Мастер жил в продуваемой мансарде грязного дома. Ему принадлежала всего одна комната и маленький уголок, что мог с натяжкой называться кухонным. Здесь и было-то всего, что почерневший камин, продавленная кровать, такой же диван, два исцарапанных стола и колченогий стул, да умывальник с лампой. Если не знать, то и не поверишь, что здесь может жить Мастер. Мастер, играющий на флейтах наших душ.

Сегодня утром Мастер, прихрамывая и чертыхаясь сквозь зубы, спустился вниз, одетый в драное пальто, и пошел в свой любимый кабак, где всегда пропивал деньги. Причем пил он только самое дешевое пойло, потому что денег у него почти не было. И каждую неделю он напивался в хлам или курил опиум, добытый безумным, почти безденежным путем. Чтобы пить и курить, ему требовалось каждый день заниматься самой грязной работой, за которую никто не брался. И получал он за нее гроши, и все богачи, знавшие Мастера, всегда плевали ему в спину, когда он сгибался над какой-нибудь корзиной или ящиком угля. Но Мастер даже не оборачивался. Он лишь стискивал зубы и продолжал зарабатывать себе на вещи, убивающие его день за днем.

Но сегодня ему везло. В кармане было несколько монет, и изуродованное оспой лицо Мастера улыбалось. Точнее, его рот. Глаза Мастера не улыбались никогда. Сегодня он решил выпить эля и поразвлечься с одной проституткой. На самом деле она была даже большим для него. Он бы наверняка женился на ней, если бы она не была шлюхой и не имела привычку глупо шутить. «Когда-нибудь ее за это того…» - поговаривал в свое время Билл, один из бывших собутыльников Мастера, пока его самого однажды не «того» в темном и грязном переулке.

Войдя в кабак, Мастер услышал кучу возгласов, нечленораздельных воплей и криков. Дым, окруживший его и мгновенно схвативший за волосы, руки и пояс, потащил его к столу. Упав на стул, Мастер кликнул Мери, узнал, что его «девочки» сегодня нет и заказал выпивки вдоволь. Глоток за глотком иссушали больное, почти гниющее горло и такой же желудок. Рука за рукой мелькали в дыму, здоровались и вновь исчезали. Лицо за лицом оказывались напротив его чернеющих глаз и тоже растворялись в вечно кислотной картинке. Через время, никому не известное, Мастеру все это осточертело настолько, что он вскочил, шатаясь, дошел до двери, обернулся, смачно плюнул через порог и вышел. Правда, на это никто не обратил внимания.

Морозная ночь освежила Мастера, его походка становилась все более и более человеческой. Когда Мастер дошел до дома, он был уже трезв. Поднявшись в свою каморку, он скинул на диван пальто, оставшись в грязном сюртуке и брюках. Залез под кровать, вытащил оттуда коробку, порылся в ней, скрутил самокрутку и закурил. Опиумный дым поплыл по комнате. Мастер разделся до рубашки, прикасаясь к своему грязному телу и испытывая безумное развратное наслаждение. Когда возбуждение заставило его руки дрожать, он вдруг сел за стол, достал из ящика необыкновенно чистую тетрадь и остро заточенный карандаш. Известный сказочник Мастер писал, иногда затягиваясь, иногда заправляя сальные кудри за уши. Он знал, что если не будет работать, дети не будут читать добрых и волшебных сказок.