я еще не думал об этом! Да мне и не важно. – Там, куда ты уйдешь, будет много цветов. И не будет черной формы…, – глупые мысли выползали из моего рта. – Не будет. Там не будет смерти, не будет пуль, там будут странные танцы. – Странные танцы? – Смотри, дождь… Солнце зашло. Его последние отблески окрасили воздух в розовый цвет. И в этой розовой, по-городскому холодной дымке зазвенели первые капли. Они именно звенели. Как это ни глупо звучит. Их звон менялся, он не был похож на тот звон, который издавали капли, разбиваясь о землю. Я скинула плащ и подставила лицо дождю. Раскинула руки и закружилась. Это все неправда! Абсолютная ложь. Но, Господи, как же хорошо, как хорошо можно жить в этом лживом, нет! Не лживом, настоящем мире! Как же хорошо… – Ты прекрасна! Ты просто прекрасна! – шептал Гюнтер. Смеясь, я сняла с него фуражку и взъерошила светлые волосы. Еще никогда он мне не нравился настолько. Мальчишка, совсем юный и застенчивый мальчишка. Мокрое платье облепило мое тело. Холод гулял по коже. Я положила руки на плечи Гюнтера. Он должен слышать эту музыку. Должен. И он слышал. Гюнтер обнял меня за талию, и мы закружились в танце. Капли били по нашим телам, особенно звонко отскакивая от погон на кителе Гюнтера. А сумерки все сгущались. Мне уже становилось сложно дышать. Я сделала единственное, что можно было сделать в данной ситуации. Я потянулась к его губам. Мы целовались, а я чувствовала, что его кожа пахнет незабудками. Но даже тогда, сквозь этот нежный запах, проступали совсем другие запахи: оружейной смазки, крови, могильной земли. Я не должна! Я не имею на это никакого права. Словно наваждение. Я в растерянности… Что делать?!
Позже.Позор! Я – советская девушка: я должна быть образцом чистоты и непорочности. И? и я переспала с нацистом! Твою мать, я это сделала и мне ни капельки не стыдно! Наоборот, лишь грусть. Грусть и досада! Я готова кричать, но меня просто не поймут. Остается лишь закусывать губу и снова смотреть на моего любимого, самого нежного, самого совершенного немца. Он спит! Это так забавно! А у меня даже ручка дрожит в пальцах. Сегодня, когда я только-только пришла с нашей прогулки и записала предыдущее, ко мне в комнату постучался полковник. – Войдите! – Ева! У меня для вас плохие новости! – Что случилось?! – спросила я беззаботно: в ушах до сих пор звенели капли дождя. – Взгляните! – Что это? – Текст шифровки, поступившей в местный отряд SS.
«Из проверенных источников поступила информация, о готовящемся нападении на коменданта Гюнтера Моргенштерна. В операции будет принимать участие Мария Памятливая, русская партизанка, находящаяся в Польше под прикрытием. Ничего более об этой ситуации неизвестно».– Черт! – Вы как хотите, но завтра мы перекидываем вас в соседний город! – Но так сразу станет понятно, кто есть кто! – Неважно! Там мы сумеем вас спрятать. Но постарайтесь доделать свою работу… Я собрала свои нехитрые пожитки. Отдала их полковнику. Сижу, думаю… Позже. До сих пор не могу понять. Не могу понять то, что сделала. И еще больше меня запутывает поведение Гюнтера. Сразу после ухода полковника я накинула пальто и пошла к Гюнтеру. Не знаю, почему. Просто пошла. Была уже глубокая ночь. Каким-то чудом избежала двух патрулей. Наконец пришла к комендатуре. В доме рядом светились окна. Я отсчитала третье окно слева. Мой эсэсовец тоже не спал. Я до сих пор не знаю, зачем это сделала. Даже сейчас. Даже тогда. Просто поднялась на второй этаж, и… я не успела постучать. Гюнтер сам открыл дверь. – Привет… – Проходи, – и не спросил, зачем я пришла. В комнате царил какой-то непонятный мертвенный порядок. Постель идеально заправлена. Книги лежат ровной стопкой. На столе выбиваясь из порядка, лежит форменный галстук. На стуле китель. Я подошла и коснулась погон. Смешно, но мысли в голове настолько перепутались, что я даже не могла вспомнить свою национальность. Смешно. Я толи полька, то ли немка, а в несуществующем паспорте в графе национальность могло быть написано даже «русская». – Незабудка! – сказал Гюнтер. Я обернулась. Мелкая россыпь синих цветов. – На каком языке ты сказал это сегодня? – Ты должна знать! Я вздрогнула. Он сказал это по-русски! И… Почему я должна знать? Да потому что я – русская! Я – русская, я должна ненавидеть немцев. Я должна убить его! молчать. Гюнтер положил цветы на стол: – Не разочаруй меня девочка!... Господи, если ты есть! Нас так долго отучали верить в тебя! Но если ты есть, скажи, как ты допустил это? Почему? Почему?... Пуговицы на его рубашке не поддавались, а мое платье почти душило. Но даже когда эти препятствия были устранены, воздуха не хватало, не хватало и света, чтобы рассмотреть, чтобы понять, чтобы получить то, что мы оба желали… и даже не знаю, сколько времени прошло…. Гюнтер спит. Я слышу, как кто-то поднимается по лестнице. Слишком медленно, чтобы идти так не специально. Слишком тихо, чтобы просто идти к себе домой. Слишком… Незабудки. Они нежно лежат на столе и нежно скрывают что-то. Что-то? Walther P38 хорошая игрушка. Она смотрится совсем невинно. Совсем просто. Я уже готова. Остается ласково коснуться рукоятки пистолета. Шаги остановились. Кажется к нам пришли…
(Далее запись сделана очень неразборчивым почерком. Страница в двух местах запачкана кровью).
К нам пришли. Они пришли к нам. Вернее пришли ко мне. А если быть совсем точной, то за мной. Два эсэсовца во главе со своим командиром. Они точно знали, где меня искать. Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать. Дверь просто выбили. Она звякнула бедняжка, и повисла на одной петле. черная форма, белые лица, черно-белое. Но неожиданно черно-белое разбавляется красным. Алым… два глухих хлопка и еще один. К нам пришли и мы их ждали… Ждали… Я ждала, потому что они пришли за мной. А у меня было всего две минуты, чтобы попрощаться с Гюнтером. Он проснулся от выстрелов и сонно хлопал глазами. Он снова был похож на мальчика. Был… был-был-был! Был похож. А когда проснулся, снова появилась жесткая складка у рта, любопытство во взгляде и… Боже мой… Как ты мог допустить это? Как? Ты – есть! Я точно знаю! Ты есть, и ты любишь испытывать людей. Но почему так больно? Гюнтер усмехнулся и спросил: – И что дальше? Я молчала. – Не разочаровывай меня, девочка! Снова эта фраза. Господи, ну, конечно же! Ему не нужна чистота крови, ему нужна ответственность… Я поцеловала его. А потом выстрелила. И я видела, что он мной доволен. Он мной доволен. Позже. Конечно, он все знал. Сейчас спустя неделю после его смерти, я могу так сказать: он все знал. Среди бумаг Гюнтера (Господи, в каком же бреду я прихватила папку из сейфа) я нашла ту самую шифровку. Только к ней прилагалась фотография и словесный портрет. Почти такой же как в моем личном деле. Он все знал. Знал и пошел на это. И еще, я знаю, что он любил меня, точно любил. Потому что под незабудками я нашла Walther P38. Обаятельный нежный Walther P38 с гравировкой, совсем свежей, яркой гравировкой, куда еще не успели забиться грязь и пыль обычной жизни. С гравировкой: «Auf Ewig Dein». Да и патронов в обойме было всего пять. Остался один. Один патрон. Словно один пригласительный билет на тот свет. Я сдала бумаги начальству. Я сдала табельное оружие. Забавно. Меня заставили это сделать. Не доверяют. А! какая разница?! Я попаду на этот закрытый бал. попаду, потому что у меня есть пригласительный билет. Пригласительный билет и десятки незабудок, что лежат между страниц дневника. Walther P38... Зихрини, Помненка, Nontiscordadime, Vergeet-mij-nietja, Neaizmirstule. В библиотеке штаба много словарей.
Я выполнила свой долг перед Родиной, как того хотел Гюнтер. Обязательный, ответственный, всегда выполняющий свои обязанности Гюнтер. А теперь я выполню свой долг перед комендантом Города N оберштурмбанфюрером СС Гюнтером Моргенштерном, как этого хочу я… Я уйду к нему, а мой пригласительный билет пахнет незабудками и оружейной смазкой…
СПРАВКА. М.Памятливая покончила жизнь самоубийством. Ее личное дело засекречено.
Postscriptum:Если где есть фактические ошибки, прошу прощения. Буду благодарна за указания на них.
| 
Библиотека // Объявления
