1.

Командир роты Поводыря первосвященнику не понравился: он был стар и, с виду, настолько немощен, что Ардифф даже не счёл нужным зачислить его в личные враги. Но настроение первосвященника, тем не менее, снова было испорчено.

Радостное чувство, которое снизошло на Ардиффа вчера вечером (когда вернулся с побережья перепуганный служка, не сумевший отыскать капитана Ульсана и вручить ему письмо первосвященника), подогревало служителя всю ночь и начало сегодняшнего утра, но бесследно исчезло после поездки к Западным воротам, которые охраняла рота Поводыря.

Утратив кандидатуру Ульсана, Ардифф решил наладить отношения с теперешним командиром роты, и, если получится, подчинить его своему влиянию. С этой целью он и поехал ранним утром к Западным воротам. Кроме того, ему хотелось посмотреть, как используется отобранное у него капитаном Паджеро и Илорином оружие, и как тратятся деньги, принадлежавшие раньше Храму Поводыря, а, значит, и ему – Ардиффу.

Капитан Сливен встретил первосвященника без признаков трепета перед грозным шефом. Даже уважение, с каким он обращался к Ардиффу, выглядело притворным, и притворства этого Сливен не пытался скрывать. Каждое слово, каждый жест капитана словно ложились на легко читаемую мысль: «Зачем ты сюда припёрся? Сматывайся, пока цел!». И Ардифф всё время своего визита находился в ожидании этих слов, произнесенных вслух. И, хотя так и не услышал их, чувствовал себя, будто они были произнесены, и будто его, первосвященника, выставили за дверь далеко не самым вежливым образом.

– Господин капитан, ваша рота носит имя Поводыря, и я, как первосвященник Его Храма, хотел бы быть в курсе дел роты.

– Спрашивайте, господин первосвященник. Я расскажу вам всё, что вас интересует.

– Сколько вы уже набрали людей и как они обучены?

– В роте сейчас сто двадцать четыре человека. Все они ветераны – молодёжь пока не записывается. Молодые люди предпочитают молодого командира и идут в роту Водяного, к Яктуку, – старый капитан улыбнулся, и его морщинистое лицо сморщилось ещё больше, а губы, раздвинувшись, открыли пеньки жёлтых сточенных зубов. Место правого верхнего клыка было вакантно, и чёрный провал в зубах капитана придавал его улыбке зловещий и разбойничий вид. Ардиффа замутило.

– Скажите, капитан, вы довольны тем, как идёт набор людей? Мне кажется, что у Храма Поводыря достаточно много приверженцев, чтобы укомплектовать вашу роту полностью в ближайшее время. Я сам прослежу за этим.

– Не утруждайте себя, господин первосвященник, ваше вмешательство не ускорит набор солдат в роту. Я считаю, что набрать за шесть дней более сотни опытных солдат – это хороший результат. Вербовочные пункты хорошо справляются со своими обязанностями.

– Но рота Водяного уже насчитывает около восьми сотен солдат!

– У меня таких данных нет. Откуда же они у вас, господин первосвященник?

– Весь Раттанар непрерывно считает солдат Яктука, и мнение горожан на этот счёт вполне определённо: ему можно доверять. То есть эти подсчеты достаточно точны.

– Слишком быстрый набор – слишком большие проблемы. Если Яктук готов видеть в своей роте кого попало, то это его дело. Меня же не устраивает возня с необученными новичками. Мои сто двадцать четыре солдата в бою не уступят его восьми сотням.

– Сегодня же, к вечеру, мы с вами доведём число наших солдат до полного состава. Это я вам обещаю, капитан.

– Каким же образом, господин первосвященник?

– Мы запишем в роту истинно верующих в Поводыря, которыми полны наши Храмы. Мы с вами, капитан, без труда сделаем роту Поводыря первой, лучшей среди рот священных отрядов. Вместе мы – большая сила, капитан.

– Много ли среди ваших истинно верующих бывших солдат? Знакомы ли они с дисциплиной и военным строем? Впрочем, это не моё дело. Направьте их на вербовочные пункты – там сержанты без труда отберут тех, кто годится для службы в армии.

– Зачем нам вербовочные пункты, капитан? Я направлю их прямо в роту, к вам.

– Господин первосвященник, я не записываю солдат сам. Я зачисляю только присланных от вербовщиков людей – таково требование командора Тусона. Как дисциплинированный солдат я не нарушу приказа командира, и не стану заниматься самоуправством.

– Вы хотите сказать, что мои слова, слова первосвященника, ничего не значат для вас, командира роты Поводыря и, фактически, моего подчинённого?

– Господин первосвященник, я подчиняюсь только командору Тусону. Других командиров у меня нет, и быть – не может. Это армия, а в армии иначе не бывает. Мы можем обсуждать с вами любые вопросы, строить любые планы. Но выполню я только то, что разрешит или прикажет командор Тусон.

– Но командора Тусона назначили мы, Храмовый Круг!

– Значит, у вас не должно быть никаких проблем с вашими планами: вы приказываете командору, он приказывает мне, я – исполняю. Едьте к Тусону прямо сейчас, и тогда к вечеру наша с вами рота, – Ардифф был готов поклясться, что в голосе капитана звучит неприкрытая издёвка, – я говорю: наша с вами рота, господин первосвященник, будет укомплектована до полного состава. Только не тяните с этим, господин первосвященник.

Ардифф уехал из расположения роты, кипя от злости, но к Тусону он не поехал: не рискнул. Без поддержки Храмового Круга нечего было и пытаться надавить на командора. Да и влияние Храмового Круга на командира священных отрядов было не столь велико, чтобы заставить Тусона слушаться.

«И тут неудача! Семь дней сплошных неудач! Уезжать надо из Раттанара! Перенести, что ли, свою резиденцию в Шкодеран? А, может быть, в Феззаран? Только не оставаться здесь. Ни в коем случае не оставаться здесь!»

2.

Джаллон добросовестно выполнял поручения барона Бастера. Получив щедрый аванс, меняла с удовольствием продолжил своё расследование, уже на его деньги, со свойственным ему юмором отметив почти полное совпадение интересов Короны с интересами заговорщиков. Конечно, не всех, лишь той группы, которой руководил брат Наместник, но и это было хорошо, так как говорило об отсутствии единства в рядах мятежников.

«Если мне удается столкнуть заговорщиков лбами до выступления, то останется только подбирать за ними их трупы, а потом – добить оставшихся. Итак, первое. Кто же всё-таки стоит за скупкой товаров?»

Джаллон смотрел на длинный список оптовых покупателей, пытаясь найти между ними хоть какую-то связь, и – не находил её. Список рос с каждым днём, добавляя всё новые и новые имена к уже имеющимся. И этому росту, кажется, не было предела.

Шариф заглянул через плечо менялы в лежащий перед ним список и удивлённо сказал:

– Босс, а этого я знаю, – он ткнул пальцем в имя Тубала, – Этот никак не может быть оптовиком. В прошлом году он разорился: помните, наводнением затопило его склады на берегу Искристой? Тогда в городе три дня не было рыбы: все рыбные запасы пропали на его складах. Он продал даже оба своих магазина, чтобы расплатиться с кредиторами. У него и сейчас дома питаются хуже, чем в хижине последнего бедняка. Не мог он закупить столько пшеницы. Разве что на чужие деньги.

– Или другому лицу, не желающему привлекать к себе внимания. Ты можешь выяснить, для кого он закупал пшеницу или, хотя бы, на чьи деньги?

– Постараюсь, босс.

– Хорошо бы проверить и остальных в этом списке. Может, они все бедны и все работают на одного хозяина? Пошли-ка ребят, пусть покрутятся возле их домов, пособирают слухи и сплетни. Предупреди, чтобы аккуратно: не насторожить бы и не спугнуть!

– Сделаем, босс. Только надо ещё людей: список сильно длинный, быстро не управимся.

– Попроси у Ларнака Кушана.

– Кушан не станет меня слушаться.

– Пусть придёт ко мне – я сам дам ему задание.

«Тут дело, похоже, сдвинулось. Что ещё просил меня сделать барон? Уточнить расположение постов квартальной охраны? Это запросто. Вместе с Тусоном мы ему такую карту Раттанара нарисуем – закачаешься! К этому делу Вустера бы привлечь! Но я его совсем не знаю. И здесь помощь Тусона мне просто необходима – вдруг, они всё ещё друзья? С третьей просьбой моего ненаглядного врага будет посложней. Собрать досье на командиров рот Тусона – нетрудно, но мне не хотелось бы их посвящать в наши с Бастером игры. Барон, наверняка, ищет к ним подходы через своих людей, и, если я подсуну ему верного Короне человека – он может догадаться об этом, даже уверен, что догадается. Отдавать же ему на растерзание ненадёжного командира – и человека погубить, и навредить Короне. Что, если не удается помешать основным силам мятежников проникнуть в город? И тут без совета Тусона не обойтись. А встречаться мне с ним сейчас нельзя – Бастер сразу поймёт, что всё, что я ему после этой встречи расскажу – плод нашей совместной с Тусоном работы. И не поверит мне. Но я, конечно же, придумаю что-нибудь. Как-нибудь выкручусь. Самое скверное, что до сих пор нет никаких известий из Бахардена и Кумыра. Может, стоило Бастера расспросить? Но тогда пришлось бы называть имена, а это значит выдать тех, кто сумел не попасться. Не верю я, что все ребята погибли. Что же там всё-таки происходит? Самому туда, что ли, ехать?»

Джаллон вдруг сообразил, что в лавке уже некоторое время не было ни одного клиента. Он встал, проверил дверь – открыта. Таблички «Размена нет» и «Закрыто» подняты. Выглянул на улицу – пусто. После напряженной работы в течение семи предыдущих дней отсутствие клиентов настораживало. Даже пугало. «Значит, уже скоро. Надо мне торопиться. Теперь не до хитростей, и плевать мне на Бастера».

Меняла запер лавку и поехал к Тусону – открыто, не прячась.

3.

– Ну что, достал? – Наджафф с нетерпением встретил Бентоса, – Я ожидал тебя раньше.

– В городском архиве не такой порядок, чтобы найти всё, что надо, легко и быстро. А пыли я там наглотался – до сих пор в горле першит. Вот, мастер, это план пустыря тех времён, когда он ещё был городским парком. А на этом листе – последний план, после постройки Храма Матушки.

– Ты вот что, Бентос, промочи пока горло – на столе вино стоит, а я сам посмотрю.

– Так у вас же времени нет, мастер, вам склад проектировать надо.

– В чём Массол прав, так это в том, что дерзкие мальчишки – не самые лучшие помощники в работе. Когда планы нужно вернуть?

– Завтра. Но я успею сделать копии. Хорошо, что была записка от Её Величества, а то – не дали бы. Ой, а это у вас что? Вы уже взялись за эскизы?

– Это старые наброски, из неосуществлённого. У каждого старого мастера – залежи из несделанного. Из идей, которые так и не стали чем-то более предметным. Не ухмыляйся, тебя ждёт то же самое. Помоги-ка мне место освободить. Ага, здесь. Расстелем один лист, теперь другой... Так, хорошо, – Наджафф взял чистый лист бумаги и сделал набросок свободного участка пустыря. Затем протянул планы Бентосу:

– Садись там, в углу, делай копии. Привыкай не терять время попусту. Когда доживёшь до моих лет – убедишься, что постоянно не хватает времени, и будешь с досадой вспоминать каждый впустую потраченный час. И нечего смеяться – я не сказал ничего смешного.

Наджафф обнёс пустырь на эскизе забором: сначала расставил кирпичные столбики, потом пространство между ними заполнил ажурной вязью решётки. Карандаш архитектора скользил по бумаге, уверенными штрихами нанося, воплощая идеи Наджаффа. Забор обежал участок и замкнулся такими же ажурными воротами. Только кирпичные столбики по обеим сторонам от ворот были помощнее, и формой напоминали крепостные башни.

– А здесь не нужен забор, – Бентос через плечо Наджаффа ткнул пальцем в эскиз, – Здесь проходит ограда храмового сада. Зачем же два забора в одном месте?

– Ты уже снял копии? – Наджафф сердито насупился – он не любил, когда к нему лезли во время работы, – Давай заканчивай своё дело. Потом тоже сделаешь эскиз. Такой, какой считаешь нужным.

– Вы же уже делаете!

– Ну и что? Я потребую подобные эскизы ото всех, кто будет работать с нами. Потом сравним, обсудим. Совместная работа, по-моему, это когда думают над задачей все. И предложения высказывают все. И мнение своё имеет каждый и либо отстаивает его, либо соглашается с более разумным предложением. Если я буду давать вам команды, а вы – выполнять и не более того, то это уже не совместная работа. А исполнителей я предпочитаю молчаливых. Таких, которые не дерзят. Если вы собираетесь работать со мной, то покажите мне, как вы думаете, что вы думаете и чем вы думаете. А без этого вы мне не нужны: воплощать мои идеи может бригада строителей. И не будет мне портить нервы, как вы, молодые дарования.

Бентос отошёл в угол – продолжать снятие копий с планов.

«Во дед даёт! Интересно, сколько наших идей он позволит осуществить в этом проекте? Сейчас его послушать – так все льготы и преимущества. А как будет на деле? Ладно, поглядим. Хочется верить, что и в самом деле наши идеи получат возможность для реализации. Массол – тот не дал бы. Хорошо, что он отказался».

4.

В распахнутые ворота особняка въехал санный возок в сопровождении конных дворцовых стражей. В командире стражей Яктук узнал Илорина. Он двинулся к возку, наблюдая, как спешившийся Илорин одну за другой принимает из возка молодых женщин. Вышедшая первой радостно кинулась навстречу Яктуку. Сальва, и на этот раз не одна.

– Твой утренний обход сегодня необычайно многолюден, дорогая, – Яктук не скрывал своего недовольства, – Не забывай, что это всё же армия. И мне, как командиру, необходимо поддерживать дисциплину, если и не свою, то, хотя бы, вверенной мне роты. Кого это ты привезла?

– Только Огасту – ей я не могла отказать: ты же знаешь – мы подруги, и даму Сулу, дочку барона Инувика. Её Величество запретила покидать дворец без охраны из-за всякого сброда на улицах города. Видишь, сколько солдат меня сопровождает! Даже лейтенант Илорин. А Сула имеет на него виды: мне кажется, что лейтенант ей страшно нравится. Как же я могла не взять Сулу? Скажи, ты, ведь, не сердишься? Мы не станем мешать твоим солдатам. Пусть себе служат на здоровье. Ты только Тахата нам позови. Хорошо?

– Тахат сейчас занят, Сальва. Он проводит занятия с солдатами на заднем дворе. И я не хотел бы их прерывать. Я прошу не мешать службе моей роты: давайте все ваши девичьи дела оставим за воротами этого особняка. Я не против дружбы и не против любви, но всему своё время и место. Твой визит уже никак утренним не назовёшь – за полдень. Я не хочу обижать тебя, но, если ты не будешь уважать армейские порядки, прикажу не пускать тебя в расположение роты.

– Меня не пускать?! Вот ты как заговорил! А я попрошу бабушку – и твоя рота будет жить на улице. Подумаешь – привезла двух подруг! Не знала, что ты такой! Я думала, что ты будешь рад меня видеть, – у Сальвы задрожали губы – вот-вот заплачет, – Ясно, что ты меня не любишь. Я вчера не приезжала, чтобы не мешать тебе. А сегодня не выдержала – приехала. А ты меня – так! За что?

– Послушай, Сальва, – Яктук обнял девушку, – послушай меня внимательно. Я не собираюсь с тобой ссориться, но настаиваю, чтобы ты с уважением относилась к моей службе. Если солдаты решат, что я подкаблучник, моей карьере конец. Уважение потерять намного легче, чем завоевать. Сейчас меня уважают, и я хотел бы, чтобы так было и дальше.

Мимо них, печатая шаг, прошла полусотня – заступать на пост у Восточных ворот. Яктук сменял караульных в дневное время, когда легко просматриваются окрестности, да и передача имущества в приворотных башнях днём проходила легче. Озорной капрал скомандовал:

– Равнение на жену лейтенанта!

Солдаты дружно вывернули головы на Сальву, и утрамбованный ногами снег зазвенел под подошвами их сапог.

– Видишь, они к тебе хорошо относятся, – баронет развернул Сальву к себе, – и будут хорошо относиться до тех пор, пока хозяином в роте будут считать меня, а не тебя. Не надо портить им это впечатление. Хорошо?

Сальва не ответила – она провожала глазами уходящую полусотню.

– У вас – что? Новая форма?

– Да. Получили вчера.

– А почему же ты не в ней?

– Для работы и занятий я приказал новую форму не надевать. Только на посты и для выхода в город.

Новая форма выглядела очень красиво. За основу Тусон взял форму раттанарской армии: серый цвет плаща и камзола хоть и выглядит слишком буднично, но достаточно практичен в повседневной жизни. Не марок и не бросается в глаза издалека, что немаловажно в боевой обстановке. По предложению командора серую раттанарскую форму расшили пёстрыми шнурами с добавлением золотых и серебряных нитей: серебряные – капралам и сержантам, золотые – лейтенантам и капитанам. Выдумка Яктука с цветными значками Тусону понравилась и, хотя Храмовый Круг всё никак не мог определиться, какой роте какой цвет присвоить, на форму роты Водяного были нашиты ярко-синие значки. Тусон сказал служителям:

– Вы, господа, решайте – это ваше право. Но синий цвет уже имеет хозяина. Я приказал нашить синие значки на форму роты Яктука. Это его идея, и я считаю, что он имеет право выбора.

Служители согласились с командором, а Гандзак даже победно подмигнул Тусону, мол, как мы их.

Так вышло, что рота Водяного, пока единственная, была переодета в новую форму.

– И ты, когда будешь приходить ко мне, будешь в новой форме? – Сальва уже забыла о своём огорчении недовольством Яктука, – В ней ты будешь выглядеть ещё воинственней. А почему он назвал меня твоей женой? Этот, что командовал.

– Солдаты считают, что я ухаживаю за тобой ради этого особняка, ради казарм для них. И решили, что я даже готов жениться на тебе, чтобы не потерять помещений.

– Но это же не так? – в голосе Сальвы лейтенант расслышал нотки испуга и рассмеялся, – Чему ты смеёшься?

– Не так – что? То, что я ухаживаю за тобой ради особняка или что готов жениться на тебе?

– А ты не готов? – глаза Сальвы сделались совершенно грустными, – Я... Я...

– Давай поговорим об этом, когда вернётся мой отец. По правилам твою руку должен просить он. Да и твоего деда, который должен ответить согласием, тоже нет. Мы совсем забыли о твоих подругах. Рад видеть вас, Огаста, и вас, дама Сула. Приветствую вас, лейтенант Илорин. Прошу вас в казарму, что же мы стоим на морозе. Вы извините, Огаста, но вашего капрала я пока отдать вам не могу. Придётся немного обождать. Хотите посмотреть на занятия, которые он проводит? Но только краешком глаза, чтобы не отвлекать солдат. Сержант Хобарт, проводите 0гасту к окну, из которого виден задний двор. А с вами, дама Сула и милая Сальва, мы попьём сладкого вина в моём штабе – комнаты для приёма гостей у нас пока ещё нет. И попросим лейтенанта Илорина составить нам компанию.

5.

После помощи, оказанной Харбелом, Кассерин чувствовал себя совсем другим человеком: он словно помолодел. Его переполняла энергия, заставляя постоянно что-нибудь делать, куда-то двигаться.

Кассерин носился по всей хибарке, хватаясь то за одно, то за другое, совершая, казалось бы, бессмысленные действия. Харбел с удивлением наблюдал за Учителем, пытаясь понять, чем тот занят, чтобы предложить свою помощь.

Вскоре метания Кассерина приобрели определённее направление: маг освобождал место во второй комнате для койки Харбела, которая и заняла его спустя некоторое время. Протесты Харбела в расчёт приняты не были.

– Я понимаю, что тебе после долгих скитаний удобно и в чулане. Но это перестало быть удобным для меня. Ты со мной лучше не спорь, а помогай. Нам всё равно нужно место для занятий.

Бумажные залежи из отданной Харбелу комнаты были вынесены в чулан, а что туда не вместилось – в комнату Кассерина. После того, как были вымыты пол и окно, мастер-маг посчитал подготовку законченной.

– Мы потом купим тебе стол для занятий – это проще, чем раскапывать мой, и повесим тебе полку для книг. А сейчас – заниматься.

– Хорошо, Учитель.

– Ты понял, что ты сделал вчера?

– Вчера?! Я ничего не делал, Учитель. Я весь день был дома. Это позавчера я уходил с Джаллоном...

– Я не об этом. Вчера, когда мне стало совсем плохо, ты передал мне свою силу. Только поэтому мы сейчас разговариваем с тобой. Я надорвался, исцеляя Велеса, и, если бы не ты, возможно, уже был бы мёртв.

– Я ничего вам не передавал, Учитель. Я просто держал вас за руку и хотел, чтобы вам стало лучше.

– Вот-вот. Об этом я и говорю. Твоё желание мне помочь оказалось магическим. Оно не просто поддержало меня, оно во мне кое-что изменило. Я прислушиваюсь к себе со вчерашнего вечера и чувствую изменения, произошедшие в моём поле. Только природу их определить пока не могу. Вот и будем разбираться в этом вместе.

– Чем же я могу помочь? Я же ничего не умею, кроме как перемещать монеты.

– Ты ошибаешься, Харбел. Вчера наши поля были в контакте. Значит, сегодня мы сможем его восстановить. Да и не только сегодня: мы сможем с тобой работать в паре, обучая друг друга. Через поле очень легко передавать свои умения. Давай-ка, для начала, возьмёмся за руки. Так. Теперь – «позови» монету.

– Монета, иди сюда, – созорничал Харбел.

Кассерин расхохотался.

– Ты не дури. Подожди, положим её на видном месте, – маг бросил на койку Харбела несколько медяков. Там же оставил свой кошелёк, – Начинай. Попытайся использовать моё поле.

Кассерин не договорил, так как почувствовал металлический кружок между своей и харбеловой ладонями. Все монеты на койке остались на месте. Между тем, в ладонях прибавился ещё один кружок.

– Стой, Харбел, – маг разнял руки и посмотрел на ладонь Харбела. На ней лежали две золотые монеты, жёлтыми боками поблескивая под недоуменными взглядами и Учителя, и ученика.

– Это ещё откуда?! Может, из вашего кошелька, Учитель?

– У меня там только одна серебряная монета. Остальное – медь.

–Тогда где же я их взял?

– Мне бы тоже хотелось это знать. Только что мы кого-то ограбили на два золотых. Это восемьсот медяков! Приличная сумма. Попробуем-ка их вернуть. О чём ты думали когда «звал» монеты?

– О том, как использовать ваше поле, Учитель. Вы же сами сказали, чтобы я его использовал.

– Вспомни! Точнее вспоминай! С малейшими подробностями вспоминай!

– Я настроился, как обычно, чтобы монета оказалась в моей руке. И тут подумал, что с вашим полем я не медяки могу переносить, а золотые. Оно и произошло. А откуда – ума не приложу.

– Подожди-ка, а что это на них за герб? – Кассерин внимательно пригляделся к монетам. Смотри – на гербе дерево. Я такого герба не знаю. Да и дерева такого не встречал в лесах Соргона. Даже у эльфов, в их лесу, не видел такого.

– А вы были и у эльфов, Учитель?

– Пришлось как-то. Гляди, а с другой стороны не портрет, а значок какой-то. Впервые встречаю в Соргоне такой значок. И что интересно, не понимаю его значения. Где у нас молоток и гвозди? Давай, неси.

Взяв у Харбела молоток с большим гвоздём, Кассерин одним сильным ударом прибил монету к полу.

– И золото совершенно обычное.

– А какое же оно может быть?

– Попробуй, прибей медяк с портретом Фирсоффа. Что, не получается? В этом и состоит разница между монетами из Денежного Сундука и отчеканенными людьми. Откуда же ты их взял? Но всё равно, попробуем вернуть, – маг отодрал от пола монету и вынул из неё гвоздь.

Харбел с интересом смотрел, как по отверстию в монете скачут голубые искорки, восстанавливая её прежний вид.

– Ну вот, готово. Такая же, как прежде. Ну, пробуем. Дай мне руку, и станем там, где стояли. Ты настройся, чтобы монеты вернулись туда, где были раньше. Готов? Начинай! Используй моё поле!

Монеты пропали.

– Будем надеяться, что нам удалось. И что никто не пострадает по нашей вине. Видишь, как важно, чтобы не все желания, которые мелькают в твоей голове, осуществлялись. Я, старый идиот, увлёкся, и начал опыты с тобой, не научив, как следует, ставить барьер для твоего магического поля. Давай, займёмся лучше этим.

6.

– Мы послезавтра будем в Аквиннаре, и каждый займётся своими делами. Когда ещё мне удастся оказаться в вашем обществе, дорогой маг? – Инувик сразу, как только сели за стол, пристал к Бальсару, – А вы, по-моему, с тех пор, как мы проехали построенный вами замечательный мост, ещё не произнесли ни слова. Я имею в виду, кроме всяких там «добрых утр», «приятных аппетитов» и подобных ничего не значащих фраз.

– Чего же вы от меня хотите, барон? Каких волшебных слов вы ожидаете от старого мага?

– Министр Инувик, вы не боитесь, что уважаемый маг превратит вас в лягушку, если будете ему надоедать своими разговорами? – Сурат поддержал вялую беседу, с непринуждённым видом вмешавшись в чужой диалог.

– Почему вы так уверены, что Инувик станет лягушкой? – это отозвался, с другого конца стола, неунывающий Морон, – Может, Бальсар, как человек творческий, видит в нём нечто экзотическое?

– Всё, что угодно, господа. Только бы это оказался не мрамор, – Инувик рассмеялся, – Как вам уже известно, к мрамору у Бальсара особое пристрастие.

Все смехом поддержали барона.

– В самом деле, господа, мне не в чем упрекнуть самого себя, – Бальсар добродушно отозвался на подтрунивание окружающих, – Я обычно молчу, пока меня не спрашивают. Если я показался вам слишком уж неразговорчивым, барон, так это только потому, что вы ко мне не обращались ни с какими вопросами. Поймите меня правильно, но вы все здесь люди государственные, и среди вас нет ни одного строителя. А я, к моему глубочайшему сожалению, совершенно не умею управлять государством. Мы с вами по-разному смотрим на наш мир и на нашу жизнь, и стоит ли нам заводить умные беседы на темы, которые заведомо не интересны одному из нас, за коротким ужином, после которого все завалимся спать, чтобы набраться сил на завтрашнюю дорогу?

– Вы рассуждаете, как старый мудрец-отшельник, для которого всё в жизни либо уже понятно, либо настолько неинтересно, что не вызывает желания понимать. Неужели ничто вокруг не порождает у вас вопросов?

– Вопросов у меня всегда возникает множество, но они, обычно, узкоспециальны, и вы, барон, не обижайтесь, но вряд ли сможете мне на них ответить. А бесед на отвлечённые темы за этим столом никто не ведёт. Правда, вы иногда подшучиваете друг над другом – это я признаю. Но вы знакомы много лет. Я же познакомился с вами пять дней назад и вижу всех вас всего по часу, во время ужина. Подшучивать над людьми, которых я знаю недостаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что они поймут и примут мою шутку – не в моих правилах. Так что, как видите, у вас нет никаких оснований упрекать меня.

– Я хотел поговорить с вами как с магом на темы, касающиеся магии.

– Вы хорошо разбираетесь в магии?

– Совершенно не разбираюсь, поэтому и хотел поговорить. Задать, так сказать, несколько вопросов дилетанта.

– И как давно у вас появилось желание удовлетворить своё дилетантское любопытство с помощью нескольких вопросов о магии?

– Любопытство это у человека, лишённого магического таланта, существует столько же, сколько и он сам.

– Вы уверены, что у вас нет подобного таланта?

– Конечно. Я же не умею колдовать или что вы там делаете. А проверяли меня или нет – не могу сказать.

– Не знаю, чем это объяснить, господа, но я до сих пор не встречал среди баронов ни одного мага, как и среди магов – ни одного барона, – в разговор вступил Демад, – Вам не кажется это странным, господа?

– Вы так много знаете баронов, министр? – сказал, словно укусил, Лонтир, – Я что-то не помню вас ни в одном баронском доме во время приёмных дней.

– Чтобы быть уверенным в своих словах, мне не нужно встречаться с баронами. Вы забываете, что я – министр образования, и все данные о том, кто, где и когда учился, стекаются ко мне. Должен заметить, что бароны не только магии не учатся. Всё меньшее и меньшее количество баронов стремится получить приличное образование.

– Вы хотите оказать, что все бароны – круглые дураки? – подключился разгневанный Яктук, – Смотрите, не пожалейте о своих словах!

– Всё, что я хочу сказать – это то, что бароны из самой просвещенной группы людей нашего королевства скоро станут тормозом в его развитии, если не переменят понимание своих прав и обязанностей по отношению к Короне.

– Что вы имеете в виду, когда говорите о наших правах и обязанностях? – мрачно процедил Яктук, – Попробуйте объяснить это так, чтобы я понял.

– Попробую. Барон, рождаясь, становится не только наследником титула и имения. Он наследует также и власть над людьми. От каждого его слова, от каждого его поступка зависит жизнь его вассалов. Таким образом, барон вместе с властью над людьми получает и ответственность перед Короной за них, потому что они все – поданные Короны: что вассалы, что сам барон. Кто из баронов понимает это – тот стремится соответствовать своему положению. Он учится, совершенствуется, чтобы стать хорошим, толковым властителем. Он может ограничить свою деятельность только имением, а может, при желании, использовать свои способности в масштабах королевства. Про такого человека можно сказать, что он правильно понимает и свои права, и свои обязанности. Другой же считает, что, родившись бароном, он сразу стал человеком исключительным и поэтому каждое его слово, каждый поступок несут в себе отпечаток его гениальности. Он ничему не учится толком, ничего не умеет, но не понимает этого. Такой человек, чтобы избежать постоянных насмешек со стороны своих вассалов, становится жестоким тираном, деспотом, который ничего не может дать людям, кроме страха. В своём имении он творит, что захочет. Там ему не с кем своё право на безнаказанность ни обсуждать, ни оспаривать. Эта безнаказанность со временем делает из него врага Короны, потому что Короне-то он вынужден подчиняться. Потому что Корона может его остановить, прекратить его бесчинства. Он боится и ненавидит её, потому что не признаёт ничьей власти, кроме своей собственной. Про такого человека можно сказать, что он ничего не в состоянии понять – только свои права. Да и те понимает неверно. Он вреден для королевства, и никогда ничего хорошего не сделает ни для своей страны, ни для своих вассалов.

– Вы хотите сказать, что барон – человек не исключительный?

– Я хочу сказать, что исключительным человеком был ваш предок, который и основал ваше баронство. Который дал вашему роду герб и вассалов. Вы же, чтобы стать человеком исключительным, должны соответствовать занимаемому вами положению, и своим трудом постоянно доказывать вашу исключительность.

– Браво, министр Демад, – заговорил всё время молчавший король, – Вы нам вполне доходчиво сейчас объяснили одну из причин постоянных мятежей среди баронов. Как вам понравилось объяснение министра, господа советники? Вы удовлетворены ими?

– В мятежах участвуют не только бароны, Ваше Величество.

– Верно, барон Яктук, но они, как правило, возглавляют их, и причины этого мы только что услышали от министра. Другие участники – не бароны, и у них есть свои причины для недовольства властью Короны. Давайте прекратим на этом нашу горячую беседу – завтра, как всегда, нам рано вставать. Спасибо за компанию за ужином. Хороших вам снов, господа.