1.

Паджеро хлопотал по созыву Кабинета. Сначала он прикинул, кого из министров можно найти без особого труда – это были люди увлечённые, живущие, в основном, работой. Их оказалось трое: Морон – но он уже знал, Сурат – королевский казначей, и Демад – министр образования и науки.

Сурат почти всё время проводил либо в казначействе (проверял подсчёты монет, поступивших от сборщиков налогов, таможни и других служб, целью которых был сбор средств в казну королевства), либо пересчитывал монеты, выпавшие из Денежного Сундука – доказательство роста богатства Раттанара.

Демад обычно проводил своё время в лаборатории – не имея магических способностей, он посвятил себя чистой науке и был известен своими трудами по математике, геометрии и химии, которой отдавал предпочтение.

К Сурату и Демаду капитан отправил солдат с записками, чтобы избежать лишних расспросов и разговоров, хотя знал, что сохранить в тайне во дворце практически ничего не возможно, а то, что знают во дворце – знает весь Раттанар.

Остальных приходилось искать самому. Одни были слишком тщеславны, чтобы визит человека с менее значительным положением, чем у Паджеро, не задел их самюлюбия. Другие имели маленькие слабости, которым и посвящали своё неслужебное время.

Слабости эти Паджеро не собирался делать всеобщим достоянием. Он был уверен, что общественное мнение складывается из мнений отдельных людей, каждый из которых готов простить всё что угодно, но только самому себе, и потому всегда беспощаден к окружающим.

Понадеявшись, что ревниво следящие за всем, происходящим во дворце, первый советник барон Лонтир и второй советник барон Яктук, услышав про вестника, явятся сами, капитан и их пока сбросил со счетов.

Оставалось шестеро: Тараз – министр торговли, барон Тандер – военный министр, барон Инувик – министр иностранных дел, барон Геймар – глава Дворянского Собрания, Маард – глава Совета Городов и Велес – министр ремёсел и земледелия.

«Начну с Тандера, – решил Паджеро, – ему понадобится время, чтобы прийти в себя».

2.

Барон Тандер среди баронов был редким явлением – он не кичился титулом, был прост в обращении, высокообразован и не питал склонности к своему кругу, предпочитая ему общество солдат и боевых офицеров. Он отдыхал «от общения с дворцовыми бездельниками» в трактире «Костёр ветерана», который содержал его бывший оруженосец Ларнак, ставший инвалидом в одной из битв под командой Тандера и вынесенный им с поля боя. В трактире Ларнака собирались только ветераны – необстрелянных солдат в нём не жаловали – и вспоминали, и поминали под стук деревянной ноги хозяина.

Тандер любил ходить сюда, но, соблюдая осторожность, переодевался рядовым лучником, наивно полагая, что потёртый кожаный нагрудник и не менее заношенный плащ делают его неузнаваемым. От Ларнака он, конечно, не прятался – глупо надеяться, что бывший оруженосец не признает своего командира, но он и не выдаст, случай чего – а вот другие, начав болтать, здорово могли подпортить репутацию министра.

Ларнак знал всех своих клиентов – они были его друзьями, потому что ветераны всегда друзья друг другу, если они настоящие солдаты, а других в «Костёр ветерана» просто не пускали.

Предупреждённые Ларнаком, они добросовестно не узнавали министра, принимая его за того, кем он хотел быть, и в обращении с ним ничем его не выделяли: и хлопали по плечу, и лезли обниматься, когда доходили до стадии «ты меня уважаешь?», и, играя с ним в кости, старались много не выигрывать.

Одно огорчало барона – он не мог вложить свои боевые воспоминания в образ солдата-лучника, а врать не хотел. И потому сидел за столом молча, и расстраивался, понимая, что молчащий без причины ветеран в шумной компании товарищей выглядит неестественно.

Паджеро довольно быстро узнал, где проводит свой досуг министр, потому что он сам был и ветераном, и очень популярным в армии командиром.

Когда он давал наставления оторопевшему от страха, что всё раскрылось, Ларнаку – как лучше обеспечить инкогнито Тандера, он дал и совет:

– Представь его плохо говорящим, а лучше – и вовсе немым – после ранения в голову: шрам достаточно хорошо виден. А кто станет требовать воспоминаний от немого?

Так, по совету Паджеро, барон превратился в немого лучника, и когда его знакомили с возникавшими время от времени новыми посетителями «Костра ветерана», говорили так:

– А это – мировой парень, лучник. Жаль, что немой – он мог бы многое рассказать...

Тандер при этом что-то благодарно мычал и украдкой утирал скупые солдатские слёзы.

3.

Паджеро подъехал к «Костру ветерана», ведя за повод осёдланную лошадь – барон ходил в трактир пешком.

В трактире было шумно – под стук глиняных кружек хор довольно нетрезвых голосов тянул «Раттанарского медведя» – боевую песню раттанарской армии. Бесхитростные слова, рождённые в одном из походов каким-то безвестным народным поэтом, а, может, и не одним, вырывались через неплотно закрытую дверь трактира на заснеженную улицу, и, отражаясь от стен домов, эхом наполняли её пустоту:

...Плечом к плечу, к руке рука –

На врага мы станем дружно!

Наше славное оружье

Вам намнёт ещё бока, –

запевали несколько высоких голосов. За ними чуть ли не сотня глоток рявкала припев:

Раттанарский медведь

Ни сегодня, ни впредь

Не позволит никому

Обижать свою страну!

Паджеро послушал, затем, нагнувшись с седла, постучал в дверь хозяйской половины трактира.

Дверь открыл взъерошенный мальчишка.

– Позови Ларнака, – капитан бросил ему медную монету.

Мальчишка скрылся, ловко подхватив её на лету.

Тут же появился Ларнак – видно, был не в зале.

– Лучник здесь?

Ларнак утвердительно кивнул.

– Ищет командир, очень срочно.

Ларнак кивнул, что понял, какой командир ищет лучника.

– Передай не мешкая. Возьми коня – через час, не позже, должен быть на месте.

Трактирщик принял повод второго коня и привязал его к дверной ручке:

– Я всё сделаю, как надо. Лучник будет извещён.

Ларнак не называл собеседника, но даже в стуке его деревянной ноги слышалось: «Хорошо, господин капитан! Так точно, господин капитан!»

Паджеро улыбнулся и развернул коня. В спину ему неслось:

Раттанарский медведь

Ни сегодня, ни впредь...

4.

В библиотеку заглянул дежурный лейтенант Илорин:

– Ваше Величество, Вас просит о встрече первосвященник Поводыря Ардифф.

– Где он?

– Ждёт внизу, в вестибюле.

– Члены Кабинета ещё не собрались?

– Ещё нет, Ваше Величество.

– А Паджеро вернулся?

– Ещё нет, Ваше Величество.

– Ладно, ведите сюда первосвященника, – Фирсофф с досадой отложил свиток, – Этому-то что надо, и именно сегодня?

Вопрос он пробормотал себе под нос после ухода лейтенанта и ответа, естественно, не получил.

Пантеон соргонских богов был невелик и обходился всего девятью особами, которые не были родственниками, друг от друга не зависели и не претендовали на первенство, не нарушая исстари сложившихся зон влияния и ответственности.

Имён их не знали – с чего бы это боги стали представляться такому незначительному существу, как человек, и потому им дали прозвища – по склонностям и сферам деятельности каждого.

Понятно, что Леший, например, был покровителем лесов и всего в них живущего.

Водяной же с честью нёс ответственность за все реки и водоёмы Соргона и содержащиеся в них рыбные запасы.

Рудничий заведовал богатствами, скрытыми в земле, и в чём-то был похож на гномьего Горного Мастера, но не ограничивал себя только горами.

Разящий был богом солдат, оборонителем от врагов, и с удовольствием громыхал своими доспехами, метая молнии, когда Водяной дарил людям дождь.

Светоносец сменял дни и ночи, зажигая то солнце, то луну, щедро посыпая небо искрами звёзд, и менял времена года, чтобы не надоесть однообразием.

Торгующий помогал наладить обмен товарами между королевствами и был помощником всем странствующим, ибо какая же торговля без путешествий. Дороги и их качество были под неусыпным его контролем, оттого его чтили и разбойники.

Умелец дал людям ремёсла и способствовал их процветанию. Науки он также взял под своё покровительство, потому что ремёсла невозможны без знаний.

Матушка научила земледелию, следила за плодоношением всего в природе и за здоровьем плодоносящих. Лекари и травники почитали в ней своего Учителя и вместе с больными просили её об исцелении.

Поводырь имел обыкновение открывать Переходы между мирами, уводя от гибели разные племена и народы, ему доверяли провожать усопших во время их последнего перехода – из жизни в смерть и там распределять их по своему усмотрению. Именно Поводырь вывел в Соргон человеческое племя из какого-то гибнущего мира, да и не только его. Гномы, эльфы и орки тоже пришли сюда через Переходы, но в храмах Поводыря не появлялись: то ли приписывали своё спасение, по неведению, кому-то другому, то ли не умели быть благодарными.

К богам в Соргоне относились как к соседям, только более мудрым и опытным – и посоветуют, и помогут. Им возводили храмы, себе же, для забвения от тягот мирской жизни, строили монастыри.

Все девять Храмов не зависели от светской власти и границ королевств. Управляли ими Верховные служители, выбиравшие для своих резиденций подведомственные храмы и монастыри в любом понравившемся месте любого из Двенадцати королевств, управляли, не вмешиваясь в дела государственные, управляли с ленцой, не торопясь, как было заведено издавна.

Соргонские королевства, в духовном плане, представляли собой тихий патриархальный мир, но мир, населённый людьми, у которых всё – до поры, до времени.

Человеческое тщеславие не имеет пределов, как и человеческая самонадеянность, и с выдвижением в первосвященники Поводыря капризного и амбициозного Ардиффа, спокойствию в соргонском пантеоне пришёл конец.

Опираясь на умение Поводыря перемещаться между мирами, Ардифф доказывал его старшинство над другими, явно местного значения, богами. При этом не брезговал и насильственными методами решения теологических споров: подстрекаемые им служители Поводыря устраивали драки со служителями других Храмов, приводя в недоумение взирающих на эти безобразия верующих, которые в своей жизни привыкли прибегать к покровительству всех богов Соргона.

Перевод Ардиффом своей резиденции в Раттанар сделал его центром склок и религиозного фанатизма.

Фирсофф терпел недолго. Он издал два закона: одним – создал межхрамовый орган для решения между Храмами спорных вопросов и назвал его – Храмовый Круг, намекая, что первенства какого-либо Храма в нём не потерпит. Вторым – разрешил публичные телесные наказания служителей Храмов, участвовавших в бесчинствах и драках, «дабы розгой вколачивать чрез мягкое место в развращенные души служителей благочестие и любовь к окружающим».

Ардифф притих, но не угомонился, и люди Паджеро не спускали с него и Храма Поводыря своих пристальных глаз.

Поэтому стало известно, что Храм Поводыря через подставных лиц скупает оружие.

Стало известно, что об этом, по секрету, извещены остальные Храмы и тоже скупают оружие.

Стало известно, что Ардифф убедил Храмовый Круг создать денежный фонд для поддержки верующих, выступающих за включение в состав Кабинета одного из священнослужителей, конечно же, для придания власти духовных начал.

Перечень с указанием количества оружия, мест его хранения и денежных сумм, внесенных Храмами в фонд, несколько дней назад Паджеро положил на стол Фирсоффа, добавив при этом, что Храмовый Круг подписал требование к королю ввести в правительстве пост министра по вероисповеданиям – опять-таки по настоянию метящего на него Ардиффа.

Теперь Ардифф рвался на приём к королю, не испросив аудиенции, словно завернул, по дороге домой, в трактир, к приятелю, чтобы выпить у него кружку пива.

5.

– Рад видеть Вас, Ваше Величество, – первосвященник сдержанно поклонился королю, как равному, и прошёл к его столу.

– Рад видеть вас, первосвященник Ардифф, – особой радости в голосе Фирсоффа не было слышно. – Садитесь. У вас проблемы? Опять между Храмами склока? – король недовольно щурился на пёструю сутану Ардиффа, имитирующую своим радужным отсветом Переход – она рябила в глазах и отвлекала взгляд от лица собеседника.

–У нас, Ваше Величество, проблем нет, – Ардифф погладил рукой своё безволосое бабье лицо. – Проблемы, скорее, могут возникнуть у Вас, Ваше Величество. Верующие недовольны, что в составе Кабинета нет ни одного священника.

– Для решения храмовых проблем создан Храмовый Круг. Там и решайте дела с недовольными. Кабинет существует для решения вопросов, связанных с управлением королевством, а не для решения теологических споров

– По вопросу представительства в Кабинете Храмовый Круг как раз единодушен, поэтому я здесь – чтобы передать требование Храмового Круга о членстве в Кабинете.

– Я давно заметил, что люди, чем бы они не занимались, всегда единодушны в вопросах, которые их совершенно не касаются. Чего вы добиваетесь, Ардифф? Вам не хватает власти в своём Храме? Почему вы замахиваетесь на власть Короны? Вы заразились тщеславием от баронов? Интересно, как, ведь вы не барон, вы вообще не дворянин? Откуда такая жажда власти?

– Мне не нужна власть, я всего лишь скромный священнослужитель, и выступаю от имени верующих, защищая их интересы.

– Все верующие в Раттанаре – подданные Короны. Их интересы в Кабинете представляют и, по-моему, достаточно хорошо, министры и советники. Кстати, тоже верующие.

– Значит, к ним нет такого доверия, как к служителям Храмов! – Ардифф победно посмотрел на короля. – А это наводит на размышления, что светские власти не желают или не могут удовлетворить чаяния народных масс, и они идут к нам, в Храмы, со всеми своими бедами и мечтами.

– Вы не могли бы быть более конкретным, первосвященник? У вас есть какой-нибудь перечень этих самых бед и мечтаний, неудовлетворённых светской властью? Покажите мне его.

– Мы не составляли такой перечень – не видели в нём необходимости: слова священника вполне достаточно...

– Достаточно для чего? Должно же быть какое-то обоснование для ввода в Кабинет священника? Или вы считаете, что слово первосвященника Ардиффа больше значит там, где даже королю приходится доказывать свою правоту?

– Разве посмеет кто-нибудь усомниться в правдивости моих слов? Особенно теперь, когда они подкреплены авторитетом Храмового Круга.

– Лично мне известно, что во всём Соргоне существует всего двенадцать должностных лиц, которые не могут лгать ни при каких обстоятельствах, и только в силу занимаемых ими должностей – это соргонские короли. И не лгут они не потому, что настолько честны – им не дают лгать носимые ими Короны. Слова всех остальных людей ли, гномов ли, эльфов или орков для меня всегда нуждаются либо в подтверждении честности говорящего, либо должны быть подкреплены фактами. Ваша честность, первосвященник, для меня сомнительна, поэтому я хотел бы увидеть факты, дающие право Храмовому Кругу что-либо требовать от Короны. Дайте мне факты – и мы обсудим правомочность требования Храмового Круга.

– Вы не смеете ставить под сомнение мою честность!

– Почему же?

– Потому что моими устами говорит бог!

– Я знаю. И имя ему – Ненасытная Жадность. Вам хочется всего побольше, причём, всё равно чего: денег, власти, того и другого вместе. Я хорошо знаю вашего настоящего бога и хочу видеть обоснование ваших требований.

– Я хотел договориться с Вами по-хорошему. Не вышло. Ну что ж, тогда предупреждаю Вас, Ваше Величестве, что люди возмущаются пока только в Храмах, и мы сдерживаем их, сколько можем. Но можем и не удержать недовольных от выхода на улицы Раттанара...

– Первосвященник Ардифф, вы пришли угрожать мне бунтом? Вы думаете, что мне не известно, сколько вложено храмовых денег в это возмущение? Вы думаете, что принадлежность к Храму Поводыря защитит вас от наказания? Или надеетесь, что вас защитит то оружие, которое спрятано в подвалах ваших храмов и монастырей? Так знайте же, что в законе о мятежниках ничего не сказано о снисхождении к священнослужителям. И королевский прокурор Рустак, который очень огорчается, если преступнику вместо плахи удаётся попасть на каторгу, с удовольствием займётся мятежом священнослужителей. Кроме того, я не знаю барона, который упустит случай посмотреть, что хранится в кассе вашего Храма. Вы принесли требование, Ардифф? Дайте его мне, чтобы приобщить к делу, как доказательство вины. Надеюсь, что подписи под требованием достаточно разборчивы, – король протянул руку к первосвященнику, – Давайте же, ну!

– Я никому не подчиняюсь, кроме Поводыря, – Ардифф побледнел, – а его власть выше Вашей, Ваше Величество.

– Когда вы в храме, в своём Храме, так оно и есть, Ардифф. И я не вмешиваюсь в ваши с Поводырём дела. А здесь – мой храм, мой и Хрустальной Короны, не забывайте об этом, как и о том, что мой храм – весь Раттанар. Дайте мне требование Храмового Круга, вы же за этим сюда пришли, – Фирсофф взял со стола колокольчик и позвонил, – Лейтенант Илорин, помогите первосвященнику найти свиток в складках сутаны.

Ардифф вынул свиток и бросил его на стол.

– Помните, Ардифф, что я вам сказал, – король развернул свиток, – Лейтенант, проведите первосвященника мимо допросной комнаты: пусть поглядит – ему будет полезно. Ардифф, в соответствии с этикетом, вы должны попросить разрешения удалиться, не так ли? Так попросите же, пока я вас отпускаю!

Ардифф сглотнул слюну и прохрипел, поднявшись с кресла:

– Разрешите идти, Ваше Величество? – он как-то сник, сжался. Пёстрая сутана уже не рябила, а выглядела полинявшей, – Я могу идти, Ваше Величество?

– Разумеется, вы свободны, Ардифф. Пока свободны...

6.

Здания Дворянского Собрания и Совета Городов находились недалеко от «Костра ветерана» и были соединены между собой крытой галереей, что было удобно для Паджеро: не так сильно бросались в глаза его поиски членов Кабинета.

Он спешился у Совета Городов и, бросив повод выбежавшему слуге, пошёл сразу в зал заседаний, где тоскливо сидели, делая умные лица, выборные городских общин со всего Раттанара и слушали что-то вяло мямлившего оратора.

Глава Маард восседал на возвышении и откровенно скучал, всем своим видом выражая беспредельное терпение и покорность судьбе. Увидев в дверях Паджеро, он радостно вскочил и, сделав жест – мол, продолжайте без меня, чуть ли не бегом направился к капитану.

Маард был огромен: ростом с лесного эльфа, он имел мощное сложение гнома – такой себе гном-переросток, гном-великан. И сила у него была соответственная.

Однажды кто-то из недоброжелателей попытался подкинуть ему пакет с фальшивыми золотыми, и был захвачен на месте преступления Маардом и несколькими выборными. Разгневанный Маард ударил кулаком только один раз, но удар оказался смертелен – установить, кто подослал этого человека, так и не удалось, как не удалось установить и личность убитого. Из-за отсутствия лица – после удара Маарда.

Казалось, что от каждого шага этого бородатого великана содрогался весь зал заседаний.

– Капитан, вы спасли мне жизнь: ещё немного, и меня бы насмерть заговорил этот болтун. Что привело вас в наш «притон словоблудия», как вы называете наш Совет? Как видите, ни одно ваше слово не пропадает зря, и даже доходит до адресата.

– По вам, Маард, не скажешь, что вы сильно задеты.

– Чем я должен быть задет, если считаю так же, как вы? Просто ваше название более точно передаёт суть дела, чем все мои определения, вместе взятые.

– Кстати о делах – я по делу. Вас срочно хотят видеть во дворце, но без лишнего шума. Заседание Кабинета.

– Вы уже предупредили Тараза и Велеса?

– Нет, я только начал оповещать.

– Тогда их не ищите, они оба должны быть здесь в скором времени – мы собирались обсудить некоторые вопросы. Я предупрежу их.

– Вы сэкономили мне массу времени. Ваши соседи сегодня роятся? – Паджеро кивнул в сторону перехода в Дворянское Собрание, – Или разлетелись мёд собирать?

– Разлетелись, но Геймар там: натаскивает молодняк.

– Тогда до встречи, Маард, и спасибо за помощь. Всегда приятно встретить дружелюбно настроенного человека, – Паджеро протянул Маарду руку.

Тот с чувством пожал её:

– Рад быть вашим другом, капитан. До встречи.

7.

Дворянское Собрание встретило капитана гулкой пустотой, только где-то в лабиринте коридоров, сквозь глубокую воду тишины, невнятно и глухо ворочались людские голоса.

Паджеро пошёл на них, мысленно готовясь к предстоящей встрече: барона Геймара он терпеть – не мог, просто не выносил. Геймар был не только заносчив, высокомерен и нагл, как большинство баронов, он был лидером этого большинства, которое навязало королю закон о должностях советников, позволяющий занимать эти должности только дворянам. Фирсофф отвертеться от принятия закона не сумел, но, хитро маневрируя, умудрился получить в советники Лонтира и, недавно, Яктука – людей, хоть и образованных, но недалёких и каждый их совет переворачивал в нужную себе сторону, приговаривая:

– Вот, благодаря совету моего советника такого-то, я принял решение…

В этой фразе всё было правдой: и совет был, и решение принималось благодаря совету, только одно не совпадало с другим, и оба советника никак не могли понять, почему, по сути правдивая, эта фраза совершенно не соответствует истине.

Барона Геймара капитан застал в окружении молодых дворян за весьма оживлённой беседой. При виде Паджеро они прекратили разговор и уставились на него в ожидании.

– Господин барон, у меня к вам дело.

– Говорите, капитан, у меня нет секретов от моих друзей, – барон широко развёл руки, чтобы показать, что он включает в число друзей всех присутствующих. Молодёжь одобрительно зашумела.

– Хорошо, я доложу, что не нашёл вас, – капитан повернулся к выходу.

Барон понял, что хватил через край – Паджеро вряд ли пришёл бы к нему без поручения Фирсоффа, и, оскорбляя посланника, он тем самым оскорблял короля.

– Подождите, капитан, какой вы, право, кипяток. Молодые люди уже расходятся, и мы можем спокойно поговорить.

Комната быстро опустела, и Паджеро, подойдя к барону, тихим голосом произнёс:

– Мне поручено, срочно и без шума, собрать Кабинет. Вас ждут во дворце, барон. Это – поручение короля. Теперь – личное. Если вы, барон, ещё раз позволите себе подобную выходку, когда я выполняю поручение Его Величества – я убью вас, не задумываясь, – лицо Паджеро стало страшным, и барон испугался: капитан никогда не нарушал своих обещаний.

– Что вы, капитан, я совершенно не собирался обидеть ни вас, ни, тем более, короля. Если вы считаете себя обиженным, простите. Всё так неловко получилось...

– Я вас предупредил, барон, – Паджеро повернулся и вышел.

8.

Допросную комнату придумал Паджеро для Геймара, когда обсуждался закон о советниках. Это была тщательно продуманная декорация из различных орудий пыток, забрызганных свежей кровью, которую подвели из разделочной дворцовой кухни.

Фирсофф, подумав, решил её не использовать, но сохранил «на будущее». За два года своего существования допросная комната пропиталась и провоняла кровью, от сырости стены покрыла плесень.

Следившему за готовностью комнаты хромому ветерану Паджеро сказал:

– Убирай, но не тщательно, чтобы не спутали с лазаретом. Блестеть должен только инструмент, да и то сквозь пятна крови.

Ветеран проникся и старался не испортить внешний вид комнаты, кое-что добавив и от себя: на столе лежала горка зубов, а в угол «закатился» время от времени сменяемый свиной глаз. Паджеро новшества одобрил.

К допросной комнате вёл коридорчик, имевший два выхода, и с двух сторон отгороженный решётчатыми дверями. Они охранялись усиленными нарядами: по три солдата у каждой двери. Среди солдат эти двери считались постами бутафорскими, придуманными капитаном только с целью избавить их от безделья, и за два года никто из стражей так и не полюбопытствовал, что же, собственно, он охраняет.

До постов иногда доносился с кухни шум пересыпаемых в мойке ложек и вилок и, чаще, стук топора из разделочной кухни.

Илорин подвёл Ардиффа к первому посту:

– Как там, тихо? – он кивнул в сторону кухни, а казалось, что на допросную.

– Уже да, господин лейтенант. С утра было гораздо шумнее – топор тут здорово слышно, – солдат отворил решётчатую дверь, – Выходить здесь же будете?

– Нет, через тот выход.

– Тогда я запру за вами, господин лейтенант.

Илорин открыл дверь в допросную:

– Видите, как нам не повезло – уже никого нет. Проходите, пожалуйста.

Ардифф затравленным взглядом осмотрел комнату:

– Как он может?! Это чудовищно...

– Что поделаешь: число врагов Короны растёт, и кое-кто из них готов взяться за оружие. Слова на них не действуют. Доброту Его Величества они принимают за слабость, а однажды прощённые, начинают верить в свою безнаказанность, – Илорин импровизировал в рамках заготовленного Паджеро текста, – Его Величество не желает этого, но ему не оставляют выбора.

Ардифф заметил в углу глаз, и его вырвало.

– ...да-да-вай-те... уйдём о-о-от-сю-да...

– Конечно, господин первосвященник.

– С-с-кажи-и-те, лейтенант, вы ча-а-сто провожаете сюда людей?

– Вот, как вас, чтобы потом уйти?

– Д-да.

– Честно скажу, господин первосвященник, с вами – первый раз. Вы первый, кто, побывав здесь, уходит, – Илорин уже еле сдерживался. Лицо его от усилий стало красным, – Прошу сюда, – просипел он, подавляя смех, – Сюда прошу...

9.

Паджеро оставалось известить барона Инувика.

И здесь дело тоже было довольно деликатное: для дипломата репутация – орудие производства, как молот для кузнеца или меч для солдата.

Сказавшись нездоровым в министерстве, а для семьи – уехав на охоту, барон уже два дня пропадал в тихом, незаметном домике на окраине Раттанара, принадлежавшем молодой швее, которая, как абсолютно точно знал капитан, была не совсем швеёй и совсем не так молода, как казалось. Ей было около пятидесяти, звали её Лила, и у неё был сын шестнадцати лет, лицом и фигурой – вылитый Инувик.

Сына звали Довер, капитан видел его несколько раз в фехтовальном зале Тусона, где обучались небогатые жители Раттанара – понятно, что при полном сходстве с отцом и речи не могло быть о посещении престижных фехтовальных залов, куда ходила вся знать города.

Довер держался скромно, с достоинством, и вызывал у Паджеро симпатию, впрочем, как и его отец: Инувик был одним из немногих баронов, которых строгий командир дворцовой стражи уважал. Не просто терпел, не просто мирился с необходимостью общения по долгу своей службы, а глубоко, по настоящему уважал, как хороший профессионал всегда уважает другого профессионала.

К этому уважению прибавилось сочувствие, когда капитан узнал о романе Инувика с крестьянкой Лилой из родового поместья Инувиков.

Принудительная женитьба на одной из дальних родственниц Геймара (старый барон Инувик не считался с желаниями своего сына) не прервала этой романтической связи. Даже теперь, много лет спустя, Инувик сохранил свои чувства к простушке Лиле, и тщательно оберегал и её, и сына от жизненных невзгод.

Врываться в тихий домик «швеи», пусть даже и по важной причине, капитан не хотел, но вызвать Инувика всё-таки был должен.

План действий Паджеро обдумал заранее и к домику Лилы собирался ехать, предварительно посетив фехтовальный зал Тусона, торговца дичью и знакомого возчика, у которого намеревался нанять сани.

На Базарной площади, по дороге к торговцу дичью, капитан встретил забавную пару: маленький сухонький старичок тащил за руку здорового, лет пятнадцати, балбеса с растерянно-виноватым лицом, и что-то энергично ему втолковывал. Балбес не вырывался, только старательно прятал от окружающих красное от стыда лицо.

В старичке Паджеро узнал мастера-мага Кассерина, самого известного среди магов Раттанара человека. Кассерин посвятил всю свою жизнь поискам магических талантов, и любая школа магии охотно принимала рекомендуемых им учеников. Обычно это были детишки пяти-шести лет, реже десятилетние. Такого взрослого парня среди подопечных Кассерина капитан видел впервые.

«Надо узнать, кто он, в чём его талант, – подумал Паджеро, – Это может оказаться интересным».

Встречи с возчиком, Тусоном и торговцем дичью прошли без осложнений, и капитан вскоре сидел в небольшом кабачке недалеко от домика «швеи», где беседовал с мальчишкой, убиравшим столы:

– Ты знаешь Довера, сына Лилы?

– Вот из того дома? Да, знаю. Он добрый, всегда даёт пару медяков, когда я его обслуживаю.

– Тогда отнеси ему эту записку – я тоже дам тебе пару медяков.

Мальчишка обернулся очень быстро, запыхавшийся и довольный:

– Передал, господин.

В его протянутую ладошку Паджеро бросил две медные монеты.

Вскоре пришёл Довер, и стал недоуменно оглядываться. Капитан подозвал его движением руки и приложил палец к губам: «Молчи».

Довер подошёл и сел.

– Ты меня знаешь?

Довер кивнул.

– Тогда слушай внимательно. Записку Тусон писал по моей просьбе, так что тебя вызвал я. Не называй меня по имени, вообще давай без имён. У кабачка стоят сани с убитым кабаном и пятью зайцами. Отвезёшь сани домой и отдашь похожему на тебя человеку. Пусть срочно возвращается с охоты к себе. Я через полчаса приду звать его на службу. Дело очень важное. Ты всё понял? Повтори.

– Отвезти сани с дичью домой, отдать охотнику, чтобы он вернулся с охоты. Через полчаса за ним придут.

– Всё правильно, молодец. Давай, действуй.

10.

По возвращении во дворец капитан убедился, что оба советника уже здесь и, сделав вид, что гонялся за ними по всему городу, пригласил на заседание Кабинета.